Неточные совпадения
Спрашивавшая должна бы цаловать короля; но она
кричит громко, чтобы панычи услышали:"Вот еще выдумали что! Что нам цаловаться между собою? Это
будет горшок о горшок, а масла не
будет". Причем некоторые глядят на панычей, подходят ли они к ним, и если еще нет, то продолжают маневры, пока успеют привлечь их к себе.
Узнав о моей жалобе, пан Кнышевский взял свои меры. Всякий раз, когда надо мною производилось действие, он заставлял читающего ученика повторять чтение несколько раз,
крича:"Как, как? Я не расслышал. Повтори, чадо! Еще прочти". И во все это время, когда заповедь повторяли, а иногда «пятерили», он учащал удары мелкою дробью, как барабанщик по барабану… Ему шутки — он называл это «глумлением» — но каково
было мне? Ясно, что маменькин холст пошел задаром!
Пропев одну псалму, другую, я оглянулся… о, ужас! пан Кнышевский стоит с поднятыми руками и разинутым ртом. Я не смел пошевелиться; но он поднял меня с лавки, ободрил, обласкал и заставил меня повторять петую мною псалму:"пробудись от сна, невеста". Я
пел, как наслышался от него, и старался подражать ему во всем: когда доходило до высших тонов, я так же морщился, как и он, глаза сжимал, рот расширял и
кричал с тою же приятностью, как и он.
При самых высоких тонах он тянул ухо кверху сколько
было у него силы, а я
пел или правильнее —
кричал что
было во мне мочи.
Маменька, как увидели и расслушали мой голос, который взобрался на самые высочайшие тоны — потому что пан Кнышевский, дабы пощеголять дарованием ученика своего, тянул меня за ухо что
есть мочи, от чего я и
кричал необыкновенно — так вот, говорю, маменька как расслушали, что это мой голос, от радости хотели
было сомлеть, отчего должно бы им и упасть, то и побоялись, чтобы не упасть на пана полковника или чтоб V не сделать непристойного чего при падении, то и удержались гостей ради, а только начали плакать слезами радости.
Вечером, когда мы уселись опять слушать чтение пана Кнышевского и когда он со всем усилием выражал читаемое, Фтеодосия из комнаты, где она запираема
была отцом своим,
закричала:"Ах, мне лихо! Посмотрите, панычи, чуть ли не бесится мой пан-отец?".
— Ах, так и
есть, так и
есть! — начал
кричать Петрусь, а за ним и все мы
кричали: — Бесится пан Кнышевский, бесится!
Вообразите мое положение! Я
был как громом поражен и,
быв маменькиной комплекции, хотел сомлеть, но меня прорвало слезами… да какими?.. изобильными, горькими… Я ревел,
кричал, вопил, но домине Галушкинский оставался непреклонен и с братьями моими сокрушил все предложенное им. Чем меньше оставалось прелестей на столе, тем сильнее я ревел, теряя всякую надежду позавтракать вкусно.
— А зуски не хочешь? —
крикнули на него маменька. NB. Они обращались с ним без политики. — Это другой холодец (см. выше)! Разжиреешь, по две чашки
пивши. Благодари и за одну.
Куда! она всех посыльных переколотила, и, если бы не обманом, не свели бы ее оттуда в целый день. А то как сманили с чердака и ввели в особую комнату, да туда и жениха впустили. Софийка (так
была научена маменькою) от него и руками и ногами, знай
кричит:"Не хочу, не пойду!"Но жених, рассмотревши ее внимательно, сказал маменьке:"Моя, беру! Благословите только". Как бы и не понравиться кому такой девке? Крупная, полная, румяная, черноволосая, и как будто усики высыпали около больших, толстых, красных губ ее.
Все это хорошо, что мы немного написали, подумал я: но что же из того? Где же обед, на который мы
были приглашены и приехали так торжественно? Как вот господин полковник, походивши по комнате и покуривши трубки,
крикнул:"Давайте же обедать, уже второй час".
Качание берлина скоро успокоило кровь мою, и я скоро отсердился, хотя и жаль мне
было такой пропасти денег, на которые не только до Санкт-Петербурга доехать, но и половину света объездить мог бы; но делать нечего
было, и я не только что отсердился, но, глядя на Кузьму, смеялся, видя, что он все сердится и ворчит что-то про себя; конечно, бранил нашего усердного хозяина. Когда же замечал я, что он успокаивался, то я поддразнивал его,
крича ему в окошко берлина...
Когда проезжаем,
было, через какой город, то я и начну трунить над Кузьмою и
кричу ему:"Смотри, Кузьма, не зовут ли нас куда в гости, так заворачивай…"
"Может, Кузьма, а не Иван", сказал я от досады, что он меня не так зовет — Так и
есть, так и
есть! —
закричал он же: — я, давно не видавшись с тобою, уж и позабыл.
Дальнейшее наше знакомство тут и прекратилось, потому что картина упала перед нами. Все встали, встал и я; все пошли, пошел и я в прежнее место. Но мои соседи по зрительству
были люди другой комплекс ции, нежели прежние: они не
пили пуншу,
ели яблоки, кои и я
ел, обтирались, вышедши из душной залы, обтирался и я."В театр, в театр!"
закричали они и побежали. Пошел и я медленно, рассуждая:"ну, уж этот театр!
буду его помнить!"Купил снова билет и снова заплатил полтора рубля.
Видите ли, я сперва думал, что это идет по натуре, то
есть настояще, да так и принимал, и потужил немного, как Дидона в огонь бросилась. Ну, думаю, пропала душа, чорту баран! АН не тут-то
было! Как кончился пятый театр, тут и
закричали: Дидону, Дидону! чтоб, дескать, вышла напоказ — цела ли, не обгорела ли? Она и выйди, как ни в чем не бывало, и уборка не измята.
Так вот даже и купчики знали; с полною охотою предлагали свои услуги и, почитая меня богатым, рекомендовали свои товары: тот бархат, атлас, парчи, штофы, материи; другой — ситцы, полотна; оттуда
кричат: вот сапоги, шляпы! и то и се и все прочее, так что, если бы я
был богат, как царь Фараон, так тогда бы только мог искупить все предлагаемое мне этим пространным купечеством.
В один театр, только что мои милые со всем усердием расплясались в лесу, я слушаю, восхищаюсь, и
был готов вздремнуть; везде все тихо, будто и все уснуло; вдруг, сзади нас, раздался громкий, резкий голос:"Панычу, гов!"Все засуетилось, всполошилось: многие вскочили, актерщицы замолкли, музыка смешалась… слышен шум; кого-то тискают, удерживают, а он барахтается и
кричит:"Та гетьте, пустите, я за панычем!"Все смотрят туда, и я за ними… глядь! ан это бедный мой Кузьма попался в истязание!..
Кричит, спорит и требует, чтоб интересная книга не
была разделяема.
— Так потому? Ни за что в свете не вытерплю такой обиды! —
закричала Афимья Борисовна. Глаза ее распылались, она выскочила со стула, бросила салфетку на стол и продолжала
кричать:"Кто-то женился бог знает на ком и для чего, может, нужно
было поспешить, а я терпи поругание? Ни за что в свете не останусь… Нога моя у вас не
будет…"и хотела выходить.