Неточные совпадения
Потом на «тот свет» отправился пан Коляновский, который, по
рассказам, возвращался оттуда по ночам. Тут уже было что-то странное. Он мне сказал: «не укараулишь», значит, как бы скрылся, а потом приходит тайком от домашних
и от прислуги. Это было непонятно
и отчасти коварно, а во всем непонятном, если оно вдобавок сознательно, есть уже элемент страха…
Отец был человек глубоко религиозный, но совершенно не суеверный,
и его трезвые, иногда юмористические объяснения страшных
рассказов в значительной степени рассеивали наши кошмары
и страхи. Но на этот раз во время
рассказа о сыне
и жуке каждое слово Скальского, проникнутое глубоким убеждением, падало в мое сознание.
И мне казалось, что кто-то бьется
и стучит за стеклом нашего окна…
Особенное впечатление производил на нас
рассказ о матери
и дочери.
Старуха сама оживала при этих
рассказах. Весь день она сонно щипала перья, которых нащипывала целые горы… Но тут, в вечерний час, в полутемной комнате, она входила в роли, говорила басом от лица разбойника
и плачущим речитативом от лица матери. Когда же дочь в последний раз прощалась с матерью, то голос старухи жалобно дрожал
и замирал, точно в самом деле слышался из-за глухо запертой двери…
Это были два самых ярких
рассказа пани Будзиньской, но было еще много других — о русалках, о ведьмах
и о мертвецах, выходивших из могил. Все это больше относилось к прошлому. Пани Будзиньская признавала, что в последнее время народ стал хитрее
и поэтому нечисти меньше. Но все же бывает…
На один из таких
рассказов вошла в кухню моя мать
и, внимательно дослушав
рассказ до конца, сказала...
Страшные
рассказы положительно подавляли наши детские души,
и, возвращаясь из кухни вечером, мы с великим страхом проходили мимо темного отверстия печки, находившегося в середине коридора
и почему-то никогда не закрывавшегося заслонками.
Но вместе с тем чувствовалось, что пани Будзиньская не лгунья
и что в ее
рассказах нет намеренной лжи.
И пугливые взгляды печальных черных глаз,
и грустное выражение его смуглого лица,
и рассказы,
и жадность, с какой он накидывался на приносимую нами пищу, — все это внушало нам какое-то захватывающее, острое сочувствие к купленному мальчику
и злобу против его владыки, которая в одно утро
и прорвалась наружу.
На меня
рассказ произвел странное впечатление… Царь
и вдруг — корова… Вечером мы разговаривали об этом происшествии в детской
и гадали о судьбе бедных подчасков
и владельца коровы. Предположение, что им всем отрубили головы, казалось нам довольно правдоподобным. Хорошо ли это, не жестоко ли, справедливо ли — эти вопросы не приходили в голову. Было что-то огромное, промчавшееся, как буря,
и в середине этого царь, который «все может»… Что значит перед этим судьба двух подчасков? Хотя, конечно, жалко…
Весь наш двор
и кухня были, конечно, полны
рассказами об этом замечательном событии. Свидетелем
и очевидцем его был один только будочник, живший у самой «фигуры». Он видел, как с неба слетела огненная змея
и села прямо на «фигуру», которая вспыхнула вся до последней дощечки. Потом раздался страшный треск, змея перепорхнула на старый пень, а «фигура» медленно склонилась в зелень кустов…
Нам очень нравилось это юмористическое объяснение, побеждавшее ужасное представление о воющем привидении,
и мы впоследствии часто просили отца вновь рассказывать нам это происшествие.
Рассказ кончался веселым смехом… Но это трезвое объяснение на кухне не произвело ни малейшего впечатления. Кухарка Будзиньская, а за ней
и другие объяснили дело еще проще: солдат
и сам знался с нечистой силой; он по — приятельски столковался с «марой»,
и нечистый ушел в другое место.
Человек вообще меряет свое положение сравнением. Всему этому кругу жилось недурно под мягким режимом матери,
и до вечерам в нашей кухне, жарко натопленной
и густо насыщенной запахом жирного борща
и теплого хлеба, собиралась компания людей, в общем довольных судьбой… Трещал сверчок, тускло горел сальный каганчик «на припiчку», жужжало веретено, лились любопытные
рассказы, пока кто-нибудь, сытый
и разомлевший, не подымался с лавки
и не говорил...
Среди вечерних
рассказов попадались
и эпизоды панской жестокости, но обобщений не делалось.
На кухне вместо сказок о привидениях по вечерам повторяются
рассказы о «золотых грамотах», о том, что мужики не хотят больше быть панскими, что Кармелюк вернулся из Сибири, вырежет всех панов по селам
и пойдет с мужиками на город.
