Неточные совпадения
Один
из них, закутанный в широкий охабень, ехал впереди на борзом вороном коне и, казалось, совершенно
не замечал,
что метель становится час от часу сильнее; другой, в нагольном тулупе, сверх которого надет был нараспашку кафтан
из толстого белого сукна, беспрестанно останавливал свою усталую лошадь, прислушивался со вниманием, но,
не различая ничего, кроме однообразного свиста бури, с приметным беспокойством озирался на все стороны.
— Прогневали мы господа бога, Юрий Дмитрич!
Не дает нам весны. Да и в пору мы выехали! Я говорил тебе,
что будет погода. Вчера мы проехали верст шестьдесят, так могли б сегодня отдохнуть. Вот уж седьмой день, как мы
из Москвы, а скоро ли доедем — бог весть!
— Как
что за дело! — возразил купец, который между тем осушил одним глотком кружку браги. — Да разве мы
не православные? Мало ли у нас князей и знаменитых бояр? Есть
из кого выбрать. Да вот недалеко идти: хоть, например, князь Дмитрий Михайлович Пожарский…
— А то, любезный,
что другой у тебя
не останется, как эту сломят. Ну, пристало ли земскому ярыжке говорить такие речи о князе Пожарском? Я человек смирный, а у другого бы ты первым словом подавился! Я сам видел, как князя Пожарского замертво вынесли
из Москвы. Нет, брат, он
не побежит первый, хотя бы повстречался с самим сатаною, на которого, сказать мимоходом, ты с рожи-то очень похож.
—
Не хлопочи, тетка, — сказал Алексей, войдя в избу, — в этой кисе есть
что перекусить. Вот тебе пирог да жареный гусь, поставь в печь… Послушайте-ка, добрые люди, — продолжал он, обращаясь к проезжим, — у кого
из вас гнедой конь с длинной гривою?
— Слушайте, товарищи! — продолжал Юрий. — Если кто
из вас тронется с места, пошевелит одним пальцем, то я в тот же миг размозжу ему голову. А ты, ясновельможный, прикажи им выйти вон, я угощаю одного тебя. Ну,
что ж ты молчишь?.. Слушай, поляк! Я никогда
не божился понапрасну; а теперь побожусь,
что ты
не успеешь перекреститься, если они сейчас
не выйдут. Долго ль мне дожидаться? — прибавил он, направляя дуло пистолета прямо в лоб поляку.
— И теплее, боярин; а здесь так ветром насквозь и прохватывает. Ну, Юрий Дмитрич, — продолжал Алексей, радуясь,
что господин его начал с ним разговаривать, — лихо же ты отделал этого похвальбишку поляка! Вот
что называется — угостить по-русски! Чай, ему недели две есть
не захочется. Однако ж, боярин, как мы выезжали
из деревни, так в уши мне наносило что-то неладное, и
не будь я Алексей Бурнаш, если теперь вся деревушка
не набита конными поляками.
— Да
что тут растабарывать!
Не погневайся, боярин, — сказал Кирша, ударив нагайкою лошадь, на которой сидел Юрий. Лихой конь взвился на дыбы и, как
из лука стрела, помчался вдоль дороги.
Кирша остановился, ожидая,
что кто-нибудь выйдет
из избы, но никто
не появлялся; он, вынув
из своей дорожной сумы кусок хлеба, бросил его собаке, и умилостивленный цербер, ворча, спрятался в свою конуру.
— Да, батюшка! Ей самой некогда перемолвить с тобой словечка, так просила меня… О, ох, родимый! сокрушила ее дочка боярская, Анастасья Тимофеевна. Бог весть,
что с ней поделалось: плачет да горюет — совсем зачахла. Боярину прислали
из Москвы какого-то досужего поляка — рудомета,
что ль?..
не знаю; да и тот толку
не добьется. И нашептывал, и заморского зелья давал, и мало ли
чего другого — все проку нет. Уж
не с дурного ли глазу ей такая немочь приключилась? Как ты думаешь, Архип Кудимович?
— Нет, батюшка; однажды только Власьевна вслушалась,
что слуга называл его Юрием Дмитричем; а по платью и обычью, кажись, он
не из простых.
