Неточные совпадения
— Как бы снег не так валил, то нам бы и думать нечего. Эй ты, мерзлый! Полно, брат, гарцевать, сиди смирнее!
Ну, теперь отлегло от сердца; а давеча пришлось было так жутко, хоть тут же ложись
да умирай… Ахти, постой-ка: никак, дорога пошла направо. Мы опять едем целиком.
— Эге,
да ты стал поговаривать!
Ну, что, брат, ожил?
— Сюда, Юрий Дмитрич, сюда! Вот и плетень! Тише, боярин, тише! околица должна быть левее — здесь.
Ну, слава тебе господи! — продолжал он, отворяя ворота. — Доехали!.. и вовремя: слышишь ли, как опять завыл ветер?
Да пусть теперь бушует, как хочет; нам и горюшки мало: в избе не озябнем.
— Ведет хлеб-соль с поляками, — подхватил стрелец. —
Ну да, тот самый! Какой он русский боярин! хуже басурмана: мучит крестьян, разорил все свои отчины, забыл бога и даже — прости господи мое согрешение! — прибавил он, перекрестясь и посмотрев вокруг себя с ужасом, — и даже говорят, будто бы он… вымолвить страшно… ест по постам скоромное?
— А вот что, родимый. Сосед наш, убогий помещик, один сын у матери. Ономнясь боярин зазвал его к себе пображничать: что ж, батюшка?.. для своей потехи зашил его в медвежью шкуру,
да и
ну травить собакою! И, слышь ты, они, и барин и собака, так остервенились, что насилу водой разлили. Привезли его, сердечного, еле жива, а бедная-то барыня уж вопила, вопила!.. Легко ль! неделю головы не приподымал!
— Спасибо!
Да наливай полнее… Хорошо!
Ну, слушай же, — продолжал запорожец, выпив одним духом весь стакан, — я видел Маринку в Тушине, только лгать не хочу: на сороку она вовсе не походит.
— Разбил боярин Басманов, — прервал Кирша. —
Ну да; самого Хлопку-то убили, а есаул его ускользнул.
Да вы, чай, о нем слыхали? Он прозывается Чертов Ус.
—
Ну, как хотите, — сказал купец, — ловите его или нет, а я минуты здесь не останусь, благо погода унялась. Ступайте, ребята, запрягайте лошадей!
Да бога ради проворнее.
— Гей! отпирайте проворней!.. — раздался под окном грубый голос. —
Да ну же, поворачивайтесь! не то ворота вон!
— Теперь, Кирша, — сказал Юрий, — между тем как я стану угощать дорогого гостя, возьми свою винтовку и посматривай, чтоб эти молодцы не воротились.
Ну, пан, прошу покорно!
Да поторапливайся: мне некогда дожидаться.
— Эх, боярин! захотел ты совести в этих чертях запорожцах; они навряд и бога-то знают, окаянные! Станет запорожский казак помнить добро!
Да он, прости господи, отца родного продаст за чарку горелки.
Ну вот, кажется, и просека. Ай
да лесок! Эка трущоба — зги божьей не видно! То-то приволье, боярин: есть где поохотиться!.. Чай, здесь медведей и всякого зверя тьма-тьмущая!
—
Ну,
ну, быть так! рожа-та у тебя бредет: тебя и так все величают старою ведьмой…
Да точно ли ты не выступишь из моей воли?
— То-то же, смотри! Слушай, Григорьевна, уж так и быть, я бы подался, дело твое сиротское…
да у бабы волос длинен, а ум короток.
Ну если ты сболтнешь?..
— Вот еще боярыня какая! а тебе бы, чай, хотелось, лежа на боку, сделаться колдуньей?
Ну, если успеешь, подкинь соломки,
да смотри, чтоб никому не в примету.
— Лжешь, москаль! Дверь приперта изнутри: там кто-нибудь
да есть. Ну-ка, товарищи, в плети его, так он заговорит.
—
Да, кстати: вот, кажется, штоф наливки, — сказал тот, который допрашивал хозяина. — Мы его разопьем вместе с этой затворницей. Выходи, красавица, а не то двери вон!.. Эк она приперлась, проклятая!.. Ну-ка, товарищи, разом!
— Ай
да молодец, Нагиба! — закричали поляки. —
Ну, выводи скорее пленных!
— Ах ты беззубая!
Ну с твоей ли харей прятаться от молодцов? — сказал Нагиба, ударив кулаком Григорьевну. — Вон отсюда, старая чертовка! А ты, рыжая борода, ступай с нами
да выпроводи нас на большую дорогу.
