Неточные совпадения
Кроме названных уже лиц, оно состояло еще из отца
и «дяди Максима», как звали его все без исключения домочадцы
и даже посторонние.
Отец был похож на тысячу других деревенских помещиков Юго-западного края: он был добродушен,
даже, пожалуй, добр, хорошо смотрел за рабочими
и очень любил строить
и перестраивать мельницы.
Тут не только не было
и тени чьей-либо «злой воли», но
даже самая причина несчастия скрыта где-то в глубине таинственных
и сложных процессов жизни.
По временам казалось
даже, что он не чужд ощущения цветов; когда ему в руки попадали ярко окрашенные лоскутья, он дольше останавливал на них свои тонкие пальцы,
и по лицу его проходило выражение удивительного внимания.
Даже свободным мыслителям сороковых
и пятидесятых годов не было чуждо суеверное представление о «таинственных предначертаниях» природы. Немудрено поэтому, что, по мере развития ребенка, выказывавшего недюжинные способности, дядя Максим утвердился окончательно в убеждении, что самая слепота есть лишь одно из проявлений этих «таинственных предначертаний». «Обездоленный за обиженных» — вот девиз, который он выставил заранее на боевом знамени своего питомца.
Он был тонок
и слаб, но ходил
и даже бегал свободно по всему дому.
А они лопались с таким громким
и жалобным предсмертным звоном, что
даже лошади сочувственно ржали
и удивленно поворачивали головы к ожесточившемуся хозяину.
Но с наступлением вечера он забывал обо всем мире,
и даже образ чернобровой девушки застилался будто туманом.
Музыкант успел совершенно забыть не только жестокую красавицу, но
даже потерял из вида собственное свое существование, как вдруг он вздрогнул
и приподнялся на своей постели.
Эти часы стали теперь для мальчика самым счастливым временем,
и мать с жгучей ревностью видела, что вечерние впечатления владеют ребенком
даже в течение следующего дня, что
даже на ее ласки он не отвечает с прежнею безраздельностью, что, сидя у нее на руках
и обнимая ее, он с задумчивым видом вспоминает вчерашнюю песню Иохима.
Поэтому, выйдя из пансиона
и даже замужем, Анна Михайловна
и не подумала о возобновлении своих музыкальных упражнений.
А между тем из конюшни каждый вечер звучали мелодические призывы,
и мальчик кидался туда,
даже не спрашивая уже позволения матери.
Сначала ни мальчик, ни Иохим не хотели обращать внимания на «хитрую» музыку усадьбы, к которой они питали предубеждение. Мальчик
даже хмурил брови
и нетерпеливо понукал Иохима, когда тот останавливался.
— Эй, Иохим, — сказал он одним вечером, входя вслед за мальчиком к Иохиму. — Брось ты хоть один раз свою свистелку! Это хорошо мальчишкам на улице или подпаску в поле, а ты все же таки взрослый мужик, хоть эта глупая Марья
и сделала из тебя настоящего теленка. Тьфу,
даже стыдно за тебя, право! Девка отвернулась, а ты
и раскис. Свистишь, точно перепел в клетке!
На следующий день, сидя на том же месте, мальчик вспомнил о вчерашнем столкновении. В этом воспоминании теперь не было досады. Напротив, ему
даже захотелось, чтоб опять пришла эта девочка с таким приятным, спокойным голосом, какого он никогда еще не слыхал. Знакомые ему дети громко кричали, смеялись, дрались
и плакали, но ни один из них не говорил так приятно. Ему стало жаль, что он обидел незнакомку, которая, вероятно, никогда более не вернется.
Девочка точно исполнила свое обещание
и даже раньше, чем Петрусь мог на это рассчитывать. На следующий же день, сидя в своей комнате за обычным уроком с Максимом, он вдруг поднял голову, прислушался
и сказал с оживлением...
Житейская пошлость стелется у их ног;
даже клевета
и сплетни скатываются по их белоснежной одежде, точно грязные брызги с крыльев лебедя…
Казалось
даже, будто он свыкся с своей долей,
и странно-уравновешенная грусть без просвета, но
и без острых порываний, которая стала обычным фоном его жизни, теперь несколько смягчилась.
Ничто не изменилось в тихой усадьбе. По-прежнему шумели буки в саду, только их листва будто потемнела, сделалась еще гуще; по-прежнему белели приветливые стены, только они чуть-чуть покривились
и осели; по-прежнему хмурились
и соломенные стрехи,
и даже свирель Иохима слышалась в те же часы из конюшни; только теперь уже
и сам Иохим, остававшийся холостым конюхом в усадьбе, предпочитал слушать игру слепого панича на дудке или на фортепиано — безразлично.
