Неточные совпадения
Так пламенно, так сильно было впечатление, так любовно воспроизвело его сердце эти кроткие, тихие черты лица, потрясенного таинственным умилением и ужасом, облитого
слезами восторга или младенческого покаяния, что глаза его помутились и
как будто огонь пробежал по всем его членам.
Черты лица ее по-прежнему были потрясены чувством беспредельной набожности, и
слезы опять катились и сохли на горячих щеках ее,
как будто омывая какое-нибудь страшное преступление.
Тут он совершенно забылся и, раскрыв глаза после долгого-долгого времени, с удивлением заметил, что лежит на той же лавке, так,
как был, одетый, и что над ним с нежною заботливостью склонялось лицо женщины, дивно прекрасное и
как будто все омоченное тихими, материнскими
слезами.
Вдруг Ордынов почувствовал, что горячие
слезы градом полились из ее глаз и падали,
как растопленный свинец, на его щеки.
Часто жадно ловил он руками какую-то тень, часто слышались ему шелест близких, легких шагов около постели его и сладкий,
как музыка, шепот чьих-то ласковых, нежных речей; чье-то влажное, порывистое дыхание скользило по лицу его, и любовью потрясалось все его существо; чьи-то горючие
слезы жгли его воспаленные щеки, и вдруг чей-то поцелуй, долгий, нежный, впивался в его губы; тогда жизнь его изнывала в неугасимой муке; казалось, все бытие, весь мир останавливался, умирал на целые века кругом него, и долгая, тысячелетняя ночь простиралась над всем…
Но тут вдруг стало являться одно существо, которое смущало его каким-то недетским ужасом, которое вливало первый медленный яд горя и
слез в его жизнь; он смутно чувствовал,
как неведомый старик держит во власти своей все его грядущие годы, и, трепеща, не мог он отвести от него глаз своих.
Порой
слезы загорались в глазах ее; тогда старик нежно гладил ее по голове,
как ребенка, и она еще крепче обнимала его своею обнаженною, сверкающею,
как снег, рукою и еще любовнее припадала к груди его.
То же самое случилось и с одной знатной дамой высшего общества: она тоже вышла от него бледна,
как платок, вся в
слезах и в изумлении от его предсказания и красноречия.
Он чувствовал, что был раздражен и потрясен; он знал, что фантазия и впечатлительность его напряжены до крайности, и решил не доверять себе. Мало-помалу он впал в какое-то оцепенение. В грудь его залегло какое-то тяжелое, гнетущее чувство. Сердце его ныло,
как будто все изъязвленное, и вся душа была полна глухих, неиссякаемых
слез.
Ему вдруг показалось, что она опять склонилась над ним, что глядит в его глаза своими чудно-ясными глазами, влажными от сверкающих
слез безмятежной, светлой радости, тихими и ясными,
как бирюзовый нескончаемый купол неба в жаркий полдень.
Она стояла перед ним, нагнувшись к лицу его, вся бледная,
как от испуга, вся в
слезах, вся дрожа от волнения.
— Да, бывает. — И она вся задрожала и опять в испуге стала прижиматься к нему,
как дитя. — Видишь, — сказала она, прерывая рыдания, — я не напрасно пришла к тебе, не напрасно, тяжело было одной, — повторяла она, благодарно сжимая его руки. — Полно же, полно о чужом горе
слезы ронять! Прибереги их на черный день, когда самому одинокому тяжело будет и не будет с тобой никого!.. Слушай, была у тебя твоя люба?
Она вдруг посмотрела на него,
как будто с удивлением, что-то хотела сказать, но потом утихла и потупилась. Мало-помалу все лицо ее снова зарделось внезапно запылавшим румянцем; ярче, сквозь забытые, еще не остывшие на ресницах
слезы, блеснули глаза, и видно было, что какой-то вопрос шевелился на губах ее. С стыдливым лукавством взглянула она раза два на него и потом вдруг снова потупилась.
Тут Катерина остановилась перевести дух; она то вздрагивала,
как лист, и бледнела, то кровь всходила ей в голову, и теперь, когда она остановилась, щеки ее пылали огнем, глаза блистали сквозь
слезы, и тяжелое, прерывистое дыхание колебало грудь ее. Но вдруг она опять побледнела, и голос ее упал, задрожав тревожно и грустно.
Слушала я, и зло меня взяло, зло с любви взяло; я сердце осилила, промолвила: «Люб иль не люб ты пришелся мне, знать, не мне про то знать, а, верно, другой
какой неразумной, бесстыжей, что светлицу свою девичью в темную ночь опозорила, за смертный грех душу свою продала да сердца своего не сдержала безумного; да знать про то, верно, моим горючим
слезам да тому, кто чужой бедой воровски похваляется, над девичьим сердцем насмехается!» Сказала, да не стерпела, заплакала…
— Ах, не в том мое горе, — сказала Катерина, вдруг приподняв свою голову, — что я тебе говорила теперь; не в том мое горе, — продолжала она голосом, зазвеневшим,
как медь, от нового нежданного чувства, тогда
как вся душа ее разрывалась от затаившихся, безвыходных
слез, — не в том мое горе, не в том мука, забота моя!
Катерина смотрела на него неподвижно;
слезы высохли на горячих щеках ее. Она хотела прервать его, взяла его за руку, хотела сама что-то говорить и
как будто не находила слов. Какая-то странная улыбка медленно появилась на ее губах, словно смех пробивался сквозь эту улыбку.
Он чувствовал, что глаза его еще не обсохли от
слез, — или новые, свежие
слезы брызнули
как родник из горячей души его?
Еще несколько времени губы его шевелились и вздрагивали,
как бы силясь еще что-то промолвить, — и вдруг
слеза, горячая, крупная, нависла с ресниц его, порвалась и медленно покатилась по бледной щеке…
Но порой, особенно в сумерки, в тот час, когда гул колоколов напоминал ему то мгновение, когда впервые задрожала, заныла вся грудь его дотоле неведомым чувством, когда он стал возле нее на коленях в Божием храме, забыв обо всем, и только слышал,
как стучало ее робкое сердце, когда
слезами восторга и радости омыл он новую, светлую надежду, мелькнувшую ему в его одинокой жизни, — тогда буря вставала из уязвленной навеки души его.
Неточные совпадения
Постой! уж скоро странничек // Доскажет быль афонскую, //
Как турка взбунтовавшихся // Монахов в море гнал, //
Как шли покорно иноки // И погибали сотнями — // Услышишь шепот ужаса, // Увидишь ряд испуганных, //
Слезами полных глаз!
Нет великой оборонушки! // Кабы знали вы да ведали, // На кого вы дочь покинули, // Что без вас я выношу? // Ночь —
слезами обливаюся, // День —
как травка пристилаюся… // Я потупленную голову, // Сердце гневное ношу!..
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу его // Не
слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: //
Как выли вьюги зимние, //
Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
Но летописец недаром предварял события намеками:
слезы бригадировы действительно оказались крокодиловыми, и покаяние его было покаяние аспидово.
Как только миновала опасность, он засел у себя в кабинете и начал рапортовать во все места. Десять часов сряду макал он перо в чернильницу, и чем дальше макал, тем больше становилось оно ядовитым.
Утром помощник градоначальника, сажая капусту, видел,
как обыватели вновь поздравляли друг друга, лобызались и проливали
слезы. Некоторые из них до того осмелились, что даже подходили к нему, хлопали по плечу и в шутку называли свинопасом. Всех этих смельчаков помощник градоначальника, конечно, тогда же записал на бумажку.