—
Да, неча сказать, — прибавил первый крестьянин, — вовсе не в батюшку: такая добрая, приветливая; а собой то — красное солнышко!
Ну, всем бы взяла, если б была подороднее,
да здоровья-то бог не дает.
— Я плохо этому верю;
ну да если ничто не помогает, так делать нечего: поговори с Кудимычем.
— Хорошо, пошли за ним: пусть посмотрит Настеньку.
Да скажи ему: если он ей пособит, то просил бы у меня чего хочет; но если ей сделается хуже, то, даром что он колдун, не отворожится… запорю батогами!..
Ну, ступай, — продолжал боярин, вставая. — Через час, а может быть, и прежде, я приду к вам и взгляну сам на больную.
—
Ну, теперь садитесь все по лавкам, — закричал из сеней Кудимыч, —
да сидите смирно! никто не шевелись!
—
Ну, так и быть! повинную голову и меч не сечет; я ж человек не злой и лиха не помню. Добро, вставай, Григорьевна! Мир так мир. Дай-ка ей чарку вина, посади ее за стол
да угости хорошенько, — продолжал Кудимыч вполголоса, обращаясь к приказчику. — Не надо с ней ссориться: не ровен час, меня не случится…
да, что грех таить! и я насилу с ней справился: сильна, проклятая!
—
Да, видно, не под силу пришел! — перервал, усмехаясь, колдун. — Вперед наука: не спросясь броду, не суйся в воду.
Ну,
да что об этом толковать! Кто старое помянет, тому глаз вон! Теперь речь не о том: пора за хозяйский хлеб и соль приниматься.
—
Ну да, — сказал Кудимыч, оправясь от первого замешательства. — Что ты, лучше моего, что ль, это знаешь?
—
Ну, что ж ты молчишь, Терентьич? — сказала Власьевна, оборотясь к дверям, подле которых стоял слепой старик в поношенном синем кафтане. — Видишь, боярышня призадумалась; начни другую сказку,
да, смотри, повеселее.
— Чего ж ты испугалась, родимая?
Ну, так и есть! Ты, верно, подумала?.. Вот то-то и беда! пан,
да не тот.
— Если ты еще хоть раз подойдешь, старуха, то испортишь все дело, — сказал сердито Кирша. — Стой вон там
да гляди издали! Пожалуй-ка мне опять свою ручку, боярышня, — продолжал он, когда Власьевна отошла прочь. — Вот так… гм, гм!
Ну, Анастасья Тимофеевна, тебе жаловаться нечего; если он тебя сглазил, то и ты его испортила: ты крушишься о нем, а он тоскует по тебе.
—
Ну,
да не все ли это равно! — прервал Копычинский. — Дело в том, что они ушли, а откуда: из сеней или из избы, от этого нам не легче. Как ты прибыл с своим региментом, то они не могли быть еще далеко, и не моя вина, если твои молодцы их не изловили.
— Вот то-то и худо, что не вовсе разрушили, — продолжал Тишкевич. —
Ну,
да что об этом говорить! Наше дело рубиться, а об остальном знают лучше нас старшие.
—
Ну, дорогие гости! — сказал он. — Этот кубок должен всех обойти. Кто пьет из него, — прибавил он, бросив грозный взгляд на Юрия, — тот друг наш; кто не пьет, тот враг и супостат! За здравие светлейшего, державнейшего Сигизмунда, короля польского и царя русского!
Да здравствует!
—
Ну, дорогие гости, — продолжал боярин, — теперь милости просим повеселиться. Гей, наливайте кубки! подносите взварец,
да песенников — живо!
—
Ну, было из чего караул приставлять!
Да я и сам хотел еще денек отдохнуть. На кой черт мне торопиться? Ведь не везде даром кормить станут!
— А вот что: помнишь, ты говорил мне о вороном персидском аргамаке? Меня раздумье берет. Хоть я и люблю удалых коней,
ну да если он в самом деле такой зверь, что с ним и ладу нет?
— Не торопись, хозяин, — сказал Кирша, — дай мне покрасоваться… Не подходите, ребята! — закричал он конюхам. — Не пугайте его…
Ну, теперь не задохнется, — прибавил запорожец, дав время коню перевести дух. — Спасибо, хозяин, за хлеб, за соль! береги мои корабленики
да не поминай лихом!
Ну, ад кромешный,
да и только!
— Он было хотел меня задержать,
да Кирша себе на уме! По мне, лучше быть простым казаком на воле, чем атаманом под палкою какого-нибудь боярина.
