Неточные совпадения
Хозяин должен
был крепко наблюдать, чтобы пани есаулова не села как-нибудь выше пани бунчуковой товарищки; если он заметит такое нарушение порядка, то должен просить пани есаулову пересесть пониже; в противном случае ссора вечная у мужа униженной жены с
хозяином банкета и с есаулом, мужем зазнавшейся; а если он ему подчинен, то мщение и взыскание по службе".
Прошенные гости, чтобы сделать
хозяину честь и доставить удовольствие за его усердие, помня, что мед
был отлично вкусен, охотно соглашались приятным напитком усладить свои чувства.
Проводив такого почетного гостя, батенька должны
были уконтентовать прочих, еще оставшихся и желающих показать свое усердие хлебосольному
хозяину. Началось с того, чтобы"погладить дорогу его ясновельможности". Потом благодарность за хлеб-соль и за угощение. Маменька поднесли еще «ручковой», то
есть из своих рук. Потом пошло провожание тем же порядком, как и пана полковника, до колясок, повозок, тележек, верховых лошадей и проч., и проч., и, наконец, все гости до единого разъехались.
Смотрю, стол накрыли на двенадцать приборов, а гостей нас всего пять с
хозяином. Наконец поставили давно ожидаемый обед. Я чуть не расхохотался, увидев что всего-навсего на стол поставили чашу, соусник и жареную курицу на блюде. Правду сказать, смешно мне
было, вспомнив о нашем обыкновенном обеде, и взглянуть на этот мизерный обедик."Но, — подумал, — это, может, первая перемена? Увидим".
Хозяин выставил на меня глаза свои и сказал:"Бог с вами, панычу! Не одурели ли вы немного? У меня только и
есть, что единоутробный сын Ефим, а дочерью не благословлен и по сей день ни за что не имею. Как же за мужской пол выдать такой же мужской пол? Образумьтесь!"
Сперва представил мне чаю. Я с жажды
выпил чашек шесть, но ласковый
хозяин убеждал кушать еще; на девятой я должен
был забастовать.
Мне стало совестно; я просил ласкового
хозяина не беспокоиться, не тратиться для слуги, что он и холодной воды сопьет; так куда? упрашивал, убеждал и поднес ему чашку чаю. Кузьма, после первой, хотел
было поцеремониться, отказывался; так
хозяин же убеждать, нанес калачей и ну заливать Кузьму щедрою рукою! Не
выпил, а точно съел Кузьма двенадцать чашек чаю с калачами и, наконец, начал отпрашиваться.
Гостеприимный
хозяин, оставя его, принялся снова за меня. Предложил мне роскошный обед; чего только там не
было! И все это приправлено такими ласками, такими убеждениями! Поминутно спрашивает, не прикажу ли того, другого? Я то и дело, что соглашаюсь; совещусь, чтоб отказом не огорчить его усердия.
Извиняясь перед
хозяином, я просил его сказать: чем могу
быть полезен?"Ничем, батюшка! — отвечал он: — только и одолжите в обратный путь заехать ко мне и позволить вас также угостить".
Я хотел выезжать пораньше, так куда!
Хозяин предложил, не лучше ли уже нам и отобедать у него? Совестно
было огорчить отказом, и я остался. Завтрак и обед кончился; я приказал запрягать.
Хозяин пришел проститься; я благодарил его в отборных выражениях, наконец, обнял его, расцеловал и снова благодарил. Только лишь хотел выйти из комнаты, как
хозяин, остановя меня, сказал:"Что же, батюшка! А по счету?" — и с этим словом подал мне предлинную бумагу, кругом исписанную.
Кузьма стоял, одеревенев от изумления и в разинутом рте держа кусок пряника, не успев его проглотить. Надобно знать, что этот пряник
хозяин ему поднес, а в счет таки поставил. Насилу Кузьма расслушал, в чем дело и что требуется его мнение. Проглотив скорее кусок пряника, он также начал утверждать, что платить не надо и что мы
были у него гости.
— К чему мне
было вас угощать? — говорил тем же голосом лукавый
хозяин: — на что вы мне надобны? А коли денег не заплатите, так я ворот не отопру и пошлю к господину городничему…
Качание берлина скоро успокоило кровь мою, и я скоро отсердился, хотя и жаль мне
было такой пропасти денег, на которые не только до Санкт-Петербурга доехать, но и половину света объездить мог бы; но делать нечего
было, и я не только что отсердился, но, глядя на Кузьму, смеялся, видя, что он все сердится и ворчит что-то про себя; конечно, бранил нашего усердного
хозяина. Когда же замечал я, что он успокаивался, то я поддразнивал его, крича ему в окошко берлина...
Спасибо ему: он рассчитался за меня с
хозяином Лондона, и хотя много шумел, что лишнего много
было на меня приписано, чего я и не употреблял вовсе, но должен
был заплатить, и вывез меня в дом к Ивану Ивановичу, приятелю своему.
Вот он, с первого слова, дает мне целый этаж, да еще верхний, парадный, отлично изукрашенный, и дает с тем, что каждый из нас
есть полный
хозяин своего этажа (Петрусь оставил за собою нижний, а мне, как будущему женатому, парадный), и имеет полное право, по своему вкусу, переделывать, ломать и переменять, не спрашивая один у другого ни совета, ни согласия.
После наших здоровьев
пили здоровья родителей родных, посаженных; потом дядюшек и тетушек родных, двоюродных и далее, за ними шла честь братцам и сестрицам по тому же размеру… как в этом отделении, когда маршал провозгласил:"Здоровье троюродного братца новобрачной, Тимофея Сергеевича и супруги его Дарьи Михайловны Гнединских!"и стукнул жезлом, вдруг в средине стола встает одна особа, именно Марко Маркович Тютюн-Ягелонский и, обращаясь к
хозяевам, говорит...
Как
хозяин, я обязан
был заводить разговоры, чтобы не скучали гости.
Многие из
хозяев решились ввести у себя такое положение; и точно: скоро все переняли эту моду, и человеку с порядочным аппетитом, вот хоть бы и я, нег-де
было пообедать порядочно. Теперь уже, в это время, этот метод брошен и с удовольствием вижу, люди вспомнили, что они созданы и живут для того, чтоб
есть и
пить, и, помня краткость бытия человеческого, спешат насладиться сим благом. Хвала им за исправление беспорядка, введеного нашим средним веком!