Неточные совпадения
Дворник, служивший в этом доме лет пять и, вероятно, могший хоть что-нибудь разъяснить,
ушел две недели перед этим к себе на родину, на побывку, оставив вместо себя своего племянника, молодого парня, еще
не узнавшего лично и половины жильцов.
— Неужели ж ты
не видишь, Ваня, что я вышла совсем,
ушла от них и никогда
не возвращусь назад? — сказала она, с невыразимой тоской смотря на меня.
— Нет, Ваня, это уж есть! Я
ушла от них и
не знаю, что с ними будет…
не знаю, что будет и со мною!
Я знала, отчего ты
ушел: ты
не хотел нам мешать и быть нам живым укором.
Через минуту я выбежал за ней в погоню, ужасно досадуя, что дал ей
уйти! Она так тихо вышла, что я
не слыхал, как отворила она другую дверь на лестницу. С лестницы она еще
не успела сойти, думал я, и остановился в сенях прислушаться. Но все было тихо, и
не слышно было ничьих шагов. Только хлопнула где-то дверь в нижнем этаже, и опять все стало тихо.
К тому же он и прежде почти никогда
не выходил в вечернее время, а с тех пор, как
ушла Наташа, то есть почти уже с полгода, сделался настоящим домоседом.
И он поспешил
уйти, стараясь даже и
не глядеть на нас, как будто совестясь, что сам же нас сводил вместе. В таких случаях, и особенно когда возвращался к нам, он становился всегда суров и желчен и со мной и с Анной Андреевной, даже придирчив, точно сам на себя злился и досадовал за свою мягкость и уступчивость.
Я
не пришла к нему с самого начала, я
не каялась потом перед ним в каждом движении моего сердца, с самого начала моей любви; напротив, я затаила все в себе, я пряталась от него, и, уверяю тебя, Ваня, втайне ему это обиднее, оскорбительнее, чем самые последствия любви, — то, что я
ушла от них и вся отдалась моему любовнику.
—
Не понимаю, как я могла
уйти тогда от них;я в горячке была, — проговорила она наконец, смотря на меня таким взглядом, которым
не ждала ответа.
Она встала и сказала: «Ну, бог с вами, Алексей Петрович, а я думала…»
Не договорила, заплакала и
ушла.
— А как я-то счастлив! Я более и более буду узнавать вас! но… иду! И все-таки я
не могу
уйти, чтоб
не пожать вашу руку, — продолжал он, вдруг обращаясь ко мне. — Извините! Мы все теперь говорим так бессвязно… Я имел уже несколько раз удовольствие встречаться с вами, и даже раз мы были представлены друг другу.
Не могу выйти отсюда,
не выразив, как бы мне приятно было возобновить с вами знакомство.
—
Не надо; ничего… никак
не зовут, — отрывисто и как будто с досадой проговорила она и сделала движение
уйти. Я остановил ее.
— А так и попала…
Не наше дело. — И она опять хотела
уйти.
Она тихо, все еще продолжая ходить, спросила, почему я так поздно? Я рассказал ей вкратце все мои похождения, но она меня почти и
не слушала. Заметно было, что она чем-то очень озабочена. «Что нового?» — спросил я. «Нового ничего», — отвечала она, но с таким видом, по которому я тотчас догадался, что новое у ней есть и что она для того и ждала меня, чтоб рассказать это новое, но, по обыкновению своему, расскажет
не сейчас, а когда я буду
уходить. Так всегда у нас было. Я уж применился к ней и ждал.
Но я спешил и встал
уходить. Она изумилась и чуть
не заплакала, что я
ухожу, хотя все время, как я сидел,
не показывала мне никакой особенной нежности, напротив, даже была со мной как будто холоднее обыкновенного. Она горячо поцеловала меня и как-то долго посмотрела мне в глаза.
Что же касается до Анны Андреевны, то я совершенно
не знал, как завтра отговорюсь перед нею. Я думал-думал и вдруг решился сбегать и туда и сюда. Все мое отсутствие могло продолжаться всего только два часа. Елена же спит и
не услышит, как я схожу. Я вскочил, накинул пальто, взял фуражку, но только было хотел
уйти, как вдруг Елена позвала меня. Я удивился: неужели ж она притворялась, что спит?
— К ней, к Бубновой. Она все говорит, что я ей должна много денег, что она маменьку на свои деньги похоронила… Я
не хочу, чтобы она бранила маменьку, я хочу у ней работать и все ей заработаю… Тогда от нее сама и
уйду. А теперь я опять к ней пойду.
Я нарочно сказал ей это. Я запирал ее, потому что
не доверял ей. Мне казалось, что она вдруг вздумает
уйти от меня. До времени я решился быть осторожнее. Елена промолчала, и я-таки запер ее и в этот раз.
— Ничего
не случилось! Все, все завтра узнаешь, а теперь я хочу быть одна. Слышишь, Ваня:
уходи сейчас. Мне так тяжело, так тяжело смотреть на тебя!
— Потому что он
не стоит, чтоб его дочь любила, — отвечала она с жаром. — Пусть она
уйдет от него навсегда и лучше пусть милостыню просит, а он пусть видит, что дочь просит милостыню, да мучается.
— А ведь Азорка-то был прежде маменькин, — сказала вдруг Нелли, улыбаясь какому-то воспоминанию. — Дедушка очень любил прежде маменьку, и когда мамаша
ушла от него, у него и остался мамашин Азорка. Оттого-то он и любил так Азорку… Мамашу
не простил, а когда собака умерла, так сам умер, — сурово прибавила Нелли, и улыбка исчезла с лица ее.
— Да ведь я еще тогда
не родилась. Мамаша еще прежде, чем я родилась,
ушла от дедушки.
—
Не знаю, — отвечала Нелли, тихо и как бы задумываясь. — Она за границу
ушла, а я там и родилась.
— Нет,
не с ним. Мамаша
ушла с другим от дедушки, а тот ее и оставил…
Нелли взглянула на меня и ничего
не отвечала. Она, очевидно, знала, с кем
ушла ее мамаша и кто, вероятно, был и ее отец. Ей было тяжело даже и мне назвать его имя…
— Вы
ушли тогда, а я долго продумала и надумалась, что
не бывать этому.
—
Не беспокойтесь, Сашенька; все это вздор, — подхватил Маслобоев. — Он останется; это вздор. А вот что ты лучше скажи мне, Ваня, куда это ты все
уходишь? Какие у тебя дела? Можно узнать? Ведь ты каждый день куда-то бегаешь,
не работаешь…
—
Не хочу,
не хочу! Я подожду, пока он
уйдет… в сенях…
не хочу.
— Вы
не ошиблись, — прервал я с нетерпением (я видел, что он был из тех, которые, видя человека хоть капельку в своей власти, сейчас же дают ему это почувствовать. Я же был в его власти; я
не мог
уйти,
не выслушав всего, что он намерен был сказать, и он знал это очень хорошо. Его тон вдруг изменился и все больше и больше переходил в нагло фамильярный и насмешливый). — Вы
не ошиблись, князь: я именно за этим и приехал, иначе, право,
не стал бы сидеть… так поздно.
На четвертый день ее болезни я весь вечер и даже далеко за полночь просидел у Наташи. Нам было тогда о чем говорить.
Уходя же из дому, я сказал моей больной, что ворочусь очень скоро, на что и сам рассчитывал. Оставшись у Наташи почти нечаянно, я был спокоен насчет Нелли: она оставалась
не одна. С ней сидела Александра Семеновна, узнавшая от Маслобоева, зашедшего ко мне на минуту, что Нелли больна и я в больших хлопотах и один-одинехонек. Боже мой, как захлопотала добренькая Александра Семеновна...
«Что с ней, что с ней!» — подумал я, и вся душа перевернулась во мне. Нелли замолчала и более во весь вечер
не сказала ни слова. Когда же я
ушел, она заплакала, плакала весь вечер, как донесла мне Александра Семеновна, и так и уснула в слезах. Даже ночью, во сне, она плакала и что-то ночью говорила в бреду.
"Я
ушла от вас и больше к вам никогда
не приду. Но я вас очень люблю.
Она плакала, обнимала и целовала его, целовала ему руки и убедительно, хотя и бессвязно, просила его, чтоб он взял ее жить к себе; говорила, что
не хочет и
не может более жить со мной, потому и
ушла от меня; что ей тяжело; что она уже
не будет более смеяться над ним и говорить об новых платьях и будет вести себя хорошо, будет учиться, выучится «манишки ему стирать и гладить» (вероятно, она сообразила всю свою речь дорогою, а может быть, и раньше) и что, наконец, будет послушна и хоть каждый день будет принимать какие угодно порошки.
Во всяком случае, она
не могла далеко
уйти.
Ушел он, а я тотчас же к его столику письменному; бумаг у него по нашей тяжбе там пропасть такая лежит, что уж он мне и прикасаться к ним
не позволяет.
— Ваня! — сказала мне Наташа, взволнованная и измученная, когда они вышли, — ступай за ними и ты и…
не приходи назад: у меня будет Алеша до вечера, до восьми часов; а вечером ему нельзя, он
уйдет. Я останусь одна… Приходи часов в девять. Пожалуйста.
— Что же? Ждала я тебя теперь, Ваня, эти полчаса, как он
ушел, и как ты думаешь, о чем думала, о чем себя спрашивала? Спрашивала: любила я его иль
не любила и что это такое была наша любовь? Что, тебе смешно, Ваня, что я об этом только теперь себя спрашиваю?
Милый ангел Наташа! Еще в этот же вечер, несмотря на свое горе, она смогла-таки принять участие и в моих заботах, когда я, видя, что она немножко успокоилась, или, лучше сказать, устала, и думая развлечь ее, рассказал ей о Нелли… Мы расстались в этот вечер поздно; я дождался, пока она заснула, и,
уходя, просил Мавру
не отходить от своей больной госпожи всю ночь.
А я сказала, что я и сама теперь к нему
не приду, и
ушла от него…
А тот, как увидал старика в очках,
ушел и
не звал меня больше с собой.