Неточные совпадения
Когда оба
они шли по улице — господин впереди, а собака за
ним следом, — то ее нос прямо касался полы
его платья, как будто
к ней приклеенный.
Николай Сергеич был в восторге; успехи князя, слухи об
его удачах, о
его возвышении
он принимал
к сердцу, как будто дело
шло о родном
его брате.
Но не оттого закружилась у меня тогда голова и тосковало сердце так, что я десять раз подходил
к их дверям и десять раз возвращался назад, прежде чем вошел, — не оттого, что не удалась мне моя карьера и что не было у меня еще ни
славы, ни денег; не оттого, что я еще не какой-нибудь «атташе» и далеко было до того, чтоб меня
послали для поправления здоровья в Италию; а оттого, что можно прожить десять лет в один год, и прожила в этот год десять лет и моя Наташа.
Мнительный старик стал до того чуток и раздражителен, что, отвечай я
ему теперь, что
шел не
к ним,
он бы непременно обиделся и холодно расстался со мной.
Я рассказал
ему всю историю с Смитом, извиняясь, что смитовское дело меня задержало, что, кроме того, я чуть не заболел и что за всеми этими хлопотами
к ним, на Васильевский (
они жили тогда на Васильевском), было далеко
идти. Я чуть было не проговорился, что все-таки нашел случай быть у Наташи и в это время, но вовремя замолчал.
Старушка становилась больна, если долго не получала известий, а когда я приходил с
ними, интересовалась самою малейшею подробностию, расспрашивала с судорожным любопытством, «отводила душу» на моих рассказах и чуть не умерла от страха, когда Наташа однажды заболела, даже чуть было не
пошла к ней сама.
— Я промок, — сказал
он ей, только что ступив в комнату, — пойду-ка
к себе, а ты, Ваня, тут посиди. Вот с
ним история случилась, с квартирой; расскажи-ка ей. А я сейчас и ворочусь…
Я сообщил ей, что у Наташи с Алешей действительно как будто
идет на разрыв и что это серьезнее, чем прежние
их несогласия; что Наташа прислала мне вчера записку, в которой умоляла меня прийти
к ней сегодня вечером, в девять часов, а потому я даже и не предполагал сегодня заходить
к ним; завел же меня сам Николай Сергеич.
— Нет,
пойдем! Я тебя только ждала, Ваня! Я уже три дня об этом думаю. Об этом-то деле я и писала
к тебе… Ты меня должен проводить; ты не должен отказать мне в этом… Я тебя ждала… Три дня… Там сегодня вечер…
он там…
пойдем!
Он даже и не возражал, а просто начал меня упрекать, что я бросил дом графа Наинского, а потом сказал, что надо подмазаться
к княгине
К., моей крестной матери, и что если княгиня
К. меня хорошо примет, так, значит, и везде примут и карьера сделана, и
пошел, и
пошел расписывать!
Если же не удастся завтра у отца (а она наверное думает, что не удастся), тогда и она соглашается, чтоб я прибегнул
к покровительству княгини
К. Тогда уже никто из
них не осмелится
идти против.
Одет
он был с утонченною изящностию и свежестию, но с некоторыми замашками молодого человека, что, впрочем,
к нему шло.
Он в поддевке, правда в бархатной, и похож на славянофила (да это, по-моему,
к нему и
идет), а наряди
его сейчас в великолепнейший фрак и тому подобное, отведи
его в английский клуб да скажи там: такой-то, дескать, владетельный граф Барабанов, так там
его два часа за графа почитать будут, — и в вист сыграет, и говорить по-графски будет, и не догадаются; надует.
Бывают
они часто с большими способностями; но все это в
них как-то перепутывается, да сверх того
они в состоянии сознательно
идти против своей совести из слабости на известных пунктах, и не только всегда погибают, но и сами заранее знают, что
идут к погибели.
Он пошел к буфету и там, как бы нечаянно, вдруг очутился вместе с тем парнем в поддевке, которого так бесцеремонно звали Митрошкой.
— Да уж так… Куда ж это
он опять
пошел? В тот раз вы думали, что
он ко мне ходил. Видишь, Ваня, если можешь, зайди ко мне завтра. Может быть, я кой-что и скажу тебе… Совестно мне только тебя беспокоить; а теперь
шел бы ты домой
к своей гостье. Небось часа два прошло, как ты вышел из дома?
— А то такое, что и не знаю, что с ней делать, — продолжала Мавра, разводя руками. — Вчера еще было меня
к нему посылала, да два раза с дороги воротила. А сегодня так уж и со мной говорить не хочет. Хоть бы ты
его повидал. Я уж и отойти от нее не смею.
— А зачем не прощает? Теперь как простит, дочь и не
шла бы
к нему.
Сначала я
пошел к старикам. Оба
они хворали. Анна Андреевна была совсем больная; Николай Сергеич сидел у себя в кабинете.
Он слышал, что я пришел, но я знал, что по обыкновению своему
он выйдет не раньше, как через четверть часа, чтоб дать нам наговориться. Я не хотел очень расстраивать Анну Андреевну и потому смягчал по возможности мой рассказ о вчерашнем вечере, но высказал правду;
к удивлению моему, старушка хоть и огорчилась, но как-то без удивления приняла известие о возможности разрыва.
