Неточные совпадения
— Он, может
быть, и совсем не придет, — проговорила она с горькой усмешкой. — Третьего дня он писал, что если я не дам ему слова прийти, то он поневоле должен отложить свое решение —
ехать и обвенчаться со мною; а отец увезет его к невесте. И так просто, так натурально написал, как будто это и совсем ничего… Что если он и вправду
поехал к ней,Ваня?
— Половина одиннадцатого! Я и
был там… Но я сказался больным и уехал и — это первый, первый раз в эти пять дней, что я свободен, что я
был в состоянии урваться от них, и приехал к тебе, Наташа. То
есть я мог и прежде приехать, но я нарочно не
ехал! А почему? ты сейчас узнаешь, объясню; я затем и приехал, чтоб объяснить; только, ей-богу, в этот раз я ни в чем перед тобой не виноват, ни в чем! Ни в чем!
Отец
был так рад чему-то, так рад; заговорил со мной как-то странно; потом вдруг прервал и велел мне тотчас же собираться
ехать, хотя еще
было очень рано.
— А он сказал, что мое доброе сердце вредит мне. Как это? Не понимаю. А знаешь что, Наташа. Не
поехать ли мне поскорей к нему? Завтра чем свет у тебя
буду.
Я
поехал. Но, проехав по набережной несколько шагов, отпустил извозчика и, воротившись назад в Шестую линию, быстро перебежал на другую сторону улицы. Я увидел ее; она не успела еще много отойти, хотя шла очень скоро и все оглядывалась; даже остановилась
было на минутку, чтоб лучше высмотреть: иду ли я за ней или нет? Но я притаился в попавшихся мне воротах, и она меня не заметила. Она пошла далее, я за ней, все по другой стороне улицы.
— Я начал о моем ветренике, — продолжал князь, — я видел его только одну минуту и то на улице, когда он садился
ехать к графине Зинаиде Федоровне. Он ужасно спешил и, представьте, даже не хотел встать, чтоб войти со мной в комнаты после четырех дней разлуки. И, кажется, я в том виноват, Наталья Николаевна, что он теперь не у вас и что мы пришли прежде него; я воспользовался случаем, и так как сам не мог
быть сегодня у графини, то дал ему одно поручение. Но он явится сию минуту.
Наташа его не останавливала, даже сама посоветовала
ехать. Она ужасно боялась, что Алеша
будет теперь нарочно, через силу,просиживать у нее целые дни и наскучит ею. Она просила только, чтоб он от ее имени ничего не говорил, и старалась повеселее улыбнуться ему на прощание. Он уже хотел
было выйти, но вдруг подошел к ней, взял ее за обе руки и сел подле нее. Он смотрел на нее с невыразимою нежностью.
Таким образом и уверил ее, что они так только
поедут, на время, прогуляются, а когда гнев старика поутихнет, они и воротятся к нему обвенчанные и
будут втроем век жить, добра наживать и так далее до бесконечности.
Ехать было недолго, к Торговому мосту. Первую минуту мы молчали. Я все думал: как-то он со мной заговорит? Мне казалось, что он
будет меня пробовать, ощупывать, выпытывать. Но он заговорил без всяких изворотов и прямо приступил к делу.
— Ах, боже мой, да я сейчас и
поеду. Я ведь сказал, что здесь только одну минутку пробуду, на вас обоих посмотрю, как вы вместе
будете говорить, а там и туда.
— Да я, пожалуй,
поеду, — жалобно отвечал Алеша, — только мне бы очень хотелось
побыть с вами…
Ведь если они
будут несчастливы, так ведь им лучше разойтись; а потом и положила: расспросить вас подробнее обо всем и
поехать самой к Наташе, а уж с ней и решить все дело.
— С Наташей вы познакомитесь и не
будете раскаиваться, — сказал я. — Она вас сама очень хочет узнать, и это нужно хоть для того только, чтоб ей знать, кому она передает Алешу. О деле же этом не тоскуйте очень. Время и без ваших забот решит. Ведь вы
едете в деревню?
Знаешь, Ваня, я тебе признаюсь в одном: помнишь, у нас
была ссора, три месяца назад, когда он
был у той, как ее, у этой Минны… я узнала, выследила, и веришь ли: мне ужасно
было больно, а в то же время как будто и приятно… не знаю, почему… одна уж мысль, что он тоже, как большойкакой-нибудь, вместе с другими большимипо красавицам разъезжает, тоже к Минне
поехал!
Иногда он вдруг принимался утешать ее, говорил, что
едет только на месяц или много что на пять недель, что приедет летом, тогда
будет их свадьба, и отец согласится, и, наконец, главное, что ведь он послезавтра приедет из Москвы, и тогда целых четыре дня они еще пробудут вместе и что, стало
быть, теперь расстаются на один только день…
Наконец, часы пробили одиннадцать. Я насилу мог уговорить его
ехать. Московский поезд отправлялся ровно в двенадцать. Оставался один час. Наташа мне сама потом говорила, что не помнит, как последний раз взглянула на него. Помню, что она перекрестила его, поцеловала и, закрыв руками лицо, бросилась назад в комнату. Мне же надо
было проводить Алешу до самого экипажа, иначе он непременно бы воротился и никогда бы не сошел с лестницы.
«Он меня не простит, — говорила она, еще когда мы сюда
ехали, — но, может
быть, тебя увидит и тебя полюбит, а за тебя и меня простит».
Александр Петрович, конечно, милейший человек, хотя у него
есть особенная слабость — похвастаться своим литературным суждением именно перед теми, которые, как и сам он подозревает, понимают его насквозь. Но мне не хочется рассуждать с ним об литературе, я получаю деньги и берусь за шляпу. Александр Петрович
едет на Острова на свою дачу и, услышав, что я на Васильевский, благодушно предлагает довезти меня в своей карете.
—
Поедем,
поедем, друзья мои,
поедем! — заговорил он, обрадовавшись. — Вот только ты, Ваня, только с тобой расставаться больно… (Замечу, что он ни разу не предложил мне
ехать с ними вместе, что, судя по его характеру, непременно бы сделал… при других обстоятельствах, то
есть если б не знал моей любви к Наташе.)
— Вот что, Ваня, — сказала Нелли, когда мы остались вдвоем, — я знаю, они думают, что я с ними
поеду; но я не
поеду, потому что не могу, и останусь пока у тебя, и мне это надо
было сказать тебе.
Неточные совпадения
Осип. Да что завтра! Ей-богу,
поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка
будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Добчинский. Он! и денег не платит и не
едет. Кому же б
быть, как не ему? И подорожная прописана в Саратов.
Сначала он принял
было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к нему не
поедет, и что он не хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава богу, все пошло хорошо.
Помалчивали странники, // Покамест бабы прочие // Не поушли вперед, // Потом поклон отвесили: // «Мы люди чужестранные, // У нас забота
есть, // Такая ли заботушка, // Что из домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила от
еды.
Сладка
еда крестьянская, // Весь век
пила железная // Жует, а
есть не
ест!