Неточные совпадения
К чему
эта дешевая тревога из пустяков, которую я замечаю
в себе
в последнее
время и которая мешает жить и глядеть ясно на жизнь, о чем уже заметил мне один глубокомысленный критик, с негодованием разбирая мою последнюю повесть?» Но, раздумывая и сетуя, я все-таки оставался на месте, а между тем болезнь одолевала меня все более и более, и мне наконец стало жаль оставить теплую комнату.
В короткое
время своего знакомства с Ихменевым он совершенно узнал, с кем имеет дело, и понял, что Ихменева надо очаровать дружеским, сердечным образом, надобно привлечь к себе его сердце, и что без
этого деньги не много сделают.
Если я был счастлив когда-нибудь, то
это даже и не во
время первых упоительных минут моего успеха, а тогда, когда еще я не читал и не показывал никому моей рукописи:
в те долгие ночи, среди восторженных надежд и мечтаний и страстной любви к труду; когда я сжился с моей фантазией, с лицами, которых сам создал, как с родными, как будто с действительно существующими; любил их, радовался и печалился с ними, а подчас даже и плакал самыми искренними слезами над незатейливым героем моим.
Я заметил, что подобные сомнения и все
эти щекотливые вопросы приходили к нему всего чаще
в сумерки (так памятны мне все подробности и все то золотое
время!).
В сумерки наш старик всегда становился как-то особенно нервен, впечатлителен и мнителен. Мы с Наташей уж знали
это и заранее посмеивались.
Да! пришло наконец
это время, пришло
в минуту удач, золотых надежд и самого полного счастья, все вместе, все разом пришло!
Вся история дошла до меня
в подробности, хотя я, больной и убитый, все
это последнее
время, недели три, у них не показывался и лежал у себя на квартире.
— Господи! Что ж
это у вас происходит! Сам же все и рассказал, да еще
в такое
время?..
Так я мечтал и горевал, а между тем
время уходило. Наступала ночь.
В этот вечер у меня было условлено свидание с Наташей; она убедительно звала меня к себе запиской еще накануне. Я вскочил и стал собираться. Мне и без того хотелось вырваться поскорей из квартиры хоть куда-нибудь, хоть на дождь, на слякоть.
К величайшему моему ужасу, я увидел, что
это ребенок, девочка, и если б
это был даже сам Смит, то и он бы, может быть, не так испугал меня, как
это странное, неожиданное появление незнакомого ребенка
в моей комнате
в такой час и
в такое
время.
Рассказ Анны Андреевны меня поразил. Он совершенно согласовался со всем тем, что я сам недавно слышал от самого Алеши. Рассказывая, он храбрился, что ни за что не женится на деньгах. Но Катерина Федоровна поразила и увлекла его. Я слышал тоже от Алеши, что отец его сам, может быть, женится, хоть и отвергает
эти слухи, чтоб не раздражить до
времени графини. Я сказал уже, что Алеша очень любил отца, любовался и хвалился им и верил
в него, как
в оракула.
Со слезами каялся он мне
в знакомстве с Жозефиной,
в то же
время умоляя не говорить об
этом Наташе; и когда, жалкий и трепещущий, он отправлялся, бывало, после всех
этих откровенностей, со мною к ней (непременно со мною, уверяя, что боится взглянуть на нее после своего преступления и что я один могу поддержать его), то Наташа с первого же взгляда на него уже знала,
в чем дело.
В настоящее
время прекратились даже и
эти последние ресурсы; оставалась только одна работа, но плата за нее была самая ничтожная.
Между тем мы все прохаживались по комнате. Перед образом горела лампадка.
В последнее
время Наташа становилась все набожнее и набожнее и не любила, когда об
этом с ней заговаривали.
— Прежнее детское простодушие, правда,
в ней еще есть… Но когда ты улыбаешься, точно
в то же
время у тебя как-нибудь сильно заболит на сердце. Вот ты похудела, Наташа, а волосы твои стали как будто гуще… Что
это у тебя за платье?
Это еще у них было сделано?
Идти на такое объяснение и
в то же
время не оскорбить, не обидеть — на
это иногда не способны даже самые ловкие мудрецы, а способны именно сердца свежие, чистые и хорошо направленные, как у него.
Но у меня остались прежние сношения; могу кой о чем разведать, с разными тонкими людьми перенюхаться;
этим и беру; правда,
в свободное, то есть трезвое,
время и сам кой-что делаю, тоже через знакомых… больше по разведкам…
— Незнаком? Познакомься, брат: вот, Александра Семеновна, рекомендую тебе,
это литературный генерал; их только раз
в год даром осматривают, а
в прочее
время за деньги.
