Неточные совпадения
Я не мистик; в предчувствия и гаданья почти не верю; однако со мною, как, может
быть, и со всеми, случилось в жизни несколько происшествий, довольно необъяснимых. Например, хоть этот
старик: почему при тогдашней моей встрече с ним, я тотчас почувствовал, что в тот же вечер со мной случится что-то не совсем обыденное? Впрочем, я
был болен; а болезненные ощущения почти всегда бывают обманчивы.
Действительно, как-то странно
было видеть такого отжившего свой век
старика одного, без присмотра, тем более что он
был похож на сумасшедшего, убежавшего от своих надзирателей.
С нетерпеливым жестом бросил он газету на стол, энергически стукнув палочкой, к которой она
была прикреплена, и, пылая собственным достоинством, весь красный от пунша и от амбиции, в свою очередь уставился своими маленькими воспаленными глазками на досадного
старика.
Старик, не заботясь ни о чем, продолжал прямо смотреть на взбесившегося господина Шульца и решительно не замечал, что сделался предметом всеобщего любопытства, как будто голова его
была на луне, а не на земле.
Было ясно, что
старик не только не мог кого-нибудь обидеть, но сам каждую минуту понимал, что его могут отовсюду выгнать как нищего.
Подали коньяк.
Старик машинально взял рюмку, но руки его тряслись, и, прежде чем он донес ее к губам, он расплескал половину и, не
выпив ни капли, поставил ее обратно на поднос.
Старик не отвечал. Я не знал, на что решиться. Прохожих не
было. Вдруг он начал хватать меня за руку.
Старик не двигался. Я взял его за руку; рука упала, как мертвая. Я взглянул ему в лицо, дотронулся до него — он
был уже мертвый. Мне казалось, что все это происходит во сне.
«А кто знает, — думал я, — может
быть, кто-нибудь и наведается о
старике!» Впрочем, прошло уже пять дней, как он умер, а еще никто не приходил.
Старик, переехав в Петербург, первое время
был раздражен и желчен.
— Знаю, братец, все знаю, — возражал
старик, может
быть, слышавший первый раз в жизни все эти истории.
Приметила тоже старушка, что и
старик ее как-то уж слишком начал хвалить меня и как-то особенно взглядывает на меня и на дочь… и вдруг испугалась: все же я
был не граф, не князь, не владетельный принц или по крайней мере коллежский советник из правоведов, молодой, в орденах и красивый собою!
Старик уже отбросил все мечты о высоком: «С первого шага видно, что далеко кулику до Петрова дня; так себе, просто рассказец; зато сердце захватывает, — говорил он, — зато становится понятно и памятно, что кругом происходит; зато познается, что самый забитый, последний человек
есть тоже человек и называется брат мой!» Наташа слушала, плакала и под столом, украдкой, крепко пожимала мою руку.
Старик тоже засмеялся. Он
был чрезвычайно доволен.
— А эта все надо мной подсмеивается! — вскричал
старик, с восторгом смотря на Наташу, у которой разгорелись щечки, а глазки весело сияли, как звездочки. — Я, детки, кажется, и вправду далеко зашел, в Альнаскары записался; и всегда-то я
был такой… а только знаешь, Ваня, смотрю я на тебя: какой-то ты у нас совсем простой…
Весело
было с ним
старикам.
— Да, Ваня, — спросил вдруг
старик, как будто опомнившись, — уж не
был ли болен? Что долго не ходил? Я виноват перед тобой: давно хотел тебя навестить, да все как-то того… — И он опять задумался.
Да, не в духе
был старик. Не
было б у него своей раны на сердце, не заговорил бы он со мной о голодной музе. Я всматривался в его лицо: оно пожелтело, в глазах его выражалось какое-то недоумение, какая-то мысль в форме вопроса, которого он не в силах
был разрешить.
Был он как-то порывист и непривычно желчен. Жена взглядывала на него с беспокойством и покачивала головою. Когда он раз отвернулся, она кивнула мне на него украдкой.
Старик смолчал и забарабанил пальцами по столу. «Боже, неужели уж
было что-нибудь между ними?» — подумал я в страхе.
Мы все соединимся опять и тогда уже
будем совершенно счастливы, так что даже и
старики помирятся, на нас глядя.
Письмо
было к
старикам и еще накануне писано.
