Неточные совпадения
— Или вот, например, табакерку дадут… Что ж? На милость ведь нет образца. Поощрить
захотят. А кто
знает, может и ко двору попадешь, — прибавил он полушепотом и с значительным видом, прищурив свой левый глаз, — или нет? Или еще рано ко двору-то?
Из благородной гордости он не
хотел и думать: что скажет князь, если
узнает, что его сын опять принят в доме Ихменевых, и мысленно презирал все его нелепые подозрения.
Я уж и говорить об этом не
хочу: сама должна
знать; припомни, что отец считает тебя напрасно оклеветанною, обиженною этими гордецами, неотомщенною!
Я
знала, отчего ты ушел: ты не
хотел нам мешать и быть нам живым укором.
Отец непременно
хочет, чтоб он женился на ней, а отец, ведь ты
знаешь, — ужасный интриган; он все пружины в ход пустил: и в десять лет такого случая не нажить.
— Обещал, все обещал. Он ведь для того меня и зовет теперь, чтоб завтра же обвенчаться потихоньку, за городом; да ведь он не
знает, что делает. Он, может быть, как и венчаются-то, не
знает. И какой он муж! Смешно, право. А женится, так несчастлив будет, попрекать начнет… Не
хочу я, чтоб он когда-нибудь в чем-нибудь попрекнул меня. Все ему отдам, а он мне пускай ничего. Что ж, коль он несчастлив будет от женитьбы, зачем же его несчастным делать?
— Николай Сергеич? Не
знаю; я у вас
хотел спросить.
Но ни за что не посмела бы она высказать свои надежды при Николае Сергеиче,
хотя и
знала, что старик их подозревает в ней и даже не раз попрекал ее косвенным образом.
— А я думала, ты уж не придешь, — сказала она, подавая мне руку, —
хотела даже Мавру послать к тебе
узнать; думала, не заболел ли опять?
Повторяю тебе, он
знал и любил девочку и не
хотел и думать о том, что я когда-нибудь тоже стану женщиной…
— Не
знаю, Наташа, в нем все в высшей степени ни с чем несообразно, он
хочет и на той жениться и тебя любить. Он как-то может все это вместе делать.
— Если б я
знала наверно, что он любит ее, я бы решилась… Ваня! Не таи от меня ничего!
Знаешь ты что-нибудь, чего мне не
хочешь сказать, или нет?
Потом о тебе стала расспрашивать, говорила, что очень
хочет познакомиться с тобой, просила передать, что уже любит тебя как сестру и чтоб и ты ее любила как сестру, а когда
узнала, что я уже пятый день тебя не видал, тотчас же стала гнать меня к тебе…
— И мне тоже. Он как-то все так говорит… Устала я, голубчик.
Знаешь что? Ступай и ты домой. А завтра приходи ко мне как можно пораньше от них. Да слушай еще: это не обидно было, когда я сказала ему, что
хочу поскорее полюбить его?
— Ах, как бы я желала, чтоб он поскорее воротился! — сказала она. — Целый вечер
хотел просидеть у меня, и тогда… Должно быть, важные дела, коль все бросил да уехал. Не
знаешь ли, какие, Ваня? Не слыхал ли чего-нибудь?
— Да что, кончилось благополучнейшим образом, и цель достигнута, понимаешь? Теперь же мне некогда. На минутку зашел только уведомить, что мне некогда и не до тебя; да, кстати,
узнать: что, ты ее поместишь куда-нибудь или у себя держать
хочешь? Потому это надо обдумать и решить.
— Так; давно, как-то мельком слышал, к одному делу приходилось. Ведь я уже говорил тебе, что
знаю князя Валковского. Это ты хорошо делаешь, что
хочешь отправить ее к тем старикам. А то стеснит она тебя только. Да вот еще что: ей нужен какой-нибудь вид. Об этом не беспокойся; на себя беру. Прощай, заходи чаще. Что она теперь, спит?