К тому
времени дело
этой девочки, надеюсь, совсем кончится;
в тот же раз я с тобой серьезно переговорю, потому что за тебя надо серьезно приняться.
В назначенное
время я сходил за лекарством и вместе с тем
в знакомый трактир,
в котором я иногда обедал и где мне верили
в долг.
В этот раз, выходя из дому, я захватил с собой судки и взял
в трактире порцию супу из курицы для Елены. Но она не хотела есть, и суп до
времени остался
в печке.
Я нарочно сказал ей
это. Я запирал ее, потому что не доверял ей. Мне казалось, что она вдруг вздумает уйти от меня. До
времени я решился быть осторожнее. Елена промолчала, и я-таки запер ее и
в этот раз.
Она не отвечала, губы ее вздрагивали. Кажется, ей хотелось что-то сказать мне; но она скрепилась и смолчала. Я встал, чтоб идти к Наташе.
В этот раз я оставил Елене ключ, прося ее, если кто придет и будет стучаться, окликнуть и спросить: кто такой? Я совершенно был уверен, что с Наташей случилось что-нибудь очень нехорошее, а что она до
времени таит от меня, как
это и не раз бывало между нами. Во всяком случае, я решился зайти к ней только на одну минутку, иначе я мог раздражить ее моею назойливостью.
Я отправился прямо к Алеше. Он жил у отца
в Малой Морской. У князя была довольно большая квартира, несмотря на то что он жил один. Алеша занимал
в этой квартире две прекрасные комнаты. Я очень редко бывал у него, до
этого раза всего, кажется, однажды. Он же заходил ко мне чаще, особенно сначала,
в первое
время его связи с Наташей.
Она судорожно сжимала мои колени своими руками. Все чувство ее, сдерживаемое столько
времени, вдруг разом вырвалось наружу
в неудержимом порыве, и мне стало понятно
это странное упорство сердца, целомудренно таящего себя до
времени и тем упорнее, тем суровее, чем сильнее потребность излить себя, высказаться, и все
это до того неизбежного порыва, когда все существо вдруг до самозабвения отдается
этой потребности любви, благодарности, ласкам, слезам…
Это он мне только
в добрые свои минуты позволяет говорить себе: ты, — прервал он, обращаясь ко мне, — ей-богу,
в иное
время запрещает!
Ты встречаешь меня с восторгом, ты вся проникнута новым положением нашим, ты хочешь говорить со мной обо всем
этом; ты грустна и
в то же
время шалишь и играешь со мной, а я — такого солидного человека из себя корчу!
Винюсь и я: может быть, я сам мало следил за тобой
в последнее
время и потому только теперь,
в этот вечер, узнал, на что ты можешь быть способен.
И она с такою любовью взглянула на меня, сказав
это. Все
это утро она смотрела на меня таким же нежным взглядом и казалась такою веселенькою, такою ласковою, и
в то же
время что-то стыдливое, даже робкое было
в ней, как будто она боялась чем-нибудь досадить мне, потерять мою привязанность и… и слишком высказаться, точно стыдясь
этого.
Странен был для меня и Алеша: он любил ее не меньше, чем прежде, даже, может быть, и сильнее, мучительнее, от раскаяния и благодарности. Но
в то же
время новая любовь крепко вселялась
в его сердце. Чем
это кончится — невозможно было предвидеть. Мне самому ужасно любопытно было посмотреть на Катю. Я снова обещал Наташе познакомиться с нею.
У старика была дочь, и дочь-то была красавица, а у
этой красавицы был влюбленный
в нее идеальный человек, братец Шиллеру, поэт,
в то же
время купец, молодой мечтатель, одним словом — вполне немец, Феферкухен какой-то.
Ну, вот хоть бы
эта мать: отделалась гордым презрением и хоть оставила у себя документ, но ведь князь знал, что она скорее повесится, чем употребит его
в дело: ну, и был покоен до
времени.
Эта детскость ее, ее яркий ум и
в то же
время некоторый недостаток рассудка — все
это было как-то более сродни для Алеши.
— Если б было
время, я бы вам сыграла Третий концерт Бетховена. Я его теперь играю. Там все
эти чувства… точно так же, как я теперь чувствую. Так мне кажется. Но
это в другой раз; а теперь надо говорить.
— С Наташей вы познакомитесь и не будете раскаиваться, — сказал я. — Она вас сама очень хочет узнать, и
это нужно хоть для того только, чтоб ей знать, кому она передает Алешу. О деле же
этом не тоскуйте очень.