— Прости, прости меня, девочка! Прости, дитя мое! — говорил я, — я так вдруг объявил тебе, а может
быть, это еще не то… бедненькая!.. Кого ты ищешь?
Старика, который тут жил?
— Да, и Азорка тоже умер, — отвечал я, и мне показался странным ее вопрос: точно и она
была уверена, что Азорка непременно должен
был умереть вместе с
стариком. Выслушав мой ответ, девочка неслышно вышла из комнаты, осторожно притворив за собою дверь.
— Да, это хорошо! — машинально повторил он минут через пять, как бы очнувшись после глубокой задумчивости. — Гм… видишь, Ваня, ты для нас
был всегда как бы родным сыном; бог не благословил нас с Анной Андреевной… сыном… и послал нам тебя; я так всегда думал. Старуха тоже… да! и ты всегда вел себя с нами почтительно, нежно, как родной, благодарный сын. Да благословит тебя бог за это, Ваня, как и мы оба,
старики, благословляем и любим тебя… да!
История Смита очень заинтересовала
старика. Он сделался внимательнее. Узнав, что новая моя квартира сыра и, может
быть, еще хуже прежней, а стоит шесть рублей в месяц, он даже разгорячился. Вообще он сделался чрезвычайно порывист и нетерпелив. Только Анна Андреевна умела еще ладить с ним в такие минуты, да и то не всегда.
Тощее, бледное и больное ее личико
было обращено к нам; она робко и безмолвно смотрела на нас и с каким-то покорным страхом отказа протягивала нам свою дрожащую ручонку.
Старик так и задрожал весь, увидя ее, и так быстро к ней оборотился, что даже ее испугал. Она вздрогнула и отшатнулась от него.
Таков отчасти
был и
старик Ихменев с своей Анной Андреевной, даже смолоду.
Тут я ему рассказал об ее характере и все, что я в ней заметил. Слова мои заинтересовали Маслобоева. Я прибавил, что, может
быть, помещу ее в один дом, и слегка рассказал ему про моих
стариков. К удивлению моему, он уже отчасти знал историю Наташи и на вопрос мой: откуда он знает?
— Да. Она
была очень несчастна.
Старик, еще умирая, об ней вспоминал.
И
старик в изумлении посмотрел на нее еще раз. Елена, чувствуя, что про нее говорят, сидела молча, потупив голову и щипала пальчиками покромку дивана. Она уже успела надеть на себя новое платьице, которое вышло ей совершенно впору. Волосы ее
были приглажены тщательнее обыкновенного, может
быть, по поводу нового платья. Вообще если б не странная дикость ее взгляда, то она
была бы премиловидная девочка.
— Помилуй, братец, помилуй! Ты меня просто сразил после этого! Да как же это он не примет? Нет, Ваня, ты просто какой-то поэт; именно, настоящий поэт! Да что ж, по-твоему, неприлично, что ль, со мной драться? Я не хуже его. Я
старик, оскорбленный отец; ты — русский литератор, и потому лицо тоже почетное, можешь
быть секундантом и… и… Я уж и не понимаю, чего ж тебе еще надобно…
— Да (и
старик покраснел и опустил глаза); смотрю я, брат, на твою квартиру… на твои обстоятельства… и как подумаю, что у тебя могут
быть другие экстренные траты (и именно теперь могут
быть), то… вот, брат, сто пятьдесят рублей, на первый случай…
— Нет, не любил… Он
был злой и ее не прощал… как вчерашний злой
старик, — проговорила она тихо, совсем почти шепотом и бледнея все больше и больше.
Это
был странный рассказ о таинственных, даже едва понятных отношениях выжившего из ума
старика с его маленькой внучкой, уже понимавшей его, уже понимавшей, несмотря на свое детство, многое из того, до чего не развивается иной в целые годы своей обеспеченной и гладкой жизни.
Сначала я пошел к
старикам. Оба они хворали. Анна Андреевна
была совсем больная; Николай Сергеич сидел у себя в кабинете. Он слышал, что я пришел, но я знал, что по обыкновению своему он выйдет не раньше, как через четверть часа, чтоб дать нам наговориться. Я не хотел очень расстраивать Анну Андреевну и потому смягчал по возможности мой рассказ о вчерашнем вечере, но высказал правду; к удивлению моему, старушка хоть и огорчилась, но как-то без удивления приняла известие о возможности разрыва.