— Видит господь, Архип Кудимович!
что б со мной ни было, а
из твоей воли
не выступлю.
— Говори всю правду, а
не то я с одного маху вышибу
из тебя душу. Гей, Будила! и ты, Сума, осмотрите чердак, а мы обшарим здесь все уголки.
Что у тебя за этой перегородкой?
—
Что ты, Нагиба, в уме ли! — сказал один
из поляков. — Иль забыл,
что наказывал пан региментарь? Если этот старик служит боярину Кручине-Шалонскому, так мы и волосом
не должны от него поживиться.
—
Что бог велит, то и будет. Но теперь, боярин, дело идет
не о том: по какой дороге нам ехать? Вот их две: направо в лес, налево
из лесу… Да кстати, вон едет мужичок с хворостом. Эй, слушай-ка, дядя! По которой дороге выедем мы в отчину боярина Кручины-Шалонского?
Добрый, чувствительный Юрий никак
не догадался бы,
что значит эта жестокая шутка, если б громкий хохот в соседнем покое
не надоумил его,
что это одна
из потех боярина Шалонского.
— Все так же, батюшка Тимофей Федорович! Ничего
не кушает, сна вовсе нет; всю ночь прометалась
из стороны в сторону, все изволит тосковать, а о
чем — сама
не знает! Уж я ее спрашивала: «
Что ты, мое дитятко,
что ты, моя радость?
Что с тобою делается?..» — «Больна, мамушка!» — вот и весь ответ; а
что болит, бог весть!
— Для дорогого гостя как
не найти, — сказал приказчик. — Эй, Марфа! вынь-ка там
из поставца, с верхней полки, стклянку с романеею. Да смотри, — прибавил он потихоньку, — подай ту,
что стоит направо: она уж почата.
— Ох вы, девушки, девушки! Все-то вы на одну стать!
Не он, так слава богу! А если б он, так и нарядов бы у нас недостало! Нет, матушка, сегодня будет какой-то пан Тишкевич; а от жениха твоего, пана Гонсевского, прислан
из Москвы гонец. Уж
не сюда ли он сбирается, чтоб обвенчаться с тобою? Нечего сказать: пора бы честным пирком да за свадебку…
Что ты,
что ты, родная? Христос с тобой!
Что с тобой сделалось? На тебе вовсе лица нет!
— Так-то лучше, боярин! — сказал Кирша. — Неволею
из меня ничего
не сделаешь; а за твою ласку я скажу тебе то,
чего силою ты век бы
из меня
не выпытал. Анастасью Тимофеевну испортили в Москве, и если она прежде шести месяцев и шести дней опять туда приедет, то с нею сделается еще хуже, и тогда прошу
не погневаться, никто в целом свете ей
не поможет.
— А
из чего мне лгать, боярин? Гневить тебя прибыли мало; и
что мне до этого, поедешь ли ты в Москву или останешься здесь?.. Я и знать об этом
не буду.
— Ну, да
не все ли это равно! — прервал Копычинский. — Дело в том,
что они ушли, а откуда:
из сеней или
из избы, от этого нам
не легче. Как ты прибыл с своим региментом, то они
не могли быть еще далеко, и
не моя вина, если твои молодцы их
не изловили.
— Я вижу, от него толку
не добьешься, — продолжал Тишкевич. — Потрудись, пан Милославский, рассказать нам, как он допытался от тебя,
что ты везешь казну в Нижний Новгород, как запер тебя и служителей твоих в холодную избу и как вы все трое выскочили
из окна, в которое, чай, и курица
не пролезет?
Но, — прибавлял он всегда с горькой улыбкою, — блажен муж, иже
не иде на совет нечестивых!» В царствование Лжедимитрия, а потом Шуйского оба заштатные чиновника старались опять попасть ко двору; но попытки их
не имели успеха, и они решились пристать к партии боярина Шалонского, который обнадежил Лесуту,
что с присоединением России к польской короне число сановников при дворе короля Сигизмунда неминуемо удвоится и он
не только займет при оном место, равное прежней его степени, но даже, в награду усердной службы, получит звание одного
из дворцовых маршалов его польского величества.
