Неточные совпадения
На проспекте,
уже перейдя на другую сторону, оглянулся: в светлой, насквозь просолнеченной стеклянной глыбе дома — тут, там были серо-голубые, непрозрачные клетки спущенных штор — клетки ритмичного тэйлоризованного счастья. В седьмом этаже я нашел глазами клетку R-13: он
уже опустил шторы.
Мне послышалось слово «Интеграл»: все четверо оглянулись на меня; и вот
уже потерялись в серо-голубом небе, и снова — желтый, иссушенный путь.
S… Почему все дни я слышу за собой его плоские, хлюпающие, как по лужам, шаги? Почему он все дни за мной — как тень? Впереди, сбоку, сзади, серо-голубая, двухмерная тень: через нее проходят, на нее наступают, но она все так же неизменно здесь, рядом, привязанная невидимой пуповиной. Быть может, эта пуповина — она, I? Не знаю. Или, быть может, им, Хранителям,
уже известно, что я…
Этот Нуль мне видится каким-то молчаливым, громадным,
узким, острым, как нож, утесом. В свирепой, косматой темноте, затаив дыхание, мы отчалили от черной ночной стороны Нулевого Утеса. Века — мы, Колумбы, плыли, плыли, мы обогнули всю землю кругом, и, наконец, ура! Салют — и все на мачты: перед нами — другой, дотоле неведомый бок Нулевого Утеса, озаренный полярным сиянием Единого Государства,
голубая глыба, искры радуги, солнца — сотни солнц, миллиарды радуг…
Я, быть может,
уже не фагоцит, деловито и спокойно пожирающий микробов (с
голубым виском и веснушчатых): я, быть может, микроб, и, может быть, их
уже тысяча среди нас, еще прикидывающихся, как и я, фагоцитами…
На эллинге — такая же, жужжащая далеким, невидимым пропеллером тишина. Станки молча, насупившись стоят. И только краны, чуть слышно, будто на цыпочках, скользят, нагибаются, хватают клешнями
голубые глыбы замороженного воздуха и грузят их в бортовые цистерны «Интеграла»: мы
уже готовим его к пробному полету.
Странно: барометр идет вниз, а ветра все еще нет, тишина. Там, наверху,
уже началось — еще неслышная нам — буря. Во весь дух несутся тучи. Их пока мало — отдельные зубчатые обломки. И так: будто наверху
уже низринут какой-то город, и летят вниз куски стен и башен, растут на глазах с ужасающей быстротой — все ближе, — но еще дни им лететь сквозь
голубую бесконечность, пока не рухнут на дно, к нам, вниз.
Вот вдруг ему представляется тройка потных лошадей и красивая, сильная фигура Илюшки с светлыми кудрями, весело блестящими,
узкими голубыми глазами, свежим румянцем и светлым пухом, только что начинающим покрывать его губу и подбородок.
Неточные совпадения
Анна Андреевна.
Уж конечно,
голубую лучше.
Он взглянул на небо, надеясь найти там ту раковину, которою он любовался и которая олицетворяла для него весь ход мыслей и чувств нынешней ночи. На небе не было более ничего похожего на раковину. Там, в недосягаемой вышине, совершилась
уже таинственная перемена. Не было и следа раковины, и был ровный, расстилавшийся по целой половине неба ковер всё умельчающихся и умельчающихся барашков. Небо
поголубело и просияло и с тою же нежностью, но и с тою же недосягаемостью отвечало на его вопрошающий взгляд.
— О! как хорошо ваше время, — продолжала Анна. — Помню и знаю этот
голубой туман, в роде того, что на горах в Швейцарии. Этот туман, который покрывает всё в блаженное то время, когда вот-вот кончится детство, и из этого огромного круга, счастливого, веселого, делается путь всё
уже и
уже, и весело и жутко входить в эту анфиладу, хотя она кажется и светлая и прекрасная…. Кто не прошел через это?
И наврет совершенно без всякой нужды: вдруг расскажет, что у него была лошадь какой-нибудь
голубой или розовой шерсти, и тому подобную чепуху, так что слушающие наконец все отходят, произнесши: «Ну, брат, ты, кажется,
уж начал пули лить».
На крыльцо вышел лакей в серой куртке с
голубым стоячим воротником и ввел Чичикова в сени, куда вышел
уже сам хозяин.