Однако ж позвольте спросить: уверены ли вы, что те, которые уже совершенно смирились и считают себе за честь и за
счастье быть вашими шутами, приживальщиками и прихлебателями, — уверены ли вы, что они уже совершенно отказались от всякого самолюбия?
Неточные совпадения
И когда уже затрещит вся Россия, то он, Фома, пренебрегая славой, пойдет в монастырь и
будет молиться день и ночь в киевских пещерах о
счастии отечества.
— Науками, братец, науками, вообще науками! Я вот только не могу сказать, какими именно, а только знаю, что науками. Как про железные дороги говорит! И знаешь, — прибавил дядя полушепотом, многозначительно прищуривая правый глаз, — немного эдак, вольных идей! Я заметил, особенно когда про семейное
счастье заговорил… Вот жаль, что я сам мало понял (времени не
было), а то бы рассказал тебе все как по нитке. И, вдобавок, благороднейших свойств человек! Я его пригласил к себе погостить. С часу на час ожидаю.
Я
буду смотреть на ваше
счастье.
— Дети мои, дети моего сердца! — сказал он. — Живите, цветите и в минуты
счастья вспоминайте когда-нибудь про бедного изгнанника! Про себя же скажу, что несчастье
есть, может
быть, мать добродетели. Это сказал, кажется, Гоголь, писатель легкомысленный, но у которого бывают иногда зернистые мысли. Изгнание
есть несчастье! Скитальцем пойду я теперь по земле с моим посохом, и кто знает? может
быть, через несчастья мои я стану еще добродетельнее! Эта мысль — единственное оставшееся мне утешение!
Он знал, что теперь его набожно остановят, уцепятся за него, особенно когда он всех осчастливил, когда все в него снова уверовали, когда все готовы
были носить его на руках и почитать это за честь и за
счастье.
Он и не противился; он вырывался от не пускавших его; он требовал своего посоха, молил, чтоб отдали ему его свободу, чтоб отпустили его на все четыре стороны; что он в «этом доме»
был обесчещен, избит; что он воротился для того, чтоб составить всеобщее
счастье; что может ли он, наконец, оставаться в «доме неблагодарности и
есть щи, хотя сытные, но приправленные побоями»?
— Фома, Фома! — вскричал дядя. — Не убивай меня этим воспоминанием! Я уж говорил тебе, что всей крови моей недостаточно, чтоб омыть эту обиду.
Будь же великодушен! забудь, прости и останься созерцать наше
счастье! Твои плоды, Фома!..
Вот теперь это все вдруг пришло на память, и мне как-то стыдно, что я до сих пор ничего еще не сделал, чтоб
быть достойным такого
счастья.
Я ведь помню, когда ты
был маленький, — прибавил он, смотря на меня с неизъяснимым выражением любви и
счастья.
Егор Ильич и Настенька до того
были счастливы друг с другом, что даже боялись за свое
счастье, считали, что это уж слишком послал им Господь; что не стоят они такой милости, и предполагали, что, может
быть, впоследствии им назначено искупить свое
счастье крестом и страданиями.
Ночью приходит ко мне, — в одном доме живем, — жалуется: вот, Шлейермахер утверждает, что идея
счастья была акушеркой, при ее помощи разум родил понятие о высшем благе.
Бальзаминова. А ты, Миша, не обижайся! Пословица-то говорит, что «дуракам счастье». Ну, вот нам счастье и вышло. За умом не гонись, лишь бы
счастье было. С деньгами-то мы и без ума проживем.
Неточные совпадения
Хлестаков. Возле вас стоять уже
есть счастие; впрочем, если вы так уже непременно хотите, я сяду. Как я счастлив, что наконец сижу возле вас.
Добчинский. Марья Антоновна! (Подходит к ручке.)Честь имею поздравить. Вы
будете в большом, большом
счастии, в золотом платье ходить и деликатные разные супы кушать; очень забавно
будете проводить время.
Лука стоял, помалчивал, // Боялся, не наклали бы // Товарищи в бока. // Оно
быть так и сталося, // Да к
счастию крестьянина // Дорога позагнулася — // Лицо попово строгое // Явилось на бугре…
Пришел дьячок уволенный, // Тощой, как спичка серная, // И лясы распустил, // Что
счастие не в пажитях, // Не в соболях, не в золоте, // Не в дорогих камнях. // «А в чем же?» // — В благодушестве! // Пределы
есть владениям // Господ, вельмож, царей земных, // А мудрого владение — // Весь вертоград Христов! // Коль обогреет солнышко // Да пропущу косушечку, // Так вот и счастлив я! — // «А где возьмешь косушечку?» // — Да вы же дать сулилися…
— Послали в Клин нарочного, // Всю истину доведали, — // Филиппушку спасли. // Елена Александровна // Ко мне его, голубчика, // Сама — дай Бог ей
счастие! // За ручку подвела. // Добра
была, умна
была,