— Бей, Федорыч, бей! А Митя все-таки свое будет говорить… Бедненький ох, а за бедненьким бог! А как Федорычу придется охать, то-то худо будет!.. Он заохает, а мужички его вдвое… Он закричит: «Господи помилуй», — а в тысячу голосов завопят: «Он сам никого
не миловал…» Так знаешь ли
что, Федорыч? из-за других-то тебя вовсе
не слышно будет!.. Жаль мне тебя, жаль!
— Ну, было
из чего караул приставлять! Да я и сам хотел еще денек отдохнуть. На кой черт мне торопиться? Ведь
не везде даром кормить станут!
— Так вот
что! Он опасается, чтоб я
не проболтался кому-нибудь
из поляков,
что невеста пана Гонсевского была испорчена.
— Стану я толковать об этом! Да
из меня дубиною слова
не вышибешь!..
Что это, хозяин, никак, на барском дворе песни поют? Поглядел бы я, как бояре-то веселятся!
Тем
из читателей наших, которым
не удалось постоянно жить в деревне и видеть своими глазами, как наши низовые крестьяне угощают друг друга, без сомнения покажется невероятным огромное количество браги и съестных припасов, которые может поместить в себе желудок русского человека, когда он знает,
что пьет и ест даром.
Никогда и ни с кем Юрий
не расставался с таким удовольствием: он согласился бы лучше снова провесть ночь в открытом поле,
чем вторично переночевать под кровлею дома, в котором, казалось ему, и самый воздух был напитан изменою и предательством. Раскланявшись с хозяином, он проворно вскочил на своего коня и,
не оглядываясь, поскакал вон
из селения.
Может быть, кто-нибудь
из читателей наших захочет знать, почему Кирша
не намекнул ни Юрию, ни Алексею о предстоящей им опасности, тем более
что главной причиною его побега
из отчины Шалонского было желание предупредить их об этом адском заговоре?
Хотя Кирша был и запорожским казаком, но понимал, однако ж,
что нельзя было Юрию в одно и то же время мстить Шалонскому и быть мужем его дочери; а по сей-то самой причине он решился до времени молчать,
не упуская, впрочем,
из виду главнейшей своей цели, то есть спасения Юрия от грозящей ему опасности.
— А потому знаю,
что слышал своими ушами, как этот душегубец сговаривался с такими же ворами тебя ограбить. Нас дожидаются за версту отсюда в овраге… Ага, собака, очнулся! — сказал он незнакомцу, который, опомнясь, старался приподняться на ноги. — Да
не уйдешь, голубчик! с вашей братьей расправа короткая, — прибавил он, вынимая
из ножен саблю.
Алексей вынул
из кисы платок и, пособляя Кирше привязать к дереву разбойника, спросил: для
чего он
не предуведомил их об этом в деревне?
Меж тем они подъехали к рыбакам. Один
из них, седой как лунь, с жаром доказывал другим,
что прохожий
не мог бы утонуть, если б был легче на ногу.
— Да так, горе взяло! Житья
не было от приказчика; взъелся на меня за то,
что я
не снял шапки перед его писарем, и ну придираться! За все про все отвечай Хомяк — мочушки
не стало! До нас дошел слух, будто бы здесь набирают вольницу и хотят крепко стоять за веру православную; вот я помолился святым угодникам, да и тягу
из села; а сирот господь бог
не покинет.
У него было три сына: меньшой, думая,
что он один
не спасет его, принялся кричать, рвать на себе волосы и призывать на помощь всех проходящих; между тем мужик выбился
из сил, и когда старший сын бросился спасать его, то насилу вытащил
из воды и чуть было сам
не утонул с ним вместе.
—
Не мне, последнему
из граждан нижегородских, — отвечал Минин, — быть судьею между именитых бояр и воевод; довольно и того,
что вы
не погнушались допустить меня, простого человека, в ваш боярский совет и дозволили говорить наряду с вами, высокими сановниками царства Русского. Нет, бояре! пусть посредником в споре нашем будет равный с вами родом и саном знаменитым, пусть решит, идти ли нам к Москве или нет, посланник и друг пана Гонсевского.
— А то,
что мы
из одного омута попали в другой. Воля твоя, боярин! сердись на меня или нет, а я,
не спросясь тебя, перетащил наши пожитки на постоялый двор, вот тот,
что возле самой пристани.