— Милая, милая девочка, хоть и побранила меня! — продолжал
он, с наслаждением смакуя вино, — но эти милые существа именно тут-то и милы, в такие именно моменты… А ведь она, наверно, думала, что меня пристыдила, помните в тот вечер, разбила в прах! Ха, ха, ха! И как
к ней
идет румянец! Знаток вы в женщинах? Иногда внезапный румянец ужасно
идет к бледным щекам, заметили вы это? Ах, боже мой! Да вы, кажется, опять сердитесь?
Оставив у
них записку, в которой извещал
их о новой беде, и прося, если
к ним придет Нелли, немедленно дать мне знать, я
пошел к доктору; того тоже не было дома, служанка объявила мне, что, кроме давешнего посещения, другого не было.
— Кончено дело! — вскричал
он, — все недоумения разрешены. От вас я прямо
пошел к Наташе: я был расстроен, я не мог быть без нее. Войдя, я упал перед ней на колени и целовал ее ноги: мне это нужно было, мне хотелось этого; без этого я бы умер с тоски. Она молча обняла меня и заплакала. Тут я прямо ей сказал, что Катю люблю больше ее…
В тот день я бы мог сходить
к Ихменевым, и подмывало меня на это, но я не
пошел. Мне казалось, что старику будет тяжело смотреть на меня;
он даже мог подумать, что я нарочно прибежал вследствие встречи.
Пошел я
к ним уже на третий день; старик был грустен, но встретил меня довольно развязно и все говорил о делах.
Он вызвал меня, неизвестно зачем, из квартиры на лестницу и настоятельно стал требовать, чтоб я немедленно
шел к князю и передал
ему вызов на дуэль.
— А! Это ты! Ты! — вскричала она на меня. — Только ты один теперь остался. Ты
его ненавидел! Ты никогда
ему не мог простить, что я
его полюбила… Теперь ты опять при мне! Что ж? Опять утешатьпришел меня, уговаривать, чтоб я
шла к отцу, который меня бросил и проклял. Я так и знала еще вчера, еще за два месяца!.. Не хочу, не хочу! Я сама проклинаю
их!.. Поди прочь, я не могу тебя видеть! Прочь, прочь!
Расскажи, как
он не хотел прощать твою мать, и как она
посылала тебя
к нему в свой предсмертный час, чтоб
он пришел
к ней простить ее, и как
он не хотел… и как она умерла.
А потом позвала меня и сказала: вот что, Нелли, я теперь больна и не могу
идти, а я написала письмо твоему дедушке, поди
к нему и отдай письмо.
Я и сказала:
к дедушке, просить денег, и она обрадовалась, потому что я уже рассказала мамаше все, как
он прогнал меня от себя, и сказала ей, что не хочу больше ходить
к дедушке, хоть она и плакала и уговаривала меня
идти.
И скажи
ему еще, что мне тяжело умирать…» Я и
пошла, постучалась
к дедушке,
он отворил и, как увидел меня, тотчас хотел было передо мной дверь затворить, но я ухватилась за дверь обеими руками и закричала
ему: «Мамаша умирает, вас зовет,
идите!..» Но
он оттолкнул меня и захлопнул дверь.
Он с приятной улыбкой узнаёт, что повесть кончена и что следующий номер книжки, таким образом, обеспечен в главном отделе, и удивляется, как это я мог хоть что-нибудь кончить,и при этом премило острит. Затем
идет к своему железному сундуку, чтоб выдать мне обещанные пятьдесят рублей, а мне между тем протягивает другой, враждебный, толстый журнал и указывает на несколько строк в отделе критики, где говорится два слова и о последней моей повести.
— Что она? Как спала? Не было ли с ней чего? Не проснулась ли она теперь? Знаешь что, Анна Андреевна: мы столик-то придвинем поскорей на террасу, принесут самовар, придут наши, мы все усядемся, и Нелли
к нам выйдет… Вот и прекрасно. Да уж не проснулась ли она?
Пойду я
к ней. Только посмотрю на нее… не разбужу, не беспокойся! — прибавил
он, видя, что Анна Андреевна снова замахала на
него руками.
Расскажи же
ему, как умирала мамаша, как я осталась одна у Бубновой; расскажи, как ты видел меня у Бубновой, все, все расскажи и скажи тут же, что я лучше хотела быть у Бубновой, а
к нему не
пошла…
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как
пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что
он такое и в какой мере нужно
его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит
к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Анна Андреевна. Где ж, где ж
они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)Муж! Антоша! Антон! (Говорит скоро.)А все ты, а всё за тобой. И
пошла копаться: «Я булавочку, я косынку». (Подбегает
к окну и кричит.)Антон, куда, куда? Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
Сначала
он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и
к нему не поедет, и что
он не хочет сидеть за
него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с
ним, тотчас переменил мысли, и,
слава богу, все
пошло хорошо.
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь: дело
идет о жизни человека… (
К Осипу.)Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, —
оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на чай.
Трубят рога охотничьи, // Помещик возвращается // С охоты. Я
к нему: // «Не выдай! Будь заступником!» // — В чем дело? — Кликнул старосту // И мигом порешил: // — Подпаска малолетнего // По младости, по глупости // Простить… а бабу дерзкую // Примерно наказать! — // «Ай, барин!» Я подпрыгнула: // «Освободил Федотушку! //
Иди домой, Федот!»