В какой форме, — он не знал
и сам, но упорно стремился расширить для Петра круг живых внешних впечатлений, доступных слепому, рискуя
даже потрясениями
и душевными переворотами.
Там были счастливые люди, которые говорили об яркой
и полной жизни; она еще несколько минут назад была с ними, опьяненная мечтами об этой жизни, в которой е м у не было места. Она
даже не заметила его ухода, а кто знает, какими долгими показались ему эти минуты одинокого горя…
Даже этот кадетик с таким резким голосом,
и тот, — ты слышала? — говорит: жениться
и командовать частью.
Теперь, в первый еще раз, Петр смело
и как будто
даже не вполне сознательно подходил к своему обычному месту…
Заучив на память по нескольку аккордов для каждой руки, он садился за фортепиано,
и когда из соединения этих выпуклых иероглифов вдруг неожиданно для него самого складывались стройные созвучия, это доставляло ему такое наслаждение
и представляло столько живого интереса, что этим сухая работа скрашивалась
и даже завлекала.
По мере того как звуки росли, старый спорщик стал вспоминать что-то, должно быть свою молодость, потому что глаза его заискрились, лицо покраснело, весь он выпрямился
и, приподняв руку, хотел
даже ударить кулаком по столу, но удержался
и опустил кулак без всякого звука. Оглядев своих молодцов быстрым взглядом, он погладил усы
и, наклонившись к Максиму, прошептал...
Сегодня Петр чувствовал все это особенно ясно: он знал
даже, что в комнату смотрит солнце
и что если он протянет руку в окно, то с кустов посыплется роса.
— Вздыхал
и я когда-то о сечи, об ее бурной поэзии
и воле… Был
даже у Садыка в Турции [Чайковский, украинец-романтик, известный под именем Садыка-паши, мечтал организовать козачество как самостоятельную политическую силу в Турции.].
— Вылечился, когда увидел ваше «вольное козачество» на службе у турецкого деспотизма… Исторический маскарад
и шарлатанство!.. Я понял, что история выкинула уже всю эту ветошь на задворки
и что главное не в этих красивых формах, а в целях… Тогда-то я
и отправился в Италию.
Даже не зная языка этих людей, я был готов умереть за их стремления.
Все молчали всю дорогу до самого дома. Вечером долго не было видно Петра. Он сидел где-то в темном углу сада, не откликаясь на призывы
даже Эвелины,
и прошел ощупью в комнату, когда все легли…
Но это бывало ненадолго, а со временем
даже эти светлые минуты приняли какой-то беспокойный характер: казалось, слепой боялся, что они улетят
и никогда уже не вернутся.
Слух его чрезвычайно обострился; свет он ощущал всем своим организмом,
и это было заметно
даже ночью: он мог отличать лунные ночи от темных
и нередко долго ходил по двору, когда все в доме спали, молчаливый
и грустный, отдаваясь странному действию мечтательного
и фантастического лунного света.
— Ничего особенного. Но если у звуков есть цвета
и я их не вижу, то, значит,
даже звуки недоступны мне во всей полноте.
— Так же, как иные не выносят праздничного трезвона. Пожалуй, что мое сравнение
и верно,
и мне
даже приходит в голову дальнейшее сопоставление: существует также «малиновый» звон, как
и малиновый цвет. Оба они очень близки к красному, но только глубже, ровнее
и мягче. Когда колокольчик долго был в употреблении, то он, как говорят любители, вызванивается. В его звуке исчезают неровности, режущие ухо,
и тогда-то звон этот зовут малиновым. Того же эффекта достигают умелым подбором нескольких подголосков.
Старая церковка принаряжалась к своему празднику первою зеленью
и первыми весенними цветами, над городом стоял радостный звон колокола, грохотали «брички» панов,
и богомольцы располагались густыми толпами по улицам, на площадях
и даже далеко в поле.
Чуткая память ловила всякую новую песню
и мелодию, а когда дорогой он начинал перебирать свои струны, то
даже на лице желчного Кузьмы появлялось спокойное умиление.
Южно-русская публика вообще любит
и ценит свои родные мелодии, но здесь
даже разношерстная «контрактовая» толпа была сразу захвачена глубокой искренностью выражения.