Ушла. Я один. Два раза глубоко вздохнул (это очень полезно перед сном). И вдруг какой-то непредусмотренный запах — и о чем-то таком очень неприятном… Скоро я нашел: у меня в постели была спрятана веточка ландышей.
Сразу все взвихрилось, поднялось со дна. Нет, это было просто бестактно с ее стороны — подкинуть мне эти ландыши. Ну да: я не пошел, да. Но ведь не виноват же я, что болен.
Мне нужно скорее, сию же секунду — в Медицинское Бюро получить удостоверение, что я болен, иначе меня возьмут и — А может быть, это и будет самое лучшее. Остаться тут и спокойно ждать, пока увидят, доставят в Операционное —
сразу все кончить, сразу все искупить.
Неточные совпадения
И вот без четверти 21. Белая ночь.
Все зеленовато-стеклянное. Но это какое-то другое, хрупкое стекло — не наше, не настоящее, это — тонкая стеклянная скорлупа, а под скорлупой крутится, несется, гудит… И я не удивлюсь, если сейчас круглыми медленными дымами подымутся вверх купола аудиториумов, и пожилая луна улыбнется чернильно — как та, за столиком нынче утром, и во
всех домах
сразу опустятся
все шторы, и за шторами —
Я похолодел. Я знал, что это значит — показаться на улице позже 22.30.
Все мое сумасшествие —
сразу как сдунуло. Я — был я. Мне было ясно одно: я ненавижу ее, ненавижу, ненавижу!
Вдруг ясно чувствую: до чего
все опустошено, отдано. Не могу, нельзя. Надо — и нельзя. Губы у меня
сразу остыли…
Древний Дом… и
все сразу — фонтаном — снизу, и мне нужно изо
всех сил завинтить себя, чтобы не затопить криком
весь аудиториум.
Еще волосок; пауза; тихо; пульс. Затем — как по знаку какого-то сумасшедшего дирижера — на
всех трибунах
сразу треск, крики, вихрь взвеянных бегом юниф, растерянно мечущиеся фигуры Хранителей, чьи-то каблуки в воздухе перед самыми моими глазами — возле каблуков чей-то широко раскрытый, надрывающийся от неслышного крика рот. Это почему-то врезалось острее
всего: тысячи беззвучно орущих ртов — как на чудовищном экране.
Она — потухла;
все круги —
сразу прогнулись, покоробились. А у меня в сердце — неприятная, даже болезненная компрессия, связанная с ощущением жалости (сердце — не что иное, как идеальный насос; компрессия, сжатие — засасывание насосом жидкости — есть технический абсурд; отсюда ясно: насколько в сущности абсурдны, противоестественны, болезненны
все «любви», «жалости» и
все прочее, вызывающее такую компрессию).
I
сразу, без всякой подготовки, обрушила на меня
все...
«Интеграл» в наших руках — это будет оружие, которое поможет кончить
все сразу, быстро, без боли.
…А что, если не дожидаясь — самому вниз головой? Не будет ли это единственным и правильным,
сразу распутывающим
все?
— Что? Операция? Да, не правда ли? Как —
все,
все —
сразу…
И что-то о детях, и как она их
всех сразу, гуртом, повела на Операцию, и как их там пришлось связать, и о том, что «любить — нужно беспощадно, да, беспощадно», и что она, кажется, наконец решится…
Как всегда — рядами, по четыре. Но ряды — какие-то непрочные и, может быть, от ветра — колеблются, гнутся. И
все больше. Вот обо что-то на углу ударились, отхлынули, и уже сплошной, застывший, тесный, с частым дыханием комок, у
всех сразу — длинные, гусиные шеи.
Я заметался вдоль цепи, голова расскакивалась, я хватал их за рукава, я молил их — как больной молит дать ему скорее чего-нибудь такого, что секундной острейшей мукой
сразу перерубило бы
все.
Захлопнулась дверь. Помню: внизу под дверью прицепилась какая-то бумажка и заскребла на полу, когда дверь закрывалась, а потом, как колпаком, накрыло какой-то особенной, безвоздушной тишиной. Если бы он сказал хоть одно слово —
все равно какое — самое пустяковое слово, я бы
все сдвинул
сразу. Но он молчал.
Не отрывая глаз от кривеющей
все больше усмешки, я уперся руками о край стола, медленно, медленно вместе с креслом отъехал, потом
сразу — себя
всего — схватил в охапку — и мимо криков, ступеней, ртов — опрометью.
Я подумал было, что он говорит про удэгейцев, и мысленно удивился, как ночью они ходят по тайге на лыжах. Но вспомнил, что Дерсу «людьми» называл не одних только людей, и
сразу все понял: кабанов преследовал тигр. Значит, хищник был где-то поблизости от нас.
Следующий день, 18 мая, был дан стрелкам в их распоряжение. Они переделывали себе унты, шили наколенники, приготовляли патронташи — вообще последний раз снаряжали себя в дорогу. Вначале
сразу всего не доглядишь. Личный опыт в таких случаях — прежде всего. Важно, чтобы в главном не было упущений, а мелочи сами сгладятся.
Неточные совпадения
Но торжество «вольной немки» приходило к концу само собою. Ночью, едва успела она сомкнуть глаза, как услышала на улице подозрительный шум и
сразу поняла, что
все для нее кончено. В одной рубашке, босая, бросилась она к окну, чтобы, по крайней мере, избежать позора и не быть посаженной, подобно Клемантинке, в клетку, но было уже поздно.
Полезли люди в трясину и
сразу потопили
всю артиллерию. Однако сами кое-как выкарабкались, выпачкавшись сильно в грязи. Выпачкался и Бородавкин, но ему было уж не до того. Взглянул он на погибшую артиллерию и, увидев, что пушки, до половины погруженные, стоят, обратив жерла к небу и как бы угрожая последнему расстрелянием, начал тужить и скорбеть.
Левину ясно было, что Свияжский знает такой ответ на жалобы помещика, который
сразу уничтожит
весь смысл его речи, но что по своему положению он не может сказать этого ответа и слушает не без удовольствия комическую речь помещика.
Выйдя очень молодым блестящим офицером из школы, он
сразу попал в колею богатых петербургских военных. Хотя он и ездил изредка в петербургский свет,
все любовные интересы его были вне света.
И он понял
всё, что за обедом доказывал Песцов о свободе женщин, только, тем, что видел в сердце Кити страх девства униженья, и, любя ее, он почувствовал этот страх и униженье и
сразу отрекся от своих доводов.