Неточные совпадения
— Да, я отлично
сделает шушель, — скромно подхватил сам гер Кригер, выступая на первый план.
Это был длинный, худощавый и добродетельный немец с рыжими клочковатыми волосами и очками на горбатом носу.
Кажется, князю очень хотелось, чтоб Николай Сергеич сам предложил себя в управляющие; но
этого не случилось, и князь в одно прекрасное утро
сделал предложение сам, в форме самой дружеской и покорнейшей просьбы.
В короткое время своего знакомства с Ихменевым он совершенно узнал, с кем имеет дело, и понял, что Ихменева надо очаровать дружеским, сердечным образом, надобно привлечь к себе его сердце, и что без
этого деньги не много
сделают.
Уверяли, что Николай Сергеич, разгадав характер молодого князя, имел намерение употребить все недостатки его в свою пользу; что дочь его Наташа (которой уже было тогда семнадцать лет) сумела влюбить в себя двадцатилетнего юношу; что и отец и мать
этой любви покровительствовали, хотя и
делали вид, что ничего не замечают; что хитрая и «безнравственная» Наташа околдовала, наконец, совершенно молодого человека, не видавшего в целый год, ее стараниями, почти ни одной настоящей благородной девицы, которых так много зреет в почтенных домах соседних помещиков.
Ну, положим, хоть и писатель; а я вот что хотел сказать: камергером, конечно, не
сделают за то, что роман сочинил; об
этом и думать нечего; а все-таки можно в люди пройти; ну сделаться каким-нибудь там атташе.
Я сумею
это сделать; я вам угожу обоим; вот увидите, что угожу…
Он и дурной поступок, пожалуй,
сделает; да обвинить-то его за
этот дурной поступок нельзя будет, а разве что пожалеть.
Что
это я такое
сделала! — вскричала она вдруг, точно опомнившись, и, вся задрожав от ужаса, закрыла лицо руками.
— Непременно; что ж ему останется
делать? То есть он, разумеется, проклянет меня сначала; я даже в
этом уверен. Он уж такой; и такой со мной строгий. Пожалуй, еще будет кому-нибудь жаловаться, употребит, одним словом, отцовскую власть… Но ведь все
это не серьезно. Он меня любит без памяти; посердится и простит. Тогда все помирятся, и все мы будем счастливы. Ее отец тоже.
Смейтесь, смейтесь, поправляйте меня; ведь
это для нее же вы
сделаете, а вы ее любите.
Моя обязанность восстановить ее честь, и я
это сделаю!
Мне что девочка? и не нужна; так, для утехи… чтоб голос чей-нибудь детский слышать… а впрочем, по правде, я ведь для старухи
это делаю; ей же веселее будет, чем с одним со мной.
— А ты не верь! — перебила старушка. — Что за очаровательная? Для вас, щелкоперов, всякая очаровательная, только бы юбка болталась. А что Наташа ее хвалит, так
это она по благородству души
делает. Не умеет она удержать его, все ему прощает, а сама страдает. Сколько уж раз он ей изменял! Злодеи жестокосердые! А на меня, Иван Петрович, просто ужас находит. Гордость всех обуяла. Смирил бы хоть мой-то себя, простил бы ее, мою голубку, да и привел бы сюда. Обняла б ее, посмотрела б на нее! Похудела она?
Помню, у меня тут же мелькнула мысль: уж и в самом деле не
сделал ли он перед
этим какой-нибудь выходки, вроде предположений Анны Андреевны!
— Так неужели ж никогда, никогда не кончится
этот ужасный раздор! — вскричал я грустно. — Неужели ж ты до того горда, что не хочешь
сделать первый шаг! Он за тобою; ты должна его первая
сделать. Может быть, отец только того и ждет, чтоб простить тебя… Он отец; он обижен тобою! Уважь его гордость; она законна, она естественна! Ты должна
это сделать. Попробуй, и он простит тебя без всяких условий.
— Не знаю, Наташа, в нем все в высшей степени ни с чем несообразно, он хочет и на той жениться и тебя любить. Он как-то может все
это вместе
делать.
— Фу, какая досада с вами разговаривать! Ты все
это из злости
делаешь, Наташа! А ты, Мавра, тоже ошибаешься. Я, помню, был тогда как сумасшедший; помнишь, Мавра?
И все
это я
сделал, один я, через свою собственную хитрость, так что отец только руки расставил!..
Сколько раз, бывало, она дулась на меня, не высказывая на словах, если я, не слишком церемонясь, доказывал Алеше, что он
сделал какую-нибудь глупость;
это было больное место в ее сердце.
Несмотря на все
это, она с огромным влиянием в свете, так что даже граф Наинский, le superbe [гордец (франц.)], у ней antichambre [является на поклон (франц.)]
делает.
— Так только-то и случилось с тобой, что ты карьеру у княгини
сделал? В
этом и вся хитрость? — спросила Наташа.
— Что вы
делаете? как смеете вы так обращаться с бедной сиротой! — вскричал я, хватая
эту фурию за руку.
— Позвольте спросить, — начал я, — что такое здесь
эта девочка и что
делает с ней
эта гадкая баба? Не думайте, пожалуйста, что я из простого любопытства расспрашиваю.
Эту девочку я встречал и по одному обстоятельству очень ею интересуюсь.
— Но если вы меня не научите, что ж я
сделаю? Говорю вам, я ничего не знаю.
Это, верно, сама Бубнова, хозяйка дома?
— Да
сделайте же одолжение; говорю вам, меня
это очень интересует. Я, может быть, что-нибудь и в состоянии
сделать. Кто ж
эта девочка? Кто была ее мать, — вы знаете?
Я вышел из
этого дома в раздумье и в глубоком волнении.
Сделать я ничего не мог, но чувствовал, что мне тяжело оставить все
это так. Некоторые слова гробовщицы особенно меня возмутили. Тут скрывалось какое-то нехорошее дело: я
это предчувствовал.
Но у меня остались прежние сношения; могу кой о чем разведать, с разными тонкими людьми перенюхаться;
этим и беру; правда, в свободное, то есть трезвое, время и сам кой-что
делаю, тоже через знакомых… больше по разведкам…
— Так; давно, как-то мельком слышал, к одному делу приходилось. Ведь я уже говорил тебе, что знаю князя Валковского.
Это ты хорошо
делаешь, что хочешь отправить ее к тем старикам. А то стеснит она тебя только. Да вот еще что: ей нужен какой-нибудь вид. Об
этом не беспокойся; на себя беру. Прощай, заходи чаще. Что она теперь, спит?
Я знал одного антрепренера, издававшего уже третий год одну многотомную книгу. У него я часто доставал работу, когда нужно было поскорей заработать сколько-нибудь денег. Платил он исправно. Я отправился к нему, и мне удалось получить двадцать пять рублей вперед, с обязательством доставить через неделю компилятивную статью. Но я надеялся выгадать время на моем романе.
Это я часто
делал, когда приходила крайняя нужда.
Так как вечером во вторник ваш отец сам просил Наташу
сделать вам честь быть вашей женою, вы же
этой просьбе были рады, чему я свидетелем, то, согласитесь сами, ваше поведение в настоящем случае несколько странно.
— Ваня, — отвечал он, — ты знаешь, что я не позволяю никому в разговорах со мною касаться некоторых пунктов; но для теперешнего раза
делаю исключение, потому что ты своим ясным умом тотчас же догадался, что обойти
этот пункт невозможно. Да, у меня есть другая цель.
Эта цель: спасти мою погибшую дочь и избавить ее от пагубного пути, на который ставят ее теперь последние обстоятельства.
— Клянусь вам, не примет, и поверьте, что найдет отговорку совершенно достаточную;
сделает все
это с педантскою важностью, а между тем вы будете совершенно осмеяны…
— Второе, Ваня,
сделай милость, не начинай больше никогда со мной говорить об
этом.
И какая у него является тактика: начинает сам говорить мне вы.Но с
этого дня я хочу, чтоб у него всегда были добрые минуты, и
сделаю так!
— Я говорю, — настойчиво перебила Наташа, — вы спросили себя в тот вечер: «Что теперь
делать?» — и решили: позволить ему жениться на мне, не в самом деле, а только так, на словах,чтоб только его успокоить. Срок свадьбы, думали вы, можно отдалять сколько угодно; а между тем новая любовь началась; вы
это заметили. И вот на этом-то начале новой любви вы все и основали.
Я знаю, что я очень-очень худо
сделала, что теперь
это все высказала.
Но что же мне
делать, если я
это все понимаю и все больше и больше люблю тебя… совсем… без памяти!
— Знаешь что? Ему ужасно хочется уйти от меня, — шепнула мне наскоро Наташа, когда он вышел на минуту что-то сказать Мавре, — да и боится. А я сама боюсь ему сказать, чтоб он уходил, потому что он тогда, пожалуй, нарочно не уйдет, а пуще всего боюсь, что он соскучится и за
это совсем охладеет ко мне! Как
сделать?
— Иван Петрович, голубчик, что мне
делать? Посоветуйте мне: я еще вчера дал слово быть сегодня, именно теперь, у Кати. Не могу же я манкировать! Я люблю Наташу как не знаю что, готов просто в огонь, но, согласитесь сами, там совсем бросить, ведь
это нельзя…
Я попросил его вперед так не
делать, а лучше прямо предуведомить. Впрочем,
это объяснение меня не совсем удовлетворило.
— Ради бога, поедемте! Что же со мной-то вы
сделаете? Ведь я вас ждал полтора часа!.. Притом же мне с вами так надо, так надо поговорить — вы понимаете о чем? Вы все
это дело знаете лучше меня… Мы, может быть, решим что-нибудь, остановимся на чем-нибудь, подумайте! Ради бога, не отказывайте.
— Как благородно он
это делает.
— И нечего тебе у Левиньки
делать; а что теперь слушаешься и едешь, то в
этом ты очень мил.
— В нем лжи нет, — отвечала она, подумав, — и когда он посмотрит прямо в глаза и что-нибудь говорит мне при
этом, то мне
это очень нравится… Послушайте, Иван Петрович, вот я с вами говорю об
этом, я девушка, а вы мужчина; хорошо ли я
это делаю или нет?
— Да, но каково же ей будет
это слышать? А если она согласится с вами, то в силах ли она будет
это сделать?
Нечего было тут прибавлять. Я молчал, и мне самому хотелось заплакать, смотря на нее, так, от любви какой-то. Что за милый был
это ребенок! Я уж не спрашивал ее, почему она считает себя способною
сделать счастье Алеши.
— Но вы ошибаетесь, князь; если я не хожу в так называемый вами «высший круг», то
это потому, что там, во-первых, скучно, а во-вторых, нечего
делать! Но и, наконец, я все-таки бываю…
Только что же
делать, если мы именно касаемся
этой деликатной струны.
А между прочим, я хотел объяснить вам, что у меня именно есть черта в характере, которую вы еще не знали, —
это ненависть ко всем
этим пошлым, ничего не стоящим наивностям и пасторалям, и одно из самых пикантных для меня наслаждений всегда было прикинуться сначала самому на
этот лад, войти в
этот тон, обласкать, ободрить какого-нибудь вечно юного Шиллера и потом вдруг сразу огорошить его; вдруг поднять перед ним маску и из восторженного лица
сделать ему гримасу, показать ему язык именно в ту минуту, когда он менее всего ожидает
этого сюрприза.
— Вы откровенны. Ну, да что же
делать, если самого меня мучат! Глупо и я откровенен, но уж таков мой характер. Впрочем, мне хочется рассказать кой-какие черты из моей жизни. Вы меня поймете лучше, и
это будет очень любопытно. Да, я действительно, может быть, сегодня похож на полишинеля; а ведь полишинель откровенен, не правда ли?