Неточные совпадения
К ней являлись городские сороки с отчетами; ей всегда и везде
было первое место, —
словом, она извлекала из своего генеральства все, что могла извлечь.
Словом, красноречия
было истрачено в невероятном количестве.
Мне казалось даже, что я сам выказываю необыкновенное великодушие, благородно жертвуя собою, чтоб осчастливить невинное и прелестное создание, —
словом, я помню, что во всю дорогу
был очень доволен собой.
Словом, я сам почувствовал, что зарапортовался ужасно. По молодости еще можно
было простить. Но господин Бахчеев не простил. Серьезно и строго смотрел он мне в глаза и, наконец, вдруг побагровел, как индейский петух.
Но последних
слов уже не
было слышно. Коляска, принятая дружно четверкою сильных коней, исчезла в облаках пыли. Подали и мой тарантас; я сел в него, и мы тотчас же проехали городишко. «Конечно, этот господин привирает, — подумал я, — он слишком сердит и не может
быть беспристрастным. Но опять-таки все, что он говорил о дяде, очень замечательно. Вот уж два голоса согласны в том, что дядя любит эту девицу… Гм! Женюсь я иль нет?» В этот раз я крепко задумался.
— И не думал; в голове не
было! А ты от кого слышал? Раз как-то с языка сорвалось, вот и пошло гулять мое
слово. И отчего им Фома так не мил? Вот подожди, Сергей, я тебя познакомлю, — прибавил он, робко взглянув на меня, как будто уже предчувствуя и во мне врага Фоме Фомичу. — Это, брат, такой человек…
— Друг мой, ни
слова об этом! — перебил дядя, как будто в испуге и даже понизив голос. — После, после это все объяснится. Я, может
быть, и виноват перед тобою и даже, может
быть, очень виноват, но…
— Друг мой, и не спрашивай! после, после! все это после объяснится! Я, может
быть, и во многом виноват, но я хотел поступить как честный человек, и… и… и ты на ней женишься! Ты женишься, если только
есть в тебе хоть капля благородства! — прибавил он, весь покраснев от какого-то внезапного чувства, восторженно и крепко сжимая мою руку. — Но довольно, ни
слова больше! Все сам скоро узнаешь. От тебя же
будет зависеть… Главное, чтоб ты теперь там понравился, произвел впечатление. Главное, не сконфузься.
Ну, наконец, она ведь, что называется, grande dame, генеральша… превосходнейший человек
был ее муж: во-первых, генерал, человек образованнейший, состояния не оставил, но зато весь
был изранен;
словом — стяжал уважение!
Конечно,
есть слабости: так иногда заторопится, скоро скажет, не то
слово скажет, которое нужно, то
есть не лжет, ты не думай… все это, брат, так сказать, от чистого, от благородного сердца выходит, то
есть если даже и солжет что-нибудь, то единственно, так сказать, чрез излишнее благородство души — понимаешь?
Роста он
был небольшого, дряблый и хилый, и на ходу как-то особенно приседал, вероятно, находя в этом самую высшую деликатность, —
словом, он весь
был пропитан деликатностью, субтильностью и необыкновенным чувством собственного достоинства.
В ту же минуту добрая тетушка, Прасковья Ильинична, не вытерпела, бросила разливать чай и кинулась
было ко мне лобызать меня; но я еще не успел ей сказать двух
слов, как тотчас же раздался визгливый голос девицы Перепелицыной, пропищавшей, что «видно, Прасковья Ильинична забыли-с маменьку-с (генеральшу), что маменька-с требовали чаю-с, а вы и не наливаете-с, а они ждут-с», и Прасковья Ильинична, оставив меня, со всех ног бросилась к своим обязанностям.
Со второго
слова она мне: «А
есть ли, батюшка, деревеньки?» То
есть ни курицы не
было, — что отвечать?
— Ах, дядюшка, вы все с своими науками!.. Вообразите, — продолжал я, с необыкновенною развязностью, любезно осклабляясь и обращаясь снова к Обноскиной, — мой дорогой дядюшка до такой степени предан наукам, что откопал где-то на большой дороге какого-то чудодейственного, практического философа, господина Коровкина; и первое
слово сегодня ко мне, после стольких лет разлуки,
было, что он ждет этого феноменального чудодея с каким-то судорожным, можно сказать, нетерпением… из любви к науке, разумеется…
Но прежде, чем я
буду иметь честь лично представить читателю вошедшего Фому Фомича, я считаю совершенно необходимым сказать несколько
слов о Фалалее и объяснить, что именно
было ужасного в том, что он плясал комаринского, а Фома Фомич застал его в этом веселом занятии.
