Неточные совпадения
Никто никогда
не решался
с ним
говорить из посетителей кондитерской, и он сам ни
с кем из них
не заговаривал.
Никогда в жизни он
не говорил потом о своем проигрыше и, несмотря на известное свое добродушие, непременно бы рассорился
с тем, кто бы решился ему об этом напомнить.
Говорят, что еще в первый год своего сожительства
с женою он чуть
не замучил ее своим грубым
с ней обхождением.
Далее слухи о нем становились несколько темными:
говорили о каком-то неприятном происшествии, случившемся
с ним за границей, но никто
не мог объяснить, в чем оно состояло.
Николай Сергеич
с негодованием отвергал этот слух, тем более что Алеша чрезвычайно любил своего отца, которого
не знал в продолжение всего своего детства и отрочества; он
говорил об нем
с восторгом,
с увлечением; видно было, что он вполне подчинился его влиянию.
Она молчала; наконец, взглянула на меня как будто
с упреком, и столько пронзительной боли, столько страдания было в ее взгляде, что я понял, какою кровью и без моих слов обливается теперь ее раненое сердце. Я понял, чего стоило ей ее решение и как я мучил, резал ее моими бесполезными, поздними словами; я все это понимал и все-таки
не мог удержать себя и продолжал
говорить...
— Ах, как мне хотелось тебя видеть! — продолжала она, подавив свои слезы. — Как ты похудел, какой ты больной, бледный; ты в самом деле был нездоров, Ваня? Что ж я, и
не спрошу! Все о себе
говорю; ну, как же теперь твои дела
с журналистами? Что твой новый роман, подвигается ли?
—
Не вините и меня. Как давно хотел я вас обнять как родного брата; как много она мне про вас
говорила! Мы
с вами до сих пор едва познакомились и как-то
не сошлись. Будем друзьями и… простите нас, — прибавил он вполголоса и немного покраснев, но
с такой прекрасной улыбкой, что я
не мог
не отозваться всем моим сердцем на его приветствие.
Появившись, она стала на пороге и долго смотрела на меня
с изумлением, доходившим до столбняка; наконец тихо, медленно ступила два шага вперед и остановилась передо мною, все еще
не говоря ни слова.
Так ты
поговори с ней, эдак знаешь,
не от меня, а как бы
с своей стороны… урезонь ее… понимаешь?
— Бесхарактерный он, бесхарактерный мальчишка, бесхарактерный и жестокосердый, я всегда это
говорила, — начала опять Анна Андреевна. — И воспитывать его
не умели, так, ветрогон какой-то вышел; бросает ее за такую любовь, господи боже мой! Что
с ней будет,
с бедняжкой! И что он в новой-то нашел, удивляюсь!
Он
говорил про свой процесс
с князем; этот процесс все еще тянулся, но принимал самое худое направление для Николая Сергеича. Я молчал,
не зная, что ему отвечать. Он подозрительно взглянул на меня.
Он любил ее как-то
с мучением; часто он приходил ко мне расстроенный и грустный,
говоря, что
не стоит мизинчика своей Наташи; что он груб и зол,
не в состоянии понимать ее и недостоин ее любви.
Со слезами каялся он мне в знакомстве
с Жозефиной, в то же время умоляя
не говорить об этом Наташе; и когда, жалкий и трепещущий, он отправлялся, бывало, после всех этих откровенностей, со мною к ней (непременно со мною, уверяя, что боится взглянуть на нее после своего преступления и что я один могу поддержать его), то Наташа
с первого же взгляда на него уже знала, в чем дело.
— Без условий! Это невозможно; и
не упрекай меня, Ваня, напрасно. Я об этом дни и ночи думала и думаю. После того как я их покинула, может быть,
не было дня, чтоб я об этом
не думала. Да и сколько раз мы
с тобой же об этом
говорили! Ведь ты знаешь сам, что это невозможно!
Я,
говорит, совершенно
с тобой согласен, а вот поедем-ка к графу Наинскому, да смотри, там этого ничего
не говори.
Это завлекло мое любопытство вполне; уж я
не говорю про то, что у меня было свое особенное намерение узнать ее поближе, — намерение еще
с того самого письма от отца, которое меня так поразило.
