Неточные совпадения
Служи честно своему
делу; вот что я хотел
сказать, вот именно это-то я и хотел
сказать!
Но боже, как она была прекрасна! Никогда, ни прежде, ни после, не видал я ее такою, как в этот роковой
день. Та ли, та ли это Наташа, та ли это девочка, которая, еще только год тому назад, не спускала с меня глаз и, шевеля за мною губками, слушала мой роман и которая так весело, так беспечно хохотала и шутила в тот вечер с отцом и со мною за ужином? Та ли это Наташа, которая там, в той комнате, наклонив головку и вся загоревшись румянцем,
сказала мне: да.
— Наташенька, деточка моя, дочка моя, милочка, что с тобою! — вскричал он наконец, и слезы градом хлынули из глаз его. — Отчего ты тоскуешь? Отчего плачешь и
день и ночь? Ведь я все вижу; я ночей не сплю, встаю и слушаю у твоей комнаты!..
Скажи мне все, Наташа, откройся мне во всем, старику, и мы…
— Ваня, —
сказала она чуть слышным голосом, — я просила тебя за
делом.
— Такое средство одно, —
сказал я, — разлюбить его совсем и полюбить другого. Но вряд ли это будет средством. Ведь ты знаешь его характер? Вот он к тебе пять
дней не ездит. Предположи, что он совсем оставил тебя; тебе стоит только написать ему, что ты сама его оставляешь, а он тотчас же прибежит к тебе.
— То-то; он и без того узнает. А ты замечай, что он
скажет? Как примет? Господи, Ваня! Что, неужели ж он в самом
деле проклянет меня за этот брак? Нет, не может быть!
— Ах, как бы я желала, чтоб он поскорее воротился! —
сказала она. — Целый вечер хотел просидеть у меня, и тогда… Должно быть, важные
дела, коль все бросил да уехал. Не знаешь ли, какие, Ваня? Не слыхал ли чего-нибудь?
— Послушайте, Николай Сергеич, решим так: подождем. Будьте уверены, что не одни глаза смотрят за этим
делом, и, может быть, оно разрешится самым лучшим образом, само собою, без насильственных и искусственных разрешений, как например эта дуэль. Время — самый лучший разрешитель! А наконец, позвольте вам
сказать, что весь ваш проект совершенно невозможен. Неужели ж вы могли хоть одну минуту думать, что князь примет ваш вызов?
— Знаю, знаю, что ты
скажешь, — перебил Алеша: — «Если мог быть у Кати, то у тебя должно быть вдвое причин быть здесь». Совершенно с тобой согласен и даже прибавлю от себя: не вдвое причин, а в миллион больше причин! Но, во-первых, бывают же странные, неожиданные события в жизни, которые все перемешивают и ставят вверх
дном. Ну, вот и со мной случились такие события. Говорю же я, что в эти
дни я совершенно изменился, весь до конца ногтей; стало быть, были же важные обстоятельства!
— Он был раздражен, когда
сказал, что «поторопились», — ты увидишь сама, завтра же, на
днях, он спохватится, и если он до того рассердился, что в самом
деле не захочет нашего брака, то я, клянусь тебе, его не послушаюсь.
— Ровно-таки ничего тебе не
скажу, — перебил Маслобоев, поспешно хватая фуражку и направляясь в переднюю, —
дела! Я, брат, сам бегу, опоздал!..
— Нет, про только-тоуж я
скажу, — перебил он, выскакивая в переднюю и надевая шинель (за ним и я стал одеваться). — У меня и до тебя
дело; очень важное
дело, за ним-то я и звал тебя; прямо до тебя касается и до твоих интересов. А так как в одну минуту, теперь, рассказать нельзя, то дай ты, ради бога, слово, что придешь ко мне сегодня ровно в семь часов, ни раньше, ни позже. Буду дома.
— Послушай, Маслобоев, —
сказал я, усаживаясь, — ведь я к тебе вовсе не в гости; я по
делам; ты сам меня звал что-то сообщить…
— Не беспокойтесь, Сашенька; все это вздор, — подхватил Маслобоев. — Он останется; это вздор. А вот что ты лучше
скажи мне, Ваня, куда это ты все уходишь? Какие у тебя
дела? Можно узнать? Ведь ты каждый
день куда-то бегаешь, не работаешь…
— С Наташей вы познакомитесь и не будете раскаиваться, —
сказал я. — Она вас сама очень хочет узнать, и это нужно хоть для того только, чтоб ей знать, кому она передает Алешу. О
деле же этом не тоскуйте очень. Время и без ваших забот решит. Ведь вы едете в деревню?
— То есть о нашем
деле,хотите вы
сказать.
Но вы поэт, а я простой человек и потому
скажу, что надо смотреть на
дело с самой простой, практической точки зрения.
Первые четыре
дня ее болезни мы, я и доктор, ужасно за нее боялись, но на пятый
день доктор отвел меня в сторону и
сказал мне, что бояться нечего и она непременно выздоровеет. Это был тот самый доктор, давно знакомый мне старый холостяк, добряк и чудак, которого я призывал еще в первую болезнь Нелли и который так поразил ее своим Станиславом на шее, чрезвычайных размеров.
На четвертый
день ее болезни я весь вечер и даже далеко за полночь просидел у Наташи. Нам было тогда о чем говорить. Уходя же из дому, я
сказал моей больной, что ворочусь очень скоро, на что и сам рассчитывал. Оставшись у Наташи почти нечаянно, я был спокоен насчет Нелли: она оставалась не одна. С ней сидела Александра Семеновна, узнавшая от Маслобоева, зашедшего ко мне на минуту, что Нелли больна и я в больших хлопотах и один-одинехонек. Боже мой, как захлопотала добренькая Александра Семеновна...
Она поссорилась даже раз с Александрой Семеновной,
сказала ей, что ничего не хочет от нее. Когда же я стал пенять ей, при Александре же Семеновне, она разгорячилась, отвечала с какой-то порывчатой, накопившейся злобой, но вдруг замолчала и ровно два
дня ни одного слова не говорила со мной, не хотела принять ни одного лекарства, даже не хотела пить и есть, и только старичок доктор сумел уговорить и усовестить ее.
Я
сказал уже, что между доктором и ею, с самого
дня приема лекарства, началась какая-то удивительная симпатия.
— Вы и сами говорили мне все, и третьего
дня, когда муж Александры Семеновны приходил утром, я его спрашивала: он мне все и
сказал.
— А я к тебе по
делу, Иван, здравствуй! —
сказал он, оглядывая нас всех и с удивлением видя меня на коленях. Старик был болен все последнее время. Он был бледен и худ, но, как будто храбрясь перед кем-то, презирал свою болезнь, не слушал увещаний Анны Андреевны, не ложился, а продолжал ходить по своим
делам.
— Прощайте покамест, —
сказала Александра Семеновна, пристально посмотрев на старика. — Мне Филипп Филиппыч приказал как можно скорее воротиться.
Дело у нас есть. А вечером, в сумерки, приеду к вам, часика два посижу.
Я
сказал уже, что Нелли не любила старика еще с первого его посещения. Потом я заметил, что даже какая-то ненависть проглядывала в лице ее, когда произносили при ней имя Ихменева. Старик начал
дело тотчас же, без околичностей. Он прямо подошел к Нелли, которая все еще лежала, скрыв лицо свое в подушках, и взяв ее за руку, спросил: хочет ли она перейти к нему жить вместо дочери?
Выслушав, она тоже ничего не
сказала и о ней, но краска покрыла ее бледное лицо, и весь почти этот
день она была в особенном волнении.
Я думал, что она еще не знает, что Алеша, по непременному распоряжению князя, должен был сопровождать графиню и Катю в деревню, и затруднялся, как открыть ей это, чтоб по возможности смягчить удар. Но каково же было мое изумление, когда Наташа с первых же слов остановила меня и
сказала, что нечего ее утешать,что она уже пять
дней, как знает про это.
В тот
день, когда Наташа объявила мне, что знает про отъезд (это было с неделю после разговора моего с князем), он вбежал ко мне в отчаянии, обнял меня, упал ко мне на грудь и зарыдал как ребенок. Я молчал и ждал, что он
скажет.
— Нет, Ваня, не то; ведь я не так глуп, чтоб задавать такие вопросы; но в том-то и
дело, что я тут сам ничего не знаю. Я спрашиваю себя и не могу ответить. А ты смотришь со стороны и, может, больше моего знаешь… Ну, хоть и не знаешь, то
скажи, как тебе кажется?
— Кончено
дело! — вскричал он, — все недоумения разрешены. От вас я прямо пошел к Наташе: я был расстроен, я не мог быть без нее. Войдя, я упал перед ней на колени и целовал ее ноги: мне это нужно было, мне хотелось этого; без этого я бы умер с тоски. Она молча обняла меня и заплакала. Тут я прямо ей
сказал, что Катю люблю больше ее…
Я видел, что Николаю Сергеичу хотелось было что-то
сказать, возразить,
сказать, например, что старик за
дело не принял дочь, но он поглядел на нас и смолчал.
Сама же в лавочку на другой
день не ходила;
сказала, что у меня голова болит; а когда пошла на третий
день, то никого не встретила и ужасно боялась, так что бегом бежала.
А на другой
день все меня высылала несколько раз поутру, хотя я и
сказала ей, что дедушка приходил всегда только перед вечером.
Я ему
сказала, а он велел мне, как только мне можно будет, каждый
день, в три часа, ходить к нему, и что он сам будет учить меня.
— За неделю до смерти мамаша подозвала меня и
сказала: «Нелли, сходи еще раз к дедушке, в последний раз, и попроси, чтоб он пришел ко мне и простил меня;
скажи ему, что я через несколько
дней умру и тебя одну на свете оставляю.
— Вот в последний
день, перед тем как ей умереть, перед вечером, мамаша подозвала меня к себе, взяла меня за руку и
сказала: «Я сегодня умру, Нелли», хотела было еще говорить, но уж не могла.
Он сидел у себя дома и ждал меня, и был такой страшный, худой, и
сказал, что он два
дня ничего не ел и Азорка тоже, и очень на меня сердился и упрекал меня.
Решили, что я останусь ночевать. Старик обделал
дело. Доктор и Маслобоев простились и ушли. У Ихменевых ложились спать рано, в одиннадцать часов. Уходя, Маслобоев был в задумчивости и хотел мне что-то
сказать, но отложил до другого раза. Когда же я, простясь с стариками, поднялся в свою светелку, то, к удивлению моему, увидел его опять. Он сидел в ожидании меня за столиком и перелистывал какую-то книгу.