Неточные совпадения
Во-первых, с
виду она была так стара, как не бывают никакие собаки, а во-вторых, отчего же мне, с первого раза, как я ее увидал, тотчас же пришло в голову, что эта собака не может быть такая, как
все собаки; что она — собака необыкновенная; что в ней непременно должно быть что-то фантастическое, заколдованное; что это, может быть, какой-нибудь Мефистофель в собачьем
виде и что судьба ее какими-то таинственными, неведомыми путами соединена с судьбою ее хозяина.
И походка их и
весь их
вид чуть не проговаривали тогда с каждым шагом...
Уверяли, что Николай Сергеич, разгадав характер молодого князя, имел намерение употребить
все недостатки его в свою пользу; что дочь его Наташа (которой уже было тогда семнадцать лет) сумела влюбить в себя двадцатилетнего юношу; что и отец и мать этой любви покровительствовали, хотя и делали
вид, что ничего не замечают; что хитрая и «безнравственная» Наташа околдовала, наконец, совершенно молодого человека, не видавшего в целый год, ее стараниями, почти ни одной настоящей благородной девицы, которых так много зреет в почтенных домах соседних помещиков.
А ну-ка, ну-ка прочти! — заключил он с некоторым
видом покровительства, когда я наконец принес книгу и
все мы после чаю уселись за круглый стол, — прочти-ка, что ты там настрочил; много кричат о тебе!
— Вот он какой, — сказала старушка, оставившая со мной в последнее время
всю чопорность и
все свои задние мысли, — всегда-то он такой со мной; а ведь знает, что мы
все его хитрости понимаем. Чего ж бы передо мной виды-то на себя напускать! Чужая я ему, что ли? Так он и с дочерью. Ведь простить-то бы мог, даже, может быть, и желает простить, господь его знает. По ночам плачет, сама слышала! А наружу крепится. Гордость его обуяла… Батюшка, Иван Петрович, рассказывай поскорее: куда он ходил?
Но убитый
вид ее, дрожавшей перед ним от страха, тронул его. Он как будто устыдился своего гнева и на минуту сдержал себя. Мы
все молчали; я старался не глядеть на него. Но добрая минута тянулась недолго. Во что бы ни стало надо было высказаться, хотя бы взрывом, хотя бы проклятием.
— Я помню, Алеша, вы со мной тогда поминутно советовались и
все мне рассказали, отрывками, разумеется, в
виде предположений, — прибавил я, смотря на Наташу.
Напротив, показывал такой
вид, как будто уже
все дело решено и между нами уже не может быть никакого спора и недоумения.
Последние слова он проговорил так одушевленно, с таким чувством, с таким
видом самого искреннего уважения к Наташе, что победил нас
всех.
Жест его был как-то выделанно удалой, а вместе с тем в настоящую минуту он, видимо, сдерживал себя,
всего более желая себе придать
вид чрезвычайной деловитости и солидности.
Она тихо,
все еще продолжая ходить, спросила, почему я так поздно? Я рассказал ей вкратце
все мои похождения, но она меня почти и не слушала. Заметно было, что она чем-то очень озабочена. «Что нового?» — спросил я. «Нового ничего», — отвечала она, но с таким
видом, по которому я тотчас догадался, что новое у ней есть и что она для того и ждала меня, чтоб рассказать это новое, но, по обыкновению своему, расскажет не сейчас, а когда я буду уходить. Так всегда у нас было. Я уж применился к ней и ждал.
— Послушай, — сказала она, — Алеша был пресмешной сегодня и даже удивил меня. Он был очень мил, очень счастлив с
виду, но влетел таким мотыльком, таким фатом,
все перед зеркалом вертелся. Уж он слишком как-то без церемонии теперь… да и сидел-то недолго. Представь: мне конфет привез.
Замечу кстати: хоть Елена и показывала
вид, что как будто не хочет говорить со мною, но эти оклики, довольно частые, эта потребность обращаться ко мне со
всеми недоумениями, доказывали противное и, признаюсь, были мне даже приятны.
Последние же слова ее князю о том, что он не может смотреть на их отношения серьезно, фраза об извинении по обязанности гостеприимства, ее обещание, в
виде угрозы, доказать ему в этот же вечер, что она умеет говорить прямо, —
все это было до такой степени язвительно и немаскировано, что не было возможности, чтоб князь не понял
всего этого.
Мне тут же показалось одно: что вчерашний визит ко мне Маслобоева, тогда как он знал, что я не дома, что сегодняшний мой визит к Маслобоеву, что сегодняшний рассказ Маслобоева, который он рассказал в пьяном
виде и нехотя, что приглашение быть у него сегодня в семь часов, что его убеждения не верить в его хитрость и, наконец, что князь, ожидающий меня полтора часа и, может быть, знавший, что я у Маслобоева, тогда как Нелли выскочила от него на улицу, — что
все это имело между собой некоторую связь.
— Нет, нет, конечно, меньше. Вы с ними знакомы, и, может быть, даже сама Наталья Николаевна вам не раз передавала свои мысли на этот счет; а это для меня главное руководство. Вы можете мне много помочь; дело же крайне затруднительное. Я готов уступить и даже непременно положил уступить, как бы ни кончились
все прочие дела; вы понимаете? Но как, в каком
виде сделать эту уступку, вот в чем вопрос? Старик горд, упрям; пожалуй, меня же обидит за мое же добродушие и швырнет мне эти деньги назад.
Но лишь только случалось ему встретить какого-нибудь прохожего, где-нибудь наедине, так чтоб кругом никого не было, он молча шел на него, с самым серьезным и глубокомысленным
видом, вдруг останавливался перед ним, развертывал свой плащ и показывал себя во
всем… чистосердечии.
Тем страннее шел к ее лицу шаловливый
вид и задорные блестящие взгляды, очень удивлявшие доктора, самого добрейшего из
всех немецких людей в Петербурге.
Она тотчас же подружилась с Нелли и много помогала мне во
все время ее болезни, навещала нас почти каждый день и всегда, бывало, приедет с таким
видом, как будто что-нибудь пропало или куда-то уехало и надо поскорее ловить.
А потому я нарочно рассказывал как можно подробнее, стараясь предупредить
все ее вопросы, тем более что ей самой в ее положении трудно было меня расспрашивать: легко ли в самом деле, под
видом равнодушия, выпытывать о совершенствах своей соперницы?
— Да, и я на
все решилась, Ваня, — прибавила она с таким
видом, который ясно и как-то нетерпеливо предупреждал меня, чтоб я и не продолжал этого разговора.
Я рассказал
все в тот же день Анне Андреевне, чтоб обрадовать старушку, умоляя ее, между прочим, не заглядывать ему теперь в лицо с особенным
видом, не вздыхать, не делать намеков и, одним словом, ни под каким
видом не показывать, что ей известна эта последняя его выходка.
Зеленый садик, освещенный заходящим солнцем, был
весь на
виду.
Для чего этим трем барышням нужно было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго-натянутых красных чулках были на
всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого другого, что делалось в их таинственном мире, он не понимал, но знал, что всё, что там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.