Неточные совпадения
Что делать! Всякое чувство имеет цену, лишь пока свободно. Попытки вернуть его во что бы то ни стало и
в людских отношениях кончаются по большей
части царапинами…
Чаще всего это был высокий щеголеватый господин,
в котором,
в сущности, не было ничего страшного, кроме того, что он крадется
в темноте.
Под грушей,
в затененной
части сада, стояла скамья, и на эту скамью пришла Марья.
В пансионе Окрашевской учились одни дети, и я чувствовал себя там ребенком. Меня привозили туда по утрам, и по окончании урока я сидел и ждал, пока за мной заедет кучер или зайдет горничная. У Рыхлинскогс учились не только маленькие мальчики, но и великовозрастные молодые люди, умевшие уже иной раз закрутить порядочные усики.
Часть из них училась
в самом пансионе, другие ходили
в гимназию. Таким образом я с гордостью сознавал, что впервые становлюсь членом некоторой корпорации.
Жили мы на Волыни, то есть
в той
части правобережной Малороссии, которая дольше, чем другие, оставалась во владении Польши.
Между тем далекие события разгорались, и к нам, точно порывами ветра, стало заносить их знойное дыхание.
Чаще и
чаще приходилось слышать о происшествиях
в Варшаве и Вильне, о каких-то «жертвах», но старшие все еще старались «не говорить об этом при детях»…
Это было
в семь раз
чаще, чем, например,
в киевской второй гимназии, и
в тридцать пять раз больше, чем
в киевской первой.
В назначенный день я пошел к Прелину. Робко, с замирающим сердцем нашел я маленький домик на Сенной площади, с балконом и клумбами цветов. Прелин,
в светлом летнем костюме и белой соломенной шляпе, возился около цветника. Он встретил меня радушно и просто, задержал немного
в саду, показывая цветы, потом ввел
в комнату. Здесь он взял мою книгу, разметил ее, показал, что уже пройдено, разделил пройденное на
части, разъяснил более трудные места и указал, как мне догнать товарищей.
Мы узнали,
частью от него самого,
частью от других, что когда-то он был богатым помещиком и
в город приезжал на отличной четверке.
Зато он никогда не унижался до дешевой помады и томпаковых цепочек, которые другие «чиновники» носили на виду без всякой надобности, так как часов по большей
части в карманах не было.
Когда комета уносилась
в пространство, а на месте подсчитывались результаты ее пролета, то оказывалось, по большей
части, что удаления, переводы, смещения постигали неожиданно, бестолково и случайно, как вихрь случайно вырвет одно дерево и оставит другое.
Мысль, облеченная
в точное понятие и слово, есть только надземная
часть растения — стебель, листья, цветы…
Особенным звуком звенит
в моих ушах
частый колокол, и я знаю: это старик сторож из кантонистов подошел к углу гимназического здания, где на двух высоких столбах укреплен качающийся колокол, и дергает за длинную веревку.
Несколько десятков голосов разрубали желто — красного попугая на
части, кидали его
в воздух, растягивали, качали, подымали на самые высокие ноты и опускали на самые низкие…
В каждом классе у Кранца были избранники, которых он мучил особенно охотно…
В первом классе таким мучеником был Колубовский, маленький карапуз, с большой головой и толстыми щеками… Входя
в класс, Кранц обыкновенно корчил примасу и начинал брезгливо водить носом. Все знали, что это значит, а Колубовский бледнел.
В течение урока эти гримасы становились все
чаще, и, наконец, Кранц обращался к классу...
И вдруг гигант подымается во весь рост, а
в высоте бурно проносится ураган крика. По большей
части Рущевич выкрикивал при этом две — три незначащих фразы, весь эффект которых был
в этом подавляющем росте и громовых раскатах. Всего страшнее было это первое мгновение: ощущение было такое, как будто стоишь под разваливающейся скалой. Хотелось невольно — поднять руки над головой, исчезнуть, стушеваться, провалиться сквозь землю.
В карцер после этого мы устремлялись с радостью, как
в приют избавления…
В церковь я ходил охотно, только попросил позволения посещать не собор, где ученики стоят рядами под надзором начальства, а ближнюю церковь св. Пантелеймона. Тут, стоя невдалеке от отца, я старался уловить настоящее молитвенное настроение, и это удавалось
чаще, чем где бы то ни было впоследствии. Я следил за литургией по маленькому требнику. Молитвенный шелест толпы подхватывал и меня, какое-то широкое общее настроение уносило, баюкая, как плавная река. И я не замечал времени…
Но все же Жданов был до известной степени «церковник», участвовал
в хоре, и протоиерей относился к нему хорошо. Поэтому
чаще всего задача предлагать «недоуменные вопросы» выпадала на его долю.
Хлеб уже был свезен, но только небольшая
часть обмолочена и зерно сложено
в «магазине».
Мы долго молчим. Таратайка ныряет
в лес. Антось, не говоря ни слова, берет вожжи и садится на козлы. Тройка бежит бодрее, стучат копыта, порой колесо звонко ударяет о корень, и треск отдается по темной
чаще.
Мы втроем начинаем стучать по стволам и кричим
в темноту
чащи.
Остальная
часть урока прошла
в этом занятии.
Это — «Два помещика» из «Записок охотника». Рассказчик — еще молодой человек, тронутый «новыми взглядами», гостит у Мардария Аполлоновича. Они пообедали и пьют на балконе чай. Вечерний воздух затих. «Лишь изредка ветер набегал струями и
в последний раз, замирая около дома, донес до слуха звук мерных и
частых ударов, раздававшихся
в направлении конюшни». Мардарий Аполлонович, только что поднесший ко рту блюдечко с чаем, останавливается, кивает головой и с доброй улыбкой начинает вторить ударам...
За обликом Батманова я подставил
в воображении оригинальное лицо Авдиева, с его тонкой улыбкой, заразительным смехом и порой едким, но
чаще благодушно — красивым остроумием.
Я нашел тогда свою родину, и этой родиной стала прежде всего русская литература {Эта
часть истории моего современника вызвала оживленные возражения
в некоторых органах украинской печати.
Капитан, плавающий по данной
части реки, весьма известен
в этой
части.
Но это было мгновение… Я встретился с его взглядом из-под епитрахили.
В нем не было ничего, кроме внимательной настороженности духовного «начальника»… Я отвечал формально на его вопросы, но мое волнение при этих кратких ответах его озадачивало. Он тщательно перебрал весь перечень грехов. Я отвечал по большей
части отрицанием: «грехов» оказывалось очень мало, и он решил, что волнение мое объясняется душевным потрясением от благоговения к таинству…
В это время выходная дверь на блоке хлопнула, и по мосткам застучали
частые шаги. Нас нагонял Конахевич, стуча каблуками так энергично, будто каждым ударом мрачный юноша вколачивал кого-то
в землю. Глаза Кордецкого сверкнули лукавой искоркой.
Сны занимали
в детстве и юности значительную
часть моего настроения. Говорят, здоровый сон бывает без сновидений. Я, наоборот,
в здоровом состоянии видел самые яркие сны и хорошо их помнил. Они переплетались с действительными событиями, порой страшно усиливая впечатление последних, а иногда сами по себе действовали на меня так интенсивно, как будто это была сама действительность.
Я оказался
в большом затруднении, так как лица приснившейся мне девочки я совсем не видел… Я мог вспомнить только
часть щеки и маленькое розовое ухо, прятавшееся
в кроличий воротник. И тем не менее я чувствовал до осязательности ясно, что она была не такая, как только что виденная девочка, и не «шустрая», как ее младшая сестра.
С некоторых пор
в эти минуты я вел с Леной воображаемые разговоры, по большей
части довольно глупые и детски сентиментальные.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Да из собственного его письма. Приносят ко мне на почту письмо. Взглянул на адрес — вижу: «
в Почтамтскую улицу». Я так и обомлел. «Ну, — думаю себе, — верно, нашел беспорядки по почтовой
части и уведомляет начальство». Взял да и распечатал.
Всю зиму девки красные // С ним
в риге запиралися, // Откуда пенье слышалось, // А
чаще смех и визг.
Молиться
в ночь морозную // Под звездным небом Божиим // Люблю я с той поры. // Беда пристигнет — вспомните // И женам посоветуйте: // Усердней не помолишься // Нигде и никогда. // Чем больше я молилася, // Тем легче становилося, // И силы прибавлялося, // Чем
чаще я касалася // До белой, снежной скатерти // Горящей головой…
Какой-нибудь случайностью — // Неведеньем помещика, // Живущего вдали, // Ошибкою посредника, // А
чаще изворотами // Крестьян-руководителей — //
В надел крестьянам изредка // Попало и леску.
Крестьяне рассмеялися // И рассказали барину, // Каков мужик Яким. // Яким, старик убогонький, // Живал когда-то
в Питере, // Да угодил
в тюрьму: // С купцом тягаться вздумалось! // Как липочка ободранный, // Вернулся он на родину // И за соху взялся. // С тех пор лет тридцать жарится // На полосе под солнышком, // Под бороной спасается // От
частого дождя, // Живет — с сохою возится, // А смерть придет Якимушке — // Как ком земли отвалится, // Что на сохе присох…