Неточные совпадения
— Ничего, ничего, пожалуйста, — я улыбнулся
соседу, раскланялся с ним. На бляхе у него сверкнуло: S-4711 (понятно, почему от самого первого момента был связан для меня с буквой S: это было не зарегистрированное сознанием зрительное впечатление). И сверкнули глаза — два острых буравчика, быстро вращаясь, ввинчивались все глубже, и вот сейчас довинтятся до самого дна,
увидят то, что я даже себе самому…
И вот — 21.30. В комнате слева — спущены шторы. В комнате справа — я
вижу соседа: над книгой — его шишковатая, вся в кочках, лысина и лоб — огромная, желтая парабола. Я мучительно хожу, хожу: как мне — после всего — с нею, с О? И справа — ясно чувствую на себе глаза, отчетливо
вижу морщины на лбу — ряд желтых, неразборчивых строк; и мне почему-то кажется — эти строки обо мне.
Шторы падают. Там, за стеной направо,
сосед роняет книгу со стола на пол, и в последнюю, мгновенную узкую щель между шторой и полом — я
вижу: желтая рука схватила книгу, и во мне: изо всех сил ухватиться бы за эту руку…
К себе Нагибин не принимал и жил в обществе какой-то глухой старухи кухарки.
Соседи видели, как к нему приезжал несколько раз Ечкин, потом приходил Полуянов, и, наконец, видели раз, как рано утром от Нагибина выходил Лиодор. Дальнейшие известия о Нагибине прекратились окончательно. Он перестал показываться даже на улице.
Едешь в вагоне и во всяком
соседе видишь сосуд злопыхательства; приедешь в гостиницу и все думаешь: да где же они, превратные идеи, застряли? как бы их обойти? как бы не встретиться с"киевским дядей", который, пожалуй, не задумается и налгать?
Неточные совпадения
Кроме того, Левин знал, что он
увидит у Свияжского помещиков
соседей, и ему теперь особенно интересно было поговорить, послушать о хозяйстве те самые разговоры об урожае, найме рабочих и т. п., которые, Левин знал, принято считать чем-то очень низким, но которые теперь для Левина казались одними важными.
Так хорошо и верно
видел он многие вещи, так метко и ловко очерчивал в немногих словах
соседей помещиков, так
видел ясно недостатки и ошибки всех, так хорошо знал историю разорившихся бар — и почему, и как, и отчего они разорились, так оригинально и метко умел передавать малейшие их привычки, что они оба были совершенно обворожены его речами и готовы были признать его за умнейшего человека.
Так он писал темно и вяло // (Что романтизмом мы зовем, // Хоть романтизма тут нимало // Не
вижу я; да что нам в том?) // И наконец перед зарею, // Склонясь усталой головою, // На модном слове идеал // Тихонько Ленский задремал; // Но только сонным обаяньем // Он позабылся, уж
сосед // В безмолвный входит кабинет // И будит Ленского воззваньем: // «Пора вставать: седьмой уж час. // Онегин, верно, ждет уж нас».
«Ах! няня, сделай одолженье». — // «Изволь, родная, прикажи». // «Не думай… право… подозренье… // Но
видишь… ах! не откажи». — // «Мой друг, вот Бог тебе порука». — // «Итак, пошли тихонько внука // С запиской этой к О… к тому… // К
соседу… да велеть ему, // Чтоб он не говорил ни слова, // Чтоб он не называл меня…» — // «Кому же, милая моя? // Я нынче стала бестолкова. // Кругом
соседей много есть; // Куда мне их и перечесть». —
По праздникам его иногда
видели в трактире, но он никогда не присаживался, а торопливо выпивал за стойкой стакан водки и уходил, коротко бросая по сторонам: «да», «нет», «здравствуйте», «прощай», «помаленьку» — на все обращения и кивки
соседей.