Рассказ велся от лица дворского казака, который участвовал в преследовании гайдамацкой ватаги, состоявшей под начальством запорожцев — ватажков, Чуприны
и Чортовуса.
Рассказ велся от имени реестрового казака, но я не был реестровым казаком
и даже не знал, что это такое.
Наконец кто-то берет меня в плен,
и меня сажают в тот самый домик на Вельской улице, где, по
рассказам, сидела в заключении знаменитая девица Пустовойтова — Иоанна д’Арк «повстанья».
Сквозь автоматическую оболочку порой, однако, прорывается что-то из другой жизни. Он любит рассказывать о прошлом. В каждом классе есть особый мастер, умеющий заводить Лемпи, как часовщик заводит часы. Стоит тронуть какую-то пружину, — старик откладывает скучный журнал, маленькие глазки загораются масленистым мерцанием,
и начинаются бесконечные
рассказы…
Ученики, знающие всю эту историю (порой по
рассказам своих отцов), предаются посторонним занятиям, зубрят следующие уроки, играют в пуговицы
и перья.
Там он участвовал в набегах, попадал в плен, был, кажется, контужен, вышел в отставку
и, вернувшись на родину, привез массу самых удивительных
рассказов.
От капитана
и его
рассказов осталось у нас после этого смешанное впечатление:
рассказы были занимательны. Но он не верит в бога, а верит в нечистую силу, которая называется магнетизм
и бегает на птичьих лапах. Это смешно.
И протоиерей пускался в
рассказы о чудесах, произведенных благодатными главотяжами
и убрусцами. Время уходило. Гаврило терпеливо выслушавал до конца
и потом говорил...
Следовал
рассказ о чуде от костей Елисея
и комментарии.
Рассказ прошел по мне электрической искрой. В памяти, как живая, стала простодушная фигура Савицкого в фуражке с большим козырем
и с наивными глазами. Это воспоминание вызвало острое чувство жалости
и еще что-то темное, смутное, спутанное
и грозное. Товарищ… не в карцере, а в каталажке, больной, без помощи, одинокий…
И посажен не инспектором… Другая сила, огромная
и стихийная, будила теперь чувство товарищества,
и сердце невольно замирало от этого вызова. Что делать?
Поздно ночью, занесенные снегом, вернулись старшие. Капитан молча выслушал наш
рассказ. Он был «вольтерианец»
и скептик, но только днем. По вечерам он молился, верил вообще в явление духов
и с увлечением занимался спиритизмом… Одна из дочерей, веселая
и плутоватая, легко «засыпала» под его «пассами»
и поражала старика замечательными откровениями. При сеансах с стучащим столом он вызывал мертвецов. Сомнительно, однако, решился ли бы он вызвать для беседы тень Антося…
Как бы то ни было, но даже я, читавший сравнительно много, хотя беспорядочно
и случайно, знавший уже «Трех мушкетеров», «Графа Монте — Кристо»
и даже «Вечного Жида» Евгения Сю, — Гоголя, Тургенева, Достоевского, Гончарова
и Писемского знал лишь по некоторым, случайно попадавшимся
рассказам.
Ученики передавали о скандалах по
рассказам клубных очевидцев
и с удовольствием повторяли остроты
и каламбуры своего любимца.
Только во сне я читал иной раз собственные стихи или
рассказы. Они были уже напечатаны,
и в них было все, что мне было нужно: наш городок, застава, улицы, лавки, чиновники, учителя, торговцы, вечерние гуляния. Все было живое,
и над всем было что-то еще, уже не от этой действительности, что освещало будничные картины не будничным светом. Я с восхищением перечитывал страницу за страницей.
Правда, его
рассказы о гарнолужском панстве пользовались успехом
и вызывали комментарии об «отжившем сословии». Но вот однажды после анекдотов о панах последовал веселый
рассказ о мужике.
Этот
рассказ мы слышали много раз,
и каждый раз он казался нам очень смешным. Теперь, еще не досказав до конца, капитан почувствовал, что не попадает в настроение. Закончил он уже, видимо, не в ударе. Все молчали. Сын, весь покраснев
и виновато глядя на студента, сказал...
Мой приятель выслушал мой
рассказ не только без смеха, но с большим
и серьезным вниманием.
Молодой человек, которого я видел подходящим, разговаривающим с нею, спасающим ее, развлекающим ее интересными
рассказами, — был тонок, гибок, грациозен, красив, — совсем не таков, как я в зеркале,
и все-таки это был я…