— А почему знать? может быть, и добьемся толку. Жаль,
что со мной народу-то немного, а то бы я
не выпустил
из села ни одной души, пока
не узнал, где теперь их боярин. Статься
не может, чтоб в целой отчине
не нашлось никого, кто б знал, куда он запропастился.
Кирша поехал далее, а крестьянская девушка, стоя на одном месте, провожала его глазами до тех пор, пока
не потеряла совсем
из виду.
Не доехав шагов пятидесяти до пчельника, запорожец слез с лошади и, привязав ее к дереву, пробрался между кустов до самых ворот загородки. Двери избушки были растворены, а собака спала крепким сном подле своей конуры. Кирша вошел так тихо,
что Кудимыч, занятый счетом яиц, которые в большом решете стояли перед ним на столе,
не приподнял даже головы.
Сказывают также,
что когда-то была на том месте пустынь, от которой осталась одна каменная ограда да подземные склепы, и
что будто с тех пор, как ее разорили татары и погубили всех старцев, никто
не смел и близко к ней подходить;
что каждую ночь перерезанные монахи встают
из могил и сходятся служить сами по себе панихиду;
что частенько, когда делывали около этого места порубки, мужики слыхали в сумерки благовест.
— Ну, теперь скажи мне: этак месяца четыре назад
не слыхал ли ты,
что из Нижнего привезли сюда насильно одного молодого боярина?..
— Постой-ка!.. Ведь это, никак, придется близко святой?.. Ну так и есть!.. Мне сказывала мамушка Власьевна,
что в субботу на Фомино воскресенье ей что-то ночью
не послалось; вот она перед светом слышит,
что вдруг прискакали на боярский двор; подошла к окну, глядь: сидит кто-то в телеге, руки скручены назад, рот завязан; прошло так около часу, вышел
из хором боярский стремянный, Омляш, сел на телегу подле этого горемыки, да и по всем по трем.
— Бог весть!
не узнаешь, любезный. Иногда удается и теляти волка поймати; а Пожарский
не из простых воевод: хитер и на руку охулки
не положит. Ну если каким ни есть случаем да посчастливится нижегородцам устоять против поляков и очистить Москву,
что тогда с нами будет? Тебя они величают изменником, да и я, чай, записан у Пожарского в нетех, так нам обоим жутко придется. А как будем при Хоткевиче, то, какова ни мера, плохо пришло — в Польшу уедем и если
не здесь, так там будем в чести.
— И, Юрий Дмитрич, охота тебе говорить! Слава тебе господи,
что всякий раз удавалось; а как считать по разам, так твой один раз стоит всех моих.
Не диво,
что я тебе служу: за добро добром и платят, а ты
из чего бился со мною часа полтора, когда нашел меня почти мертвого в степи и мог сам замерзнуть, желая помочь бог знает кому? Нет, боярин, я век с тобой
не расплачусь.
— Он, изволишь видеть, — отвечал служитель, — приехал месяца четыре назад
из Москвы; да
не поладил,
что ль, с панам Тишкевичем, который на ту пору был в наших местах с своим региментом; только говорят, будто б ему сказано,
что если он назад вернется в Москву, то его тотчас повесят; вот он и приютился к господину нашему, Степану Кондратьичу Опалеву. Вишь, рожа-то у него какая дурацкая!.. Пошел к боярину в шуты, да такой задорный,
что не приведи господи!
Из себя
не так чтоб очень красива,
не дородна, взглянуть
не на
что…
— Коли так, — сказал Бычура, снимая почтительно свою шапку, — то мы просим прощения, боярин,
что тебя остановили; и если ты точно Юрий Дмитрич Милославский и едешь
из Троицы, то
не изволь ничего бояться.
— Спасибо, сынок! — сказал он, выслушав донесение о действиях отряда по серпуховской дороге. — Знатно! Десять поляков и шесть запорожцев положено на месте, а наших ни одного. Ай да молодец!.. Темрюк! ты хоть родом
из татар, а стоишь за отечество
не хуже коренного русского. Ну
что, Матерой? говори,
что у вас по владимирской дороге делается?