Ну что, Юрий Дмитрич, — вам, чай, пора дать коням вздохнуть?
— Эх, боярин!
ну если вы избрали на царство королевича польского, так что ж он сидит у себя в Кракове? Давай его налицо! Пусть примет веру православную и владеет нами! А то небойсь прислали войско
да гетмана, как будто б мы присягали полякам! Нет, Юрий Дмитрич, видно по всему, что король-то польский хочет вас на бобах провести.
— Вот, боярин, молоко: кушай на здоровье! — сказал Алексей, войдя в избу. —
Ну, деревенька! Словно после пожара — ничего нет! Насилу кой-как нашел два горшочка молока у одной старухи. Хорошо еще, что успел захватить хоть этот; а то какой-то проезжий хотел оба взять за себя. Хозяин, дай мне хоть хлебца!
да нет ли стаканчика браги? одолжи, любезный!
—
Ну, есть ли в ней Христос — пять алтын!..
Да стоит ли она сама, с внучатами, с коровою и со всеми своими животами, пяти алтын! Ах, старая карга!.. Смотри пожалуй, пять алтын!
— Как что! — отвечал запорожец. —
Да знаешь ли, что она теперь недели две ни спать, ни есть не будет с горя; а сверх того, первый проезжий, с которого она попросит рубль за горшок молока, непременно ее поколотит…
Ну, вот посмотри: не правду ли я говорю?
—
Да так, горе взяло! Житья не было от приказчика; взъелся на меня за то, что я не снял шапки перед его писарем, и
ну придираться! За все про все отвечай Хомяк — мочушки не стало! До нас дошел слух, будто бы здесь набирают вольницу и хотят крепко стоять за веру православную; вот я помолился святым угодникам,
да и тягу из села; а сирот господь бог не покинет.
— Держись правей! — закричал седой рыбак. — Вот так!.. Эй, смотри не становись на эту льдину, не сдержит!.. Ай
да парень!.. Хорошо, хорошо!.. отталкивайся живей!.. багром-то, брат, багром!.. Не туда, не туда! постой!..
Ну, сбился!.. Не быть пути!..
— Ай
да хват!.. Смотри пожалуй! Из огня
да в полымя!..
Ну, Дмитрич! держи ухо востро!.. Ты, чай, знаешь, где сказано: «Будьте мудри яко змии и цели яко голубие»? Смотри не поддавайся! Андрюшка Туренин умен… поднесет тебе сладенького, ты разлакомишься, выпьешь чарку, другую… а как зашумит в головушке, так и горькое покажется сладким;
да каково-то с похмелья будет!.. Станешь каяться,
да поздно!
— Тише! Бога ради, тише! — прошептал Истома, поглядывая с робостию вокруг себя. — Вот что!.. Так ты из наших!..
Ну что, Юрий Дмитрич?.. Идет ли сюда из Москвы войско? Размечут ли по бревну этот крамольный городишко?.. Перевешают ли всех зачинщиков? Зароют ли живого в землю этого разбойника, поджигу, Козьму Сухорукова?.. Давнуть, так давнуть порядком, — примолвил он шепотом. —
Да, Юрий Дмитрич, так, чтоб и правнуки-то дрожкой дрожали!
— Может статься, ты и дело говоришь, Юрий Дмитрич, — сказал Кирша, почесывая голову, —
да удальство-то нас заело!
Ну, как сидеть весь век поджавши руки? С тоски умрешь!.. Правда, нам, запорожцам, есть чем позабавиться: татары-то крымские под боком, а все охота забирает помериться с ясновельможными поляками… Однако ж, боярин, тебе пора, чай, отдохнуть. Говорят, завтра ранехонько будет на площади какое-то сходбище; чай, и ты захочешь послушать, о чем нижегородцы толковать станут.
— Ахти, никак, пожар! — вскричал Алексей, вскочив с своей постели. Он подбежал к окну, подле которого стоял уже его господин. — Что б это значило? — продолжал он. — К заутрени, что ль?.. Нет! Это не благовест!.. Точно… бьют в набат!..
Ну, вот и народ зашевелился!.. Глядь-ка, боярин!.. все бегут сюда… Эк их высыпало!..
Да этак скоро и на улицу не продерешься!
—
Ну, отдохни, дедушка! — сказал один из внучат. —
Да только поскорее, а то как опоздаем, так не продеремся к Лобному месту.
Теперь же,
ну веришь ли богу, так сердце от радости выскочить и хочет, а вовсе не до песен: все бы плакал…
да и все так же, на кого ни посмотришь… что за диво такое!