Что же касается до Анны Андреевны, то я совершенно не
знал, как завтра отговорюсь перед нею. Я думал-думал и вдруг решился сбегать и туда и сюда. Все мое отсутствие могло продолжаться всего только два часа. Елена же спит и не услышит, как я схожу. Я вскочил, накинул пальто, взял фуражку, но только было
хотел уйти, как вдруг Елена позвала меня. Я удивился: неужели ж она притворялась, что спит?
— Не
знаю, что тебе посоветовать, Ваня, — отвечала она. — По всему видно, что это престранное существо. Может быть, она была очень обижена, очень напугана. Дай ей по крайней мере выздороветь. Ты ее
хочешь к нашим?
— Ничего не случилось! Все, все завтра
узнаешь, а теперь я
хочу быть одна. Слышишь, Ваня: уходи сейчас. Мне так тяжело, так тяжело смотреть на тебя!
— А то такое, что и не
знаю, что с ней делать, — продолжала Мавра, разводя руками. — Вчера еще было меня к нему посылала, да два раза с дороги воротила. А сегодня так уж и со мной говорить не
хочет. Хоть бы ты его повидал. Я уж и отойти от нее не смею.
— Я сначала сама пошла и ему не сказала. А он, как
узнал, потом уж сам стал меня прогонять просить. Я стою на мосту, прошу у прохожих, а он ходит около моста, дожидается; и как увидит, что мне дали, так и бросится на меня и отнимет деньги, точно я утаить от него
хочу, не для него собираю.
Но, что ж, если она не
хочет жить на чужой счет; потому что жить этими миллионами значит жить на чужой счет (я только теперь это
узнал).
— Так вы все-таки упрямитесь и не
хотите понять с двух слов, несмотря на то что все это наизусть
знаете? Вы непременно
хотите, чтоб я вам все прямо высказала?
«Я встала и не
хотела с ним говорить, — рассказывала Нелли, — я его очень боялась; он начал говорить про Бубнову, как она теперь сердится, что она уж не смеет меня теперь взять, и начал вас хвалить; сказал, что он с вами большой друг и вас маленьким мальчиком
знал.
Сначала я пошел к старикам. Оба они хворали. Анна Андреевна была совсем больная; Николай Сергеич сидел у себя в кабинете. Он слышал, что я пришел, но я
знал, что по обыкновению своему он выйдет не раньше, как через четверть часа, чтоб дать нам наговориться. Я не
хотел очень расстраивать Анну Андреевну и потому смягчал по возможности мой рассказ о вчерашнем вечере, но высказал правду; к удивлению моему, старушка хоть и огорчилась, но как-то без удивления приняла известие о возможности разрыва.
— И, главное,
узнают, какая вы великолепная хозяйка и распорядительница, — прибавил Маслобоев. — Представь, дружище, я-то, я-то за что тут попался. Рубашку голландскую на меня напялили, запонки натыкали, туфли, халат китайский, волосы расчесала мне сама и распомадила: бергамот-с; духами какими-то попрыскать
хотела: крем-брюле, да уж тут я не вытерпел, восстал, супружескую власть показал…
А ты уж и подумал, что я тебе бог
знает какие парижские тайны
хочу сообщить.
— Если необходимость, то я сейчас же… чего же тут сердиться. Я только на минуточку к Левиньке, а там тотчас и к ней. Вот что, Иван Петрович, — продолжал он, взяв свою шляпу, — вы
знаете, что отец
хочет отказаться от денег, которые выиграл по процессу с Ихменева.
—
Знаю, у князя Р., раз в год; я там вас и встретил. А остальное время года вы коснеете в демократической гордости и чахнете на ваших чердаках,
хотя и не все так поступают из ваших. Есть такие искатели приключений, что даже меня тошнит…
— Мне сегодня очень весело! — вскричал он, — и, право, не
знаю почему. Да, да, мой друг, да! Я именно об этой особе и
хотел говорить. Надо же окончательно высказаться, договоритьсядо чего-нибудь, и надеюсь, что в этот раз вы меня совершенно поймете. Давеча я с вами заговорил об этих деньгах и об этом колпаке-отце, шестидесятилетнем младенце… Ну! Не стоит теперь и поминать. Я ведь это такговорил! Ха-ха-ха, ведь вы литератор, должны же были догадаться…
— Почетнее, чем воровать, низкопоклонничать, брать взятки, интриговать, ну и прочее и прочее.