Вошел
старик, в халате, в туфлях; он жаловался на лихорадку. но с нежностью посмотрел на жену и все время, как я у них
был, ухаживал за ней, как нянька, смотрел ей в глаза, даже робел перед нею. Во взглядах его
было столько нежности. Он
был испуган ее болезнью; чувствовал, что лишится всего в жизни, если и ее потеряет.
Таким образом и уверил ее, что они так только поедут, на время, прогуляются, а когда гнев
старика поутихнет, они и воротятся к нему обвенчанные и
будут втроем век жить, добра наживать и так далее до бесконечности.
— А видишь, она как воротилась в Мадрид-то после десятилетнего отсутствия, под чужим именем, то надо
было все это разузнать и о Брудершафте, и о
старике, и действительно ли она воротилась, и о птенце, и умерла ли она, и нет ли бумаг, и так далее до бесконечности.
— Нет, нет, конечно, меньше. Вы с ними знакомы, и, может
быть, даже сама Наталья Николаевна вам не раз передавала свои мысли на этот счет; а это для меня главное руководство. Вы можете мне много помочь; дело же крайне затруднительное. Я готов уступить и даже непременно положил уступить, как бы ни кончились все прочие дела; вы понимаете? Но как, в каком виде сделать эту уступку, вот в чем вопрос?
Старик горд, упрям; пожалуй, меня же обидит за мое же добродушие и швырнет мне эти деньги назад.
Но вдруг пораженная ангельской добротою обиженного ею старичка и терпением, с которым он снова разводил ей третий порошок, не сказав ей ни одного слова упрека, Нелли вдруг притихла. Насмешка слетела с ее губок, краска ударила ей в лицо, глаза повлажнели; она мельком взглянула на меня и тотчас же отворотилась. Доктор поднес ей лекарство. Она смирно и робко
выпила его, схватив красную пухлую руку
старика, и медленно поглядела ему в глаза.
— Прощайте покамест, — сказала Александра Семеновна, пристально посмотрев на
старика. — Мне Филипп Филиппыч приказал как можно скорее воротиться. Дело у нас
есть. А вечером, в сумерки, приеду к вам, часика два посижу.
Случилось это вследствие наших тайных разговоров: я убедил Анну Андреевну и сказал ей, что вид сиротки, которой мать
была тоже проклята своим отцом, может
быть, повернет сердце нашего
старика на другие мысли.
Старик с готовностью принялся за дело: ему хотелось, во-первых, угодить своей Анне Андреевне, а во-вторых, у него
были свои особые соображения…
— У меня
была дочь, я ее любил больше самого себя, — заключил
старик, — но теперь ее нет со мной. Она умерла. Хочешь ли ты заступить ее место в моем доме и… в моем сердце?
— И не пожалела ты его, Нелли! — вскричал я, когда мы остались одни, — и не стыдно, не стыдно тебе! Нет, ты не добрая, ты и вправду злая! — и как
был без шляпы, так и побежал я вслед за
стариком. Мне хотелось проводить его до ворот и хоть два слова сказать ему в утешение. Сбегая с лестницы, я как будто еще видел перед собой лицо Нелли, страшно побледневшее от моих упреков.
Я
было заговорил о чем-то постороннем, но
старик только рукой махнул.
Ворота в доме одни; она должна
была пройти мимо нас, когда я разговаривал с
стариком.
Видно только
было, что горячее чувство, заставившее его схватить перо и написать первые, задушевные строки, быстро, после этих первых строк, переродилось в другое:
старик начинал укорять дочь, яркими красками описывал ей ее преступление, с негодованием напоминал ей о ее упорстве, упрекал в бесчувственности, в том, что она ни разу, может
быть, и не подумала, что сделала с отцом и матерью.
Действительно, целый угол
был залит чернилами, и старушка ужасно боялась, что
старик по этому пятну узнает, что без него перерыли бумаги и что Анна Андреевна прочла письмо к Наташе.
Мне казалось, что бедная брошенная сиротка, у которой мать
была тоже проклята своим отцом, могла бы грустным, трагическим рассказом о прежней своей жизни и о смерти своей матери тронуть
старика и подвигнуть его на великодушные чувства.