Словом, все бы пошло хорошо, если б не
было на свете комаринского.
Эти
слова и смешной донельзя, по своей педантской важности, вход Фомы чрезвычайно заинтересовали меня. Мне любопытно
было узнать, до чего, до какого забвения приличий дойдет наконец наглость этого зазнавшегося господчика.
— Но ведь не может же
быть, чтоб мы с вами сказали последнее
слово, Настасья Евграфовна! Ради бога, назначьте мне свиданье, хоть сегодня же. Впрочем, теперь уж смеркается. Ну так, если только можно, завтра утром, пораньше; я нарочно велю себя разбудить пораньше. Знаете, там, у пруда,
есть беседка. Я ведь помню; я знаю дорогу. Я ведь здесь жил маленький.
Бедный дядя! Он должен
был повторить всю эту галиматью, фразу за фразой,
слово за
словом! Я стоял и краснел, как виноватый. Злость душила меня.
С первых
слов, прочитанных мною, я понял, что это
было просительное письмо, адресованное ко мне, и в котором я именовался «просвещенным благодетелем».
— А вот какую: может
быть, вы и согласитесь исполнить мою главную просьбу, может
быть, и нет, но во всяком случае прежде изложения я бы попросил вас покорнейше сделать мне величайшее одолжение дать мне честное и благородное
слово дворянина и порядочного человека, что все, услышанное вами от меня, останется между нами в глубочайшей тайне и что вы ни в каком случае, ни для какого лица не измените этой тайне и не воспользуетесь для себя той идеей, которую я теперь нахожу необходимым вам сообщить.
— Дело, в сущности, очень простое, — начал Мизинчиков. — Я, видите ли, хочу увезти Татьяну Ивановну и жениться на ней;
словом,
будет нечто похожее на Гретна-Грин, — понимаете?
Жил глупо, задавал тону, корчил Бурцева, играл,
пил —
словом, глупо, даже и вспоминать стыдно.
— О, не беспокойтесь! в этом я совершенно уверен. В том-то и состоит основная мысль, что Татьяна Ивановна способна завести амурное дело решительно со всяким встречным,
словом, со всяким, кому только придет в голову ей отвечать. Вот почему я и взял с вас предварительно честное
слово, чтоб вы тоже не воспользовались этой идеей. Вы же, конечно, поймете, что мне бы даже грешно
было не воспользоваться таким случаем, особенно при моих обстоятельствах.
Во-вторых, несмотря на то что у ней
есть верных тысяч сто серебром, несмотря на это, я беру только сто тысяч ассигнациями и уже дал себе
слово не брать у ней ни копейки больше во всю мою жизнь, хотя бы и мог, — это опять чего-нибудь стоит!
— Признаюсь вам, — отвечал он, — этот вопрос для меня хуже самой горькой пилюли. В том-то и штука, что я уже открыл мою мысль…
словом, свалял ужаснейшего дурака! И как бы вы думали, кому? Обноскину! так что я даже сам не верю себе. Не понимаю, как и случилось! Он все здесь вертелся; я еще его хорошо не знал, и когда осенило меня вдохновение, я, разумеется,
был как будто в горячке; а так как я тогда же понял, что мне нужен помощник, то и обратился к Обноскину… Непростительно, непростительно!
Можешь делать все, что тебе угодно, ходить по всем комнатам и в саду, и даже при гостях, —
словом, все, что угодно; но только под одним условием, что ты ничего не
будешь завтра сам говорить при маменьке и при Фоме Фомиче, — это непременное условие, то
есть решительно ни полслова — я уж обещался за тебя, — а только
будешь слушать, что старшие… то
есть я хотел сказать, что другие
будут говорить.
Они, видишь ли, — уж признаюсь тебе во всем, — думали, что я сам в нее влюблен и жениться хочу;
словом, стремлюсь к погибели: они это мне так объяснили… так вот, чтоб спасти меня, и решились
было ее изгнать.
Не теряя ни минуты, я поспешил рассказать ему весь мой разговор с Настенькой, мое сватовство, ее решительный отказ, ее гнев на дядю за то, что он смел меня вызывать письмом; объяснил, что она надеется его спасти своим отъездом от брака с Татьяной Ивановной, —
словом, не скрыл ничего; даже нарочно преувеличил все, что
было неприятного в этих известиях. Я хотел поразить дядю, чтоб допытаться от него решительных мер, — и действительно поразил. Он вскрикнул и схватил себя за голову.
— Может
быