Неточные совпадения
У меня, знаешь, батько с матерью давно померли, я еще малым хлопчиком был… Покинули они меня на свете одного. Вот оно как со мною было, эге! Вот громада и думает: «Что же нам теперь с этим хлопчиком делать?» Ну и
пан тоже себе думает… И пришел на этот раз из лесу лесник Роман, да и
говорит громаде: «Дайте мне этого хлопца в сторожку, я его буду кормить… Мне в лесу веселее, и ему хлеб…» Вот он как
говорит, а громада ему отвечает: «Бери!» Он и взял. Так я с тех самых пор в лесу и остался.
Призвал его на село, да и
говорит: «Вот что,
говорит, Ромáсю, женись!»
Говорит пану Роман сначала: «А на какого же мне биса жинка?
— Хочу, —
говорит пан, — чтоб ты женился, а зачем, про то я сам знаю. Бери Оксану.
— Сыпьте ж ему, —
говорит пан, — в мотню [Хохлы носят холщовые штаны, вроде мешка, раздвоенного только внизу. Этот-то мешок и называется «мотнею».], сколько влезет.
— Чем, —
говорит, — вам, милостивый
пан, человека мордовать, лучше я на Оксане женюсь, слова не скажу…
— Вот, —
говорит, — хорошо. Только что бы тебе, человече, пораньше немного приехать? Да и
пан тоже — всегда вот так!.. Не расспросить же было толком, может, кто охотой женится. Сейчас схватили человека и давай ему сыпать! Разве,
говорит, это по-христиански так делать? Тьфу!..
— Здорово! —
говорит пан Роману.
— Ну, и слава богу, что ты здоров, —
говорит пан. — А где ж твоя жинка?
— Ну мы и в хату войдем, —
говорит пан, — а вы, хлопцы, пока на траве ковер постелите да приготовьте нам все, чтобы было чем молодых на первый раз поздравить.
Говорят, как померли у Богдана батько с матерью, попросился он у старого
пана на тягло и захотел жениться.
А старый
пан не позволил, приставил его к своему паничу: тут тебе,
говорит, и батько, и мать, и жинка.
— А что ж мне ее беречь? —
говорит Опанасу, а сам все на
пана смотрит. — Здесь, кроме зверя, никакого черта и нету, вот разве милостивый
пан когда завернет. От кого же мне жинку беречь? Смотри ты, вражий козаче, ты меня не дразни, а то я, пожалуй, и за чуприну схвачу.
— Не сердись ты на меня, братику, —
говорит козак. — Послушай, что тебе Опанас скажет: видел ты, как у
пана в ногах валялся, сапоги у него целовал, чтоб он Оксану за меня отдал? Ну, бог с тобой, человече… Тебя поп окрутил, такая, видно, судьба! Так не стерпит же мое сердце, чтоб лютый ворог опять и над ней, и над тобой потешался. Гей-гей! Никто того не знает, что у меня на душе… Лучше же я и его, и ее из рушницы вместо постели уложу в сырую землю…
Эге,
говорю тебе, хитрый был
пан! Хотел Романа напоить своею горелкой допьяна, а еще такой и горелки не бывало, чтобы Романа свалила. Пьет он из панских рук чарку, пьет и другую, и третью выпил, а у самого только глаза, как у волка, загораются, да усом черным поводит.
Пан даже осердился.
— Как-таки не помнить! Ото ж и
говорю, что неумный человек был, не знал, что горько, что сладко. Канчук горек, а я его лучше бабы любил. Вот спасибо вам, милостивый
пане, что научили меня, дурня, мед есть.
— Ладно, ладно, —
пан ему
говорит. — Зато и ты мне услужи: вот пойдешь с доезжачими на болото, настреляй побольше птиц, да непременно глухого тетерева достань.
Посмотрел Роман на него и
говорит пану...
А уж
пан захмелел, да во хмелю был крепко сердитый. Услышал, как дворня промеж себя шептаться стала,
говорят, что, мол, «Романова правда, загудет скоро буря», — и осердился. Стукнул чаркой, повел глазами, — все и стихли.
Один Опанас не испугался; вышел он, по панскому слову, с бандурой песни петь, стал бандуру настраивать, сам посмотрел сбоку на
пана и
говорит ему...
Ох, не понял
пан песни, вытер слезы и
говорит...
— Ох,
пане,
пане, —
говорит Опанас, — у нас
говорят старые люди: в сказке правда и в песне правда. Только в сказке правда — как железо: долго по свету из рук в руки ходило, заржавело… А в песне правда — как золото, что никогда его ржа не ест… Вот как
говорят старые люди!
— А пускай же, —
говорит, — черти на том свете учат такого человека, который разумную раду не слушает… Тебе,
пане, видно, верного слуги не надо.
Отворил
пан двери, с рушницей выскочил, а уж в сенях Роман его захватил, да прямо за чуб, да об землю… Вот видит
пан, что ему лихо, и
говорит...
— Не печалься за нас,
пане, —
говорит Опанас, — Роман будет на болоте раньше твоих доезжачих, а я, по твоей милости, один на свете, мне о своей голове думать недолго. Вскину рушницу за плечи и пойду себе в лес… Наберу проворных хлопцев и будем гулять… Из лесу станем выходить ночью на дорогу, а когда в село забредем, то прямо в панские хоромы. Эй, подымай, Ромасю,
пана, вынесем его милость на дождик.