Время и без ваших забот решит. Ведь вы едете
в деревню?
— О нет, мой друг, нет, я
в эту минуту просто-запросто деловой человек и хочу вашего счастья. Одним словом, я хочу уладить все дело. Но оставим на
время все дело,а вы меня дослушайте до конца, постарайтесь не горячиться, хоть две какие-нибудь минутки. Ну, как вы думаете, что если б вам жениться? Видите, я ведь теперь совершенно говорю о постороннем;что ж вы на меня с таким удивлением смотрите?
Много прошло уже
времени до теперешней минуты, когда я записываю все
это прошлое, но до сих пор с такой тяжелой, пронзительной тоской вспоминается мне
это бледное, худенькое личико,
эти пронзительные долгие взгляды ее черных глаз, когда, бывало, мы оставались вдвоем, и она смотрит на меня с своей постели, смотрит, долго смотрит, как бы вызывая меня угадать, что у ней на уме; но видя, что я не угадываю и все
в прежнем недоумении, тихо и как будто про себя улыбнется и вдруг ласково протянет мне свою горячую ручку с худенькими, высохшими пальчиками.
Я чувствую, что я отвлекусь от рассказа, но
в эту минуту мне хочется думать об одной только Нелли. Странно: теперь, когда я лежу на больничной койке один, оставленный всеми, кого я так много и сильно любил, — теперь иногда одна какая-нибудь мелкая черта из того
времени, тогда часто для меня не приметная и скоро забываемая, вдруг приходя на память, внезапно получает
в моем уме совершенно другое значение, цельное и объясняющее мне теперь то, чего я даже до сих пор не умел понять.
И он снова поднес ей лекарство. Но
в этот раз она даже и не схитрила, а просто снизу вверх подтолкнула рукой ложку, и все лекарство выплеснулось прямо на манишку и на лицо бедному старичку. Нелли громко засмеялась, но не прежним простодушным и веселым смехом.
В лице ее промелькнуло что-то жестокое, злое. Во все
это время она как будто избегала моего взгляда, смотрела на одного доктора и с насмешкою, сквозь которую проглядывало, однако же, беспокойство, ждала, что-то будет теперь делать «смешной» старичок.
Она была как взбешенная и как будто сама ощущала наслаждение
в этом бешенстве, как будто сама сознавала, что
это и стыдно и нехорошо, и
в то же
время как будто поджигала себя на дальнейшие выходки.
Я поблагодарил ее и сел у изголовья Нелли. Мне самому было тяжело, что я мог оставить ее
в такую минуту. Долго, до глубокой ночи сидел я над нею, задумавшись… Роковое
это было
время.
Я решился до
времени не говорить Наташе об
этой встрече, но непременно сказать ей тотчас же, когда она останется одна, по отъезде Алеши.
В настоящее же
время она была так расстроена, что хотя бы и поняла и осмыслила вполне всю силу
этого факта, но не могла бы его так принять и прочувствовать, как впоследствии,
в минуту подавляющей последней тоски и отчаяния. Теперь же минута была не та.
Знаешь, Ваня, я тебе признаюсь
в одном: помнишь, у нас была ссора, три месяца назад, когда он был у той, как ее, у
этой Минны… я узнала, выследила, и веришь ли: мне ужасно было больно, а
в то же
время как будто и приятно… не знаю, почему… одна уж мысль, что он тоже, как большойкакой-нибудь, вместе с другими большимипо красавицам разъезжает, тоже к Минне поехал!
Видно было, что ее мамашане раз говорила с своей маленькой Нелли о своих прежних счастливых днях, сидя
в своем угле,
в подвале, обнимая и целуя свою девочку (все, что у ней осталось отрадного
в жизни) и плача над ней, а
в то же
время и не подозревая, с какою силою отзовутся
эти рассказы ее
в болезненно впечатлительном и рано развившемся сердце больного ребенка.
О Наташа, ведь ты помнишь, как я прежде тебя любил: ну, а теперь и во все
это время я тебя вдвое,
в тысячу раз больше любил, чем прежде!
Впервые опубликован
в журнале «
Время», январь-июль 1861 г. под заглавием «Униженные и оскорбленные. Из записок неудавшегося литератора» с посвящением М.М.Достоевскому. Текст был переработан для отдельного издания
этого же года, при последующих изданиях проводилась только стилистическая правка. Воспроизводится по изданию 1879 г. (последнее при жизни автора) с исправлением опечаток по предыдущим изданиям. 1859 г.