Неточные совпадения
—
Ну,
ну!.. захандрил! Полно, братец, пойдем!.. Вон, кажется, опять она… Точно так!.. видишь ли вот этот лиловый капотец?.. Ax, mon cher [мой дорогой (франц.).], как хороша!.. прелесть!.. Что за глаза!.. Какая-то приезжая из Москвы… А ножка, ножка!..
Да пойдем скорее.
—
Да бишь виноват! Ты любишь чувствительные драмы.
Ну, что ж? обедаем ли мы вместе?
—
Ну вот, сударь, наши и думать не думают, как вдруг, батюшка, они грянут изо всех пушек! Пошла потеха. И пехота, и конница, и артиллерия, и господи боже мой!.. Вот янычары заехали с флангу: алла! —
да со всех четырех ног на нашу кавалерию.
— Тьфу, черт возьми! — перервал Зарецкой, — так этот-то бред называется любовью?
Ну! подлинно есть от чего сойти с ума! Мой друг!
Да как же прикажешь ей тебя называть? Мусью Рославлев, что ль?
— Не трудитесь! — перервал офицер, — он доживет еще до последнего моего выстрела.
Ну, что ж, сударь?
Да подходите смелее! ведь я не стану стрелять, пока вы не будете у самого барьера.
—
Ну, хорошо, братец! Говорят, что у нас почта хороша. Боже мой!
Да не приведи господи никакому христианину ездить на почтовых! Что это?.. едешь, едешь…
— Вестимо. Вот нынче ночью я повез на тройке, в Подсолнечное, какого-то барина; не успел еще за околицу выехать, а он и
ну понукать; так, знашь ты, кричма и кричит, как за язык повешенный. Пошел,
да пошел! «Как-ста не так, — подумал я про себя, — вишь, какой прыткой! Нет, барин, погоди! Животы-та не твои, как их поморишь, так и почты не на чем справлять будет». Он
ну кричать громче, а я
ну ехать тише!
—
Да, слышь ты, глупая голова! Ведь за морем извозчики и все так делают; мне уж третьего дня об этом порассказали.
Ну, вот мы отъехали этак верст пяток с небольшим, как вдруг — батюшки светы! мой седок как подымется
да учнет ругаться: я, дескать, на тебя, разбойника, смотрителю пожалуюсь. «Эк-ста чем угрозил! — сказал я. — Нет, барин, смотрителем нас не испугаешь». Я ему, ребята, на прошлой неделе снес гуся
да полсотни яиц.
Ну меня позорить; а я себе и в ус не дую — еду себе шажком
да посвистываю.
Лишь только я это вымолвил, как он одной рукой хвать меня за ворот, прыгнул к себе,
да и
ну лудить по становой жиле.
—
Ну, Андрюша! — сказал старый крестьянин, — слушал я, брат, тебя: не в батюшку ты пошел! Тот был мужик умный: а ты, глупая голова, всякой нехристи веришь! Счастлив этот краснобай, что не я его возил: побывал бы он у меня в городском остроге. Эк он подъехал с каким подвохом, проклятый!
Да нет, ребята! старого воробья на мякине не обманешь: ведь этот проезжий — шпион.
—
Да,
да! толкуй себе! — перервал Андрей, — что, чай, у нас хорошо?.. От одной гонки свету божьего не взвидишь.
Ну, пусть у них кормы дороже,
да зато и езда-то какая? А у нас?.. скачи себе сломя голову.
—
Да так! — продолжал молодой парень. — Он возил со мной проезжих в Подсолнечное,
да и
ну там буянить в трактире и с смотрителем-то схватился: вот так к роже и лезет. На грех проезжал исправник, застал все, как было,
да и
ну его жаловать из своих рук. Уж он его маил, маил…
— Глядь-ка, — вскричал старик. —
Ну молодец! как дерет!.. Знать, курьер или фельтегарь!.. Смотри-ка, смотри! Ай
да коренная! Вот, брат, конь!.. Пристяжные насилу постромки уносят.
— Нет, дядя Савельич, — сказал один из ямщиков, — это не курьер,
да и кони не почтовые…
Ну — так и есть! Это Ерема на своей гнедой тройке. Что это так его черти несут?
— Кто и говорит, батюшка! Чуждаться и носить на руках — два дела разные. Чтоб нам не держаться русской пословицы: как аукнется, так и откликнется!.. Как нас в чужих землях принимают, так и нам бы чужеземцев принимать!..
Ну,
да что об этом говорить… Скажите-ка лучше, батюшка, точно ли правда, что Бонапартий сбирается на нас войною?
—
Ну, встреча! черт бы ее побрал. Терпеть не могу этой дуры… Помните, сударь! у нас в селе жила полоумная Аксинья? Та вовсе была нестрашна: все, бывало, поет песни
да пляшет; а эта безумная по ночам бродит по кладбищу, а днем только и речей, что о похоронах
да о покойниках…
Да и сама-та ни дать ни взять мертвец: только что не в саване.
— Милости просим, будущий племянник! Здорово, моя душа!
Ну, мы сегодня тебя не ожидали!
Да вылезай, брат, из коляски.
—
Ну, брат! — сказал Ижорской, когда Рославлев сел на лошадь, — смотри держись крепче: конь черкесской, настоящий Шалох. Прошлого года мне его привели прямо с Кавказа: зверь, а не лошадь!
Да ты старый кавалерист, так со всяким чертом сладишь. Ей, Шурлов! кинь гончих вон в тот остров; а вы, дурачье, ступайте на все лазы; ты, Заливной, стань у той перемычки, что к песочному оврагу.
Да чур не зевать! Поставьте прямо на нас милого дружка, чтобы было чем потешить приезжего гостя.
— Помилуйте, сударь!
да если я не потешу Владимира Сергеевича, так не прикажите меня целой месяц к корыту подпускать. Смотрите, молодцы! держать ухо востро! Сбирай стаю.
Да все ли довалились?.. Где Гаркало и Будило?
Ну что ж зеваешь, Андрей, — подай в рог. Ванька! возьми своего полвапегова-то кобеля на свору; вишь, как он избаловался — все опушничает.
Ну, ребята, с богом! — прибавил ловчий, сняв картуз и перекрестясь с набожным видом, — в добрый час! Забирай левее!
— Терешка! — сказал Ижорской стремянному, который отдал свою лошадь Рославлеву, — ступай в липовую рощу, посмотри, раскинут ли шатер и пришла ли роговая музыка;
да скажи, чтоб чрез час обед был готов.
Ну, любезные! — продолжал он, обращаясь к Рославлеву, — не думал я сегодня заполевать такого зверя. Вчера Оленька раскладывала карты, и все выходило, что ты прежде недели не будешь. Как они обрадуются!
Ну,
да делать нечего, — была и нам честь.
—
Ну, конечно, батюшка! подчас напляшешься. Не только губернатор, и слуги-то его начнут тебя пырять
да гонять из угла в угол, как легавую собаку. Чего б ни потребовали к его превосходительству, хоть птичьего молока, чтоб тут же родилось и выросло. Бывало, с ног собьют, разбойники! А как еще, на беду, губернатор приедет с супругою…
ну! совсем молодца замотают! хоть вовсе спать не ложись!
— Полно врать, братец! Все это глупые приметы.
Ну что имеет общего поп с охотою? Конечно, и я не люблю, когда тринадцать сидят за столом,
да это другое дело. Три раза в моей жизни случалось, что из этих тринадцати человек кто через год, кто через два, кто через три, а непременно умрет; так тут поневоле станешь верить.
—
Ну что ж ты задумалась, племянница? — закричал Ижорской. — Полно, матушка, ступай! Ведь смерть самой хочется погулять с женихом. Ох вы, барышни! А ты что смотришь Владимир? Под руку ее,
да и марш!
—
Ну да, твоя! Езди себе на здоровье,
да смотри, похваливай наш заводец!
— Что вы, батюшка! Ее родители были не нынешнего века — люди строгие, дай бог им царство небесное! Куда гулять по саду! Я до самой почти свадьбы и голоса-то ее не слышал. За день до венца она перемолвила со мной в окно два словечка… так что ж? Матушка ее подслушала
да ну-ка ее с щеки на щеку — так разрумянила, что и боже упаси! Не тем помянута, куда крута была покойница!
Я еще… он и с ног долой, Глядь-поглядь — ахти худо! язык отнялся, глаза закатились;
ну умер,
да и только!
—
Да кто тебе сказал, что он выздоровел? с чего ты взял?.. Взможно ли — ни одного больного!
Ну вот, господа, заводи больницы!.. ни одного больного!
— Как что ж?
Да слышишь: ни одного больного! Что ж, я буду комнаты одни показывать?
Ну, батюшка, Сергей Иванович! дай бог вам здоровья, потешили меня… ни одного больного!
—
Ну, что тут спрашивать, дурачина! Вышел на улицу,
да и хватай первого, кто попадется: в больницу,
да и все тут! Что в самом деле, барин я или нет?
— Точно, точно! Ай
да Парфен! спасибо, брат!
Ну, ступай же поскорей. Двое больных есть, а остальных подберешь.
Да строго накажи им, как придут осматривать больницу, чтоб все лежали смирно.
—
Ну, ступай! Ты смеешься, Сурской. Я и сам знаю, что смешно:
да что ж делать? Ведь надобно ж чем-нибудь похвастаться. У соседа Буркина конный завод не хуже моего; у княгини Зориной оранжереи больше моих; а есть ли у кого больница? Ну-тка, приятель, скажи? К тому ж это и в моде… нет, не в моде…
—
Да,
да! человеколюбивое! а эти заведения нынче в ходу, любезный. Почему знать?.. От губернатора пойдет и выше, а там…
Да что загадывать; что будет, то и будет…
Ну, теперь рассуди милостиво! Если б я стал показывать пустую больницу, кого бы удивил? Ведь дом всякой выстроить может, а надпись сделать не фигура.
— Порядком же она тебя помаила.
Да и ты, брат! — не погневайся — зевака. Известное дело, невеста сама наскажет: пора-де под венец! Повернул бы покруче, так дело давно бы было в шляпе.
Да вот никак они едут.
Ну что стоишь, Владимир? Ступай, братец! вынимай из кареты свою невесту.
— Не щеголеват,
да покоен, матушка. А вон никак летит на удалой тройке сосед Буркин. Экие кони!..
Ну, нечего сказать, славный завод! И откуда, разбойник, достал маток? Все чистой арабской породы! Вот еще кто-то… однако мне пора приодеться; а вы, барыни, ступайте-ка в гостиную
да принимайте гостей.
— Как что за беда?
Да как мне теперь глаза показать?..
Ну если догадаются?..
— Эх, любезный!..
Ну,
ну, так и быть; один бокал куда ни шел.
Да здравствует русской царь! Ура!.. Проклятый напиток; хуже нашего кваса… За здравие русского войска!.. Подлей-ка, брат, еще… Ура!
— Рославлев! — сказал офицер в бурке, перестав играть на своем флажолете, — каково я кончил это колено? а?..
Ну, что ты молчишь, Владимир!
Да проснись, душенька!
— Ну-ка, Владимир, запей свою кручину!
Да полно, братец, думать о Полине. Что в самом деле? Убьют, так и дело с концом; а останешься жив, так самому будет веселее явиться к невесте, быть может, с подвязанной рукой и Георгиевским крестом, к которому за сраженье под Смоленском ты, верно, представлен.
— Что это? Французы с ума сошли! — сказал Рославлев. —
Да в кого они стреляют?..
Ну, видно, у них много лишнего пороху.
— То есть врасплох?.. Разумею. А что, Федотов, ведь надо сказать правду: эти французы бравые ребята. Вот хоть сегодня, досталось нам на орехи: правда, и мы пощелкали их порядком,
да они себе и в ус не дуют! Ах, черт побери! Что за диковинка! Люди мелкие, поджарые,
ну взглянуть не на что, а как дерутся!..
—
Да как это ему вздумалось? — продолжал Ленской. — Не знаю, у кого другого, а у нашего генерала шарканьем не много возьмешь,
Да вот, кажется, его сиятельство сюда скачет.
Ну, легок на помине!
—
Ну, какая идет там жарня! — сказал Зарядьев, смотря на противуположный берег речки, подернутый густым дымом, сквозь которого прорывались беспрестанно яркие огоньки. — Ненадолго наших двух рот станет.
Да что с тобой, Сицкой, сделалось? — продолжал он, обращаясь к одному молодому прапорщику. — На тебе лица нет! Помилуй, разве ты в первый раз в деле?
— Становись! — скомандовал Зарядьев. —
Да смотри, у меня в воробьев не стрелять! Метить в полчеловека! Перекрестись!
Ну, ребята, с богом — марш! прощай, Зарецкой!
— Ничего. Я хочу вам показать, какого рода дуели позволительны в военное время.
Ну что ж? долго ли мне дожидаться?
Да ослабьте поводья, сударь! она пойдет… Послушайте, Блесткин! Если ваша лошадь не перестанет упрямиться, то я сегодня же скажу генералу, как вы исполняете его приказания.
—
Ну, Зарядьев! — сказал он, — помоги бог нашему приятелю! Смотри, смотри! Вон несутся на него французские латники. Боже мой!
да их, кажется, эскадрона два или три!
— Сейчас, сударь, сейчас! Что, батюшка Владимир Сергеевич, и вас зацепило? Эге-ге!.. подле самого локтя!.. Постойте-ка… Ого-го!.. Навылет!
Ну, изрядно-с!
Да не извольте скидать сюртука; мы лучше распорем рукав. Эй, Швалев! — продолжал он, обращаясь к полковому фельдшеру, который стоял позади его с перевязками, — разрежь рукав, а я меж тем приготовлю инструменты.
— Врешь, дурак! Двенадцать рук и три ноги; всего пятнадцать операций в один день. Нечего сказать, славная практика-с!
Ну, Владимир Сергеевич, позвольте теперь.
Да не бойтесь, я хочу только зондировать вашу рану.
—
Ну, Владимир Сергеевич, — прибавил он, — поздравляю вас! Кажется, вы останетесь с рукою, а если б на волосок пониже, то пришлось бы пилить… Впрочем, это было бы короче — минутное дело;
да оно же и вернее.