Знаю,
знаю, что вы
хотите сказать; все это давно напечатано.
А между прочим, я
хотел объяснить вам, что у меня именно есть черта в характере, которую вы еще не
знали, — это ненависть ко всем этим пошлым, ничего не стоящим наивностям и пасторалям, и одно из самых пикантных для меня наслаждений всегда было прикинуться сначала самому на этот лад, войти в этот тон, обласкать, ободрить какого-нибудь вечно юного Шиллера и потом вдруг сразу огорошить его; вдруг поднять перед ним маску и из восторженного лица сделать ему гримасу, показать ему язык именно в ту минуту, когда он менее всего ожидает этого сюрприза.
Я ведь все ваши новые идеи
знаю,
хотя и никогда не страдал от них, да и не от чего.
— Третью. Про добродетель, мой юный питомец (вы мне позволите назвать вас этим сладким именем: кто
знает, может быть, мои поучения пойдут и впрок)… Итак, мой питомец, про добродетель я уж сказал вам: «чем добродетель добродетельнее, тем больше в ней эгоизма».
Хочу вам рассказать на эту тему один премиленький анекдот: я любил однажды девушку и любил почти искренно. Она даже многим для меня пожертвовала…
Вы могли и раньше
знать, кто я, предугадывать, составлять предположения обо мне, но я
хотел вас избавить от всего этого труда и решился вам наглядно показать, с кемвы имеете дело.
Я и не заметил, как дошел домой,
хотя дождь мочил меня всю дорогу. Было уже часа три утра. Не успел я стукнуть в дверь моей квартиры, как послышался стон, и дверь торопливо начала отпираться, как будто Нелли и не ложилась спать, а все время сторожила меня у самого порога. Свечка горела. Я взглянул в лицо Нелли и испугался: оно все изменилось; глаза горели, как в горячке, и смотрели как-то дико, точно она не
узнавала меня. С ней был сильный жар.
Он был прав. Я решительно не
знал, что делалось с нею. Она как будто совсем не
хотела говорить со мной, точно я перед ней в чем-нибудь провинился. Мне это было очень горько. Я даже сам нахмурился и однажды целый день не заговаривал с нею, но на другой день мне стало стыдно. Часто она плакала, и я решительно не
знал, чем ее утешить. Впрочем, она однажды прервала со мной свое молчание.
— А! Это ты! Ты! — вскричала она на меня. — Только ты один теперь остался. Ты его ненавидел! Ты никогда ему не мог простить, что я его полюбила… Теперь ты опять при мне! Что ж? Опять утешатьпришел меня, уговаривать, чтоб я шла к отцу, который меня бросил и проклял. Я так и
знала еще вчера, еще за два месяца!.. Не
хочу, не
хочу! Я сама проклинаю их!.. Поди прочь, я не могу тебя видеть! Прочь, прочь!
Так прошло часа полтора. Не могу изобразить, что я вынес в это время. Сердце замирало во мне и мучилось от беспредельной боли. Вдруг дверь отворилась, и Наташа выбежала на лестницу, в шляпке и бурнусе [плащ-накидка с круглым воротником, на подкладке]. Она была как в беспамятстве и сама потом говорила мне, что едва помнит это и не
знает, куда и с каким намерением она
хотела бежать.
Он не
хочет и слышать теперь про дочь, но он ее любит, любит, Нелли, и
хочет с ней примириться; я
знаю это, я все
знаю!
Я не
знала, идти ли, вдруг подошел один старичок, в золотых очках, — а он слышал, как я спрашивала рубль серебром, — нагнулся ко мне и спросил, для чего я непременно столько
хочу.
Мы даже мало говорили и о близкой перемене нашей,
хотя она и
знала, что старик получает место и что нам придется скоро расстаться.
Я очень хорошо
знал, что предстоявшая нам разлука давила ее сердце, что Наташа мучилась; она
знала тоже, что и я не могу без нее жить; но мы об этом не говорили,
хотя и подробно разговаривали о предстоящих событиях…