Потом о тебе стала расспрашивать,
говорила, что очень хочет познакомиться
с тобой, просила передать, что уже любит тебя как сестру и чтоб и ты ее любила как сестру, а когда узнала, что я уже пятый день тебя
не видал, тотчас же стала гнать меня к тебе…
— А как я-то счастлив! Я более и более буду узнавать вас! но… иду! И все-таки я
не могу уйти, чтоб
не пожать вашу руку, — продолжал он, вдруг обращаясь ко мне. — Извините! Мы все теперь
говорим так бессвязно… Я имел уже несколько раз удовольствие встречаться
с вами, и даже раз мы были представлены друг другу.
Не могу выйти отсюда,
не выразив, как бы мне приятно было возобновить
с вами знакомство.
— Да я ведь и без того никогда об тебе
с ним
не говорю.
— Да, встреча! Лет шесть
не встречались. То есть и встречались, да ваше превосходительство
не удостоивали взглядом-с. Ведь вы генералы-с, литературные то есть-с!.. —
Говоря это, он насмешливо улыбался.
«
С кем же я-то теперь останусь, —
говорила она, —
с такой радостью да сидя одна в четырех стенах?» Наконец я убедил ее отпустить меня, представив ей, что Наташа теперь ждет меня
не дождется.
— Я про то вам и
говорю, что особенные. А ты, ваше превосходительство,
не думай, что мы глупы; мы гораздо умнее, чем
с первого взгляда кажемся.
А он ей: «Ты,
говорит, мадам Жубер-с, деньги бери, а ндраву моему
не препятствуй», да тут же ей шестьсот пятьдесят франков и отвалил.
— Давеча вы
говорили с вашим знакомым, что хотите отдать меня в какой-то дом. Я никуда
не хочу.
Я нагнулся к ней: она была опять вся в жару;
с ней был опять лихорадочный кризис. Я начал утешать ее и обнадеживать; уверял ее, что если она хочет остаться у меня, то я никуда ее
не отдам.
Говоря это, я снял пальто и фуражку. Оставить ее одну в таком состоянии я
не решился.
Она, впрочем, мне почти что призналась в этом сама,
говоря, что
не могла утерпеть, чтоб
не поделиться
с ним такою радостью, но что Николай Сергеич стал, по ее собственному выражению, чернее тучи, ничего
не сказал, «все молчал, даже на вопросы мои
не отвечал», и вдруг после обеда собрался и был таков.
Я видел, что она хочет зачем-то замять наш разговор и свернуть на другое. Я оглядел ее пристальнее: она была видимо расстроена. Впрочем, заметив, что я пристально слежу за ней и в нее вглядываюсь, она вдруг быстро и как-то гневно взглянула на меня и
с такою силою, что как будто обожгла меня взглядом. «У нее опять горе, — подумал я, — только она
говорить мне
не хочет».
— Пусть погубит, пусть мучает, —
с жаром подхватила Елена, —
не я первая; другие и лучше меня, да мучаются. Это мне нищая на улице
говорила. Я бедная и хочу быть бедная. Всю жизнь буду бедная; так мне мать велела, когда умирала. Я работать буду… Я
не хочу это платье носить…
— Какое вечером! Он и утром совсем
не был!
Говорю тебе,
с третьего дня глаз
не кажет. Неужто сама вчера сказывала, что утром был?
— А то такое, что и
не знаю, что
с ней делать, — продолжала Мавра, разводя руками. — Вчера еще было меня к нему посылала, да два раза
с дороги воротила. А сегодня так уж и со мной
говорить не хочет. Хоть бы ты его повидал. Я уж и отойти от нее
не смею.
— А, так у него была и внучка! Ну, братец, чудак же она! Как глядит, как глядит! Просто
говорю: еще бы ты минут пять
не пришел, я бы здесь
не высидел. Насилу отперла и до сих пор ни слова; просто жутко
с ней, на человеческое существо
не похожа. Да как она здесь очутилась? А, понимаю, верно, к деду пришла,
не зная, что он умер.
Все время, как я ее знал, она, несмотря на то, что любила меня всем сердцем своим, самою светлою и ясною любовью, почти наравне
с своею умершею матерью, о которой даже
не могла вспоминать без боли, — несмотря на то, она редко была со мной наружу и, кроме этого дня, редко чувствовала потребность
говорить со мной о своем прошедшем; даже, напротив, как-то сурово таилась от меня.
Я взглянул на Наташу. Она слушала князя
с легкой полунасмешливой улыбкой. Но он
говорил так прямо, так натурально. Казалось,
не было возможности в чем-нибудь подозревать его.
— Знаю, знаю, что ты скажешь, — перебил Алеша: — «Если мог быть у Кати, то у тебя должно быть вдвое причин быть здесь». Совершенно
с тобой согласен и даже прибавлю от себя:
не вдвое причин, а в миллион больше причин! Но, во-первых, бывают же странные, неожиданные события в жизни, которые все перемешивают и ставят вверх дном. Ну, вот и со мной случились такие события.
Говорю же я, что в эти дни я совершенно изменился, весь до конца ногтей; стало быть, были же важные обстоятельства!
И тогда, во вторник, когда я
говорил тебе об ней, Наташа, — помнишь, я еще
с таким восторгом
говорил, ну, так и тогда даже я ее совсем почти
не знал.
Князь сидел молча и
с какой-то торжествующе иронической улыбкой смотрел на Алешу. Точно он рад был, что сын выказывает себя
с такой легкомысленной и даже смешной точки зрения. Весь этот вечер я прилежно наблюдал его и совершенно убедился, что он вовсе
не любит сына, хотя и
говорили про слишком горячую отцовскую любовь его.
Они
говорят об ней чуть
не с благоговением, и Катя уже
говорила Левиньке и Бориньке, что когда она войдет в права над своим состоянием, то непременно тотчас же пожертвует миллион на общественную пользу.
Я уж и
не говорю о твоей судьбе, но подумай, если только в тебе честные намерения, вместе
с собой ты губишь и Наталью Николаевну, решительно губишь!
— А! Так вы
не хотите понять
с двух слов, — сказала Наташа, — даже он, даже вот Алеша вас понял так же, как и я, а мы
с ним
не сговаривались, даже
не видались! И ему тоже показалось, что вы играете
с нами недостойную, оскорбительную игру, а он любит вас и верит в вас, как в божество. Вы
не считали за нужное быть
с ним поосторожнее, похитрее; рассчитывали, что он
не догадается. Но у него чуткое, нежное, впечатлительное сердце, и ваши слова, ваш тон, как он
говорит, у него остались на сердце…
Она встала и начала
говорить стоя,
не замечая того от волнения. Князь слушал, слушал и тоже встал
с места. Вся сцена становилась слишком торжественною.
Иван Петрович! — прибавил он, подходя ко мне, — теперь более чем когда-нибудь мне будет драгоценно познакомиться
с вами ближе,
не говоря уже о давнишнем желании моем.
Несколько минут мы все
не говорили ни слова. Наташа сидела задумавшись, грустная и убитая. Вся ее энергия вдруг ее оставила. Она смотрела прямо перед собой, ничего
не видя, как бы забывшись и держа руку Алеши в своей руке. Тот тихо доплакивал свое горе, изредка взглядывая на нее
с боязливым любопытством.
— Полно, Алеша, будь у ней, когда хочешь. Я
не про то давеча
говорила. Ты
не понял всего. Будь счастлив
с кем хочешь.
Не могу же я требовать у твоего сердца больше, чем оно может мне дать…
Наташа его
не останавливала, даже сама посоветовала ехать. Она ужасно боялась, что Алеша будет теперь нарочно, через силу,просиживать у нее целые дни и наскучит ею. Она просила только, чтоб он от ее имени ничего
не говорил, и старалась повеселее улыбнуться ему на прощание. Он уже хотел было выйти, но вдруг подошел к ней, взял ее за обе руки и сел подле нее. Он смотрел на нее
с невыразимою нежностью.
Мы
не говорили друг
с другом.
И когда я воображал себе это, мне вдруг подумалось: вот я на одно мгновение буду просить тебя у бога, а между тем была же ты со мною шесть месяцев и в эти шесть месяцев сколько раз мы поссорились, сколько дней мы
не говорили друг
с другом!
«Я встала и
не хотела
с ним
говорить, — рассказывала Нелли, — я его очень боялась; он начал
говорить про Бубнову, как она теперь сердится, что она уж
не смеет меня теперь взять, и начал вас хвалить; сказал, что он
с вами большой друг и вас маленьким мальчиком знал.
Я села; но
говорить с ним ничего
не хотела.
Алеша хоть и много
говорил, много рассказывал, по-видимому желая развеселить ее и сорвать улыбку
с ее невольно складывавшихся
не в улыбку губ, но заметно обходил в разговоре Катю и отца. Вероятно, вчерашняя его попытка примирения
не удалась.