Неизвестно, что было бы дальше. Но в это время в камеру быстро вошел Нилов. Он протолкался к Матвею,
стал перед ним и спросил с участием, по-русски...
Неточные совпадения
На рельсах вдали показался какой-то круг и покатился, и
стал вырастать, приближаться, железо зазвенело и заговорило под ногами, и скоро
перед платформой пролетел целый поезд… Завизжал, остановился, открылись затворки — и несколько десятков людей торопливо прошли мимо наших лозищан. Потом они вошли в вагон, заняли пустые места, и поезд сразу опять кинулся со всех ног и полетел так, что только мелькали окна домов…
Когда он проснулся, то прежде всего, наскоро одевшись, подошел к зеркалу и
стал опять закручивать усы кверху, что делало его совсем не похожим на прежнего Дыму. Потом, едва поздоровавшись с Матвеем, подошел к ирландцу Падди и
стал разговаривать с ним, видимо, гордясь его знакомством и как будто даже щеголяя
перед Матвеем своими развязными манерами. Матвею казалось, однако, что остальные американцы глядят на Дыму с улыбкой.
— Я за тебя отвечаю
перед людьми и
перед богом. По воскресеньям мы
станем вместе ходить в храм божий, а на эти митинги и балы — ни ногой.
Увесистый «клоб» из ясеня или дуба дает, вдобавок, решительное преимущество полисмену
перед любым боксером, и имя мистера Гопкинса опять
стало часто мелькать в хронике газет.
— О уэлл! — ответил тот по-своему и
стал объяснять Матвею, что Америка больше всего остального света, — это известно. Нью-Йорк — самый большой город Америки, а этот мост — самый большой в Нью-Йорке. Из этого Матвей, если бы понимал слова сторожа, мог бы заключить, чего стоят остальные мостишки
перед этим.
Ему было очень неприятно, когда постукивание вдруг прекратилось, и
перед ним
стал кондуктор, взявший его за рукав. Он опять вынул деньги, но кондуктор сказал — No, — и показал рукой, что надо выйти.
Города
становились меньше и проще, пошли леса и речки, потянулись поля и плантации кукурузы… И по мере того, как местность изменялась, как в окна врывался вольный ветер полей и лесов, Матвей подходил к окнам все чаще, все внимательнее присматривался к этой стране, развертывавшей
перед ним, торопливо и мимолетно, мирные картины знакомой лозищанину жизни.
И вот теперь Матвею показалось, что
перед ним этот самый человек, только что снявший рабочую блузу и сидящий за книгой. Он так удивился этому, что
стал протирать глаза. Кровать под ним затрещала. Нилов повернулся.
И трудолюбивая жизнь, удаленная от шума городов и тех обольщений, которые от праздности выдумал, позабывши труд, человек, так сильно
стала перед ним рисоваться, что он уже почти позабыл всю неприятность своего положения и, может быть, готов был даже возблагодарить провиденье за этот тяжелый <урок>, если только выпустят его и отдадут хотя часть.
Самгин стоял у стены, смотрел, слушал и несколько раз порывался уйти, но Вараксин мешал ему,
становясь перед ним то боком, то спиною, — и раза два угрюмо взглянул в лицо его. А когда Самгин сделал более решительное движение, он громко сказал:
— Вот так, вот я получил дар мысли и слова! Ольга, — сказал он,
став перед ней на колени, — будь моей женой!
Райский, не уступая ей на почве логики, спускал флаг перед ее симпатией и, смеясь,
становился перед ней на колени и целовал у ней руку.
Неточные совпадения
Уж налились колосики. // Стоят столбы точеные, // Головки золоченые, // Задумчиво и ласково // Шумят. Пора чудесная! // Нет веселей, наряднее, // Богаче нет поры! // «Ой, поле многохлебное! // Теперь и не подумаешь, // Как много люди Божии // Побились над тобой, // Покамест ты оделося // Тяжелым, ровным колосом // И
стало перед пахарем, // Как войско пред царем! // Не столько росы теплые, // Как пот с лица крестьянского // Увлажили тебя!..»
Оно и правда: можно бы! // Морочить полоумного // Нехитрая
статья. // Да быть шутом гороховым, // Признаться, не хотелося. // И так я на веку, // У притолоки стоючи, // Помялся
перед барином // Досыта! «Коли мир // (Сказал я, миру кланяясь) // Дозволит покуражиться // Уволенному барину // В останные часы, // Молчу и я — покорствую, // А только что от должности // Увольте вы меня!»
Стали лошадки — и дальше ни шагу, // Сосны стеной
перед ними торчат.
Вышел вперед белокурый малый и
стал перед градоначальником. Губы его подергивались, словно хотели сложиться в улыбку, но лицо было бледно, как полотно, и зубы тряслись.
И, сказав это, вывел Домашку к толпе. Увидели глуповцы разбитную стрельчиху и животами охнули. Стояла она
перед ними, та же немытая, нечесаная, как прежде была; стояла, и хмельная улыбка бродила по лицу ее. И
стала им эта Домашка так люба, так люба, что и сказать невозможно.