Неточные совпадения
Я не мистик; в предчувствия и гаданья почти не верю; однако со мною, как, может быть, и со всеми, случилось в жизни несколько происшествий, довольно необъяснимых. Например, хоть
этот старик: почему при тогдашней моей встрече с ним, я тотчас почувствовал, что в тот
же вечер со мной случится что-то не совсем обыденное? Впрочем, я был болен; а болезненные ощущения почти всегда бывают обманчивы.
Во-первых, с виду она была так стара, как не бывают никакие собаки, а во-вторых, отчего
же мне, с первого раза, как я ее увидал, тотчас
же пришло в голову, что
эта собака не может быть такая, как все собаки; что она — собака необыкновенная; что в ней непременно должно быть что-то фантастическое, заколдованное; что
это, может быть, какой-нибудь Мефистофель в собачьем виде и что судьба ее какими-то таинственными, неведомыми путами соединена с судьбою ее хозяина.
Собака
же, покрутившись раза два или три на одном месте, угрюмо укладывалась у ног его, втыкала свою морду между его сапогами, глубоко вздыхала и, вытянувшись во всю свою длину на полу, тоже оставалась неподвижною на весь вечер, точно умирала на
это время.
Он
же ничего
этого не замечал.
В
этой смиренной, покорной торопливости бедного, дряхлого старика было столько вызывающего на жалость, столько такого, отчего иногда сердце точно перевертывается в груди, что вся публика, начиная с Адама Иваныча, тотчас
же переменила свой взгляд на дело.
Впрочем, тотчас
же спохватилась (я помню
это) и для моего утешения сама принялась вспоминать про старое.
Он всегда рассказывал
эту историю с восторгом, с детским простодушием, с звонким, веселым смехом; но Николай Сергеич тотчас
же его останавливал.
В
этот раз все делалось обратно в сравнении с первым посещением Васильевского, четырнадцать лет тому назад: в
это раз князь перезнакомился со всеми соседями, разумеется из важнейших; к Николаю
же Сергеичу он никогда не ездил и обращался с ним как будто со своим подчиненным.
Сама
же Наташа, так оклеветанная, даже еще целый год спустя, не знала почти ни одного слова из всех
этих наговоров и сплетней: от нее тщательно скрывали всю историю, и она была весела и невинна, как двенадцатилетний ребенок.
Сначала, в первые дни после их приезда, мне все казалось, что она как-то мало развилась в
эти годы, совсем как будто не переменилась и осталась такой
же девочкой, как и была до нашей разлуки.
У Ихменевых я об
этом ничего не говорил; они
же чуть со мной не поссорились за то, что я живу праздно, то есть не служу и не стараюсь приискать себе места.
Теперь
же, именно теперь, все
это вновь разгорелось, усилилась вся
эта старая, наболевшая вражда из-за того, что вы принимали к себе Алешу.
— Алеша
же все и рассказал, недавно. Он мне сам говорил, что все
это рассказал отцу.
— Господи! Что ж
это у вас происходит! Сам
же все и рассказал, да еще в такое время?..
Он вот поклянется тебе, да в тот
же день, так
же правдиво и искренно, другому отдастся; да еще сам первый к тебе придет рассказать об
этом.
Ты спасение мое: я тотчас
же на тебя понадеялась, что ты сумеешь им так передать, что по крайней мере
этот первый-то ужас смягчишь для них.
Нужна только твердость, чтоб перенести
эту минуту; то
же самое и она мне говорила.
А впрочем, вы, кажется, и правы: я ведь ничего не знаю в действительной жизни; так мне и Наташа говорит;
это, впрочем, мне и все говорят; какой
же я буду писатель?
Смейтесь, смейтесь, поправляйте меня; ведь
это для нее
же вы сделаете, а вы ее любите.
А я вот сегодня
же против него иду;
это мне очень грустно.
Я стал раскаиваться, что переехал сюда. Комната, впрочем, была большая, но такая низкая, закопченная, затхлая и так неприятно пустая, несмотря на кой-какую мебель. Тогда
же подумал я, что непременно сгублю в
этой квартире и последнее здоровье свое. Так оно и случилось.
Это — самая тяжелая, мучительная боязнь чего-то, чего я сам определить не могу, чего-то непостигаемого и несуществующего в порядке вещей, но что непременно, может быть, сию
же минуту, осуществится, как бы в насмешку всем доводам разума придет ко мне и станет передо мною как неотразимый факт, ужасный, безобразный и неумолимый.
«Куда
же это он ходил?» — подумал я про себя.
—
Это я, видишь, Ваня, смотреть не могу, — начал он после довольно продолжительного сердитого молчания, — как
эти маленькие, невинные создания дрогнут от холоду на улице… из-за проклятых матерей и отцов. А впрочем, какая
же мать и вышлет такого ребенка на такой ужас, если уж не самая несчастная!.. Должно быть, там в углу у ней еще сидят сироты, а
это старшая; сама больна, старуха-то; и… гм! Не княжеские дети! Много, Ваня, на свете… не княжеских детей! гм!
Мне что девочка? и не нужна; так, для утехи… чтоб голос чей-нибудь детский слышать… а впрочем, по правде, я ведь для старухи
это делаю; ей
же веселее будет, чем с одним со мной.
Я сообщил ей, что у Наташи с Алешей действительно как будто идет на разрыв и что
это серьезнее, чем прежние их несогласия; что Наташа прислала мне вчера записку, в которой умоляла меня прийти к ней сегодня вечером, в девять часов, а потому я даже и не предполагал сегодня заходить к ним; завел
же меня сам Николай Сергеич.
— Я слышал, Анна Андреевна, — возразил я, — что
эта невеста очаровательная девушка, да и Наталья Николаевна про нее то
же говорила…
Анна Андреевна тотчас
же подмигнула мне на него. Он терпеть не мог
этих таинственных подмигиваний и хоть в
эту минуту и старался не смотреть на нас, но по лицу его можно было заметить, что Анна Андреевна именно теперь мне на него подмигнула и что он вполне
это знает.
Помню, у меня тут
же мелькнула мысль: уж и в самом деле не сделал ли он перед
этим какой-нибудь выходки, вроде предположений Анны Андреевны!
Может быть, желая простить дочь, он именно воображал себе восторг и радость своей бедной Анны Андреевны, и, при неудаче, разумеется,ей
же первой и доставалось за
это.
Я рад, что ты пришел, и потому хочу громко сказать при тебе
же, так, чтоб и другиеслышали, что весь
этот вздор, все
эти слезы, вздохи, несчастья мне наконец надоели.
— Прокляну! — кричал старик вдвое громче, чем прежде, — потому что от меня
же, обиженного, поруганного, требуют, чтоб я шел к
этой проклятой и у ней
же просил прощения!
Этим мучат меня каждодневно, денно и нощно, у меня
же в доме, слезами, вздохами, глупыми намеками!
Со слезами каялся он мне в знакомстве с Жозефиной, в то
же время умоляя не говорить об
этом Наташе; и когда, жалкий и трепещущий, он отправлялся, бывало, после всех
этих откровенностей, со мною к ней (непременно со мною, уверяя, что боится взглянуть на нее после своего преступления и что я один могу поддержать его), то Наташа с первого
же взгляда на него уже знала, в чем дело.
Она тотчас
же угадает, что он виноват, но не покажет и вида, никогда не заговорит об
этом первая, ничего не выпытывает, напротив, тотчас
же удвоит к нему свои ласки, станет нежнее, веселее, — и
это не была какая-нибудь игра или обдуманная хитрость с ее стороны.
— Без условий!
Это невозможно; и не упрекай меня, Ваня, напрасно. Я об
этом дни и ночи думала и думаю. После того как я их покинула, может быть, не было дня, чтоб я об
этом не думала. Да и сколько раз мы с тобой
же об
этом говорили! Ведь ты знаешь сам, что
это невозможно!
— Прежнее детское простодушие, правда, в ней еще есть… Но когда ты улыбаешься, точно в то
же время у тебя как-нибудь сильно заболит на сердце. Вот ты похудела, Наташа, а волосы твои стали как будто гуще… Что
это у тебя за платье?
Это еще у них было сделано?
— Надо кончить с
этой жизнью. Я и звала тебя, чтоб выразить все, все, что накопилось теперь и что я скрывала от тебя до сих пор. — Она всегда так начинала со мной, поверяя мне свои тайные намерения, и всегда почти выходило, что все
эти тайны я знал от нее
же.
— Такое средство одно, — сказал я, — разлюбить его совсем и полюбить другого. Но вряд ли
это будет средством. Ведь ты знаешь его характер? Вот он к тебе пять дней не ездит. Предположи, что он совсем оставил тебя; тебе стоит только написать ему, что ты сама его оставляешь, а он тотчас
же прибежит к тебе.
— И пойду! А! И вы здесь! — сказал он, увидев меня, — как
это хорошо, что и вы здесь! Ну вот и я; видите; как
же мне теперь…
— Да зачем
же это? — прошептала Наташа, — нет, нет, не надо… лучше дай руку и… кончено… как всегда… — И она вышла из угла; румянец стал показываться на щеках ее.
Я думал, они вскрикнут и бросятся друг другу в объятия, как
это уже несколько раз прежде бывало при подобных
же примирениях.
— Да дайте
же, дайте мне рассказать, — покрывал нас всех Алеша своим звонким голосом. — Они думают, что все
это, как и прежде… что я с пустяками приехал… Я вам говорю, что у меня самое интересное дело. Да замолчите ли вы когда-нибудь!
— Нет, нет, я не про то говорю. Помнишь! Тогда еще у нас денег не было, и ты ходила мою сигарочницу серебряную закладывать; а главное, позволь тебе заметить, Мавра, ты ужасно передо мной забываешься.
Это все тебя Наташа приучила. Ну, положим, я действительно все вам рассказал тогда
же, отрывками (я
это теперь припоминаю). Но тона, тона письма вы не знаете, а ведь в письме главное тон. Про
это я и говорю.
А доказательство, что, несмотря на мое положение, я тотчас
же сказал себе:
это мой долг; я должен все, все высказать отцу, и стал говорить, и высказал, и он меня выслушал.
Потом объяснил ему тут
же, что я tiers état [третье сословие (франц.)] и что tiers état c'est l'essentiel; [третье сословие —
это главное (франц.)] что я горжусь тем, что похож на всех, и не хочу ни от кого отличаться…
А наконец (почему
же не сказать откровенно!), вот что, Наташа, да и вы тоже, Иван Петрович, я, может быть, действительно иногда очень, очень нерассудителен; ну, да, положим даже (ведь иногда и
это бывало), просто глуп.
Он
же в
этих случаях был как-то особенно проницателен и всегда угадывал ее тайные чувства.
Наташа
это видела и очень печалилась, тотчас
же льстила ему, ласкала его.
Эта Мими — старая, гадкая, самая мерзкая собачонка, к тому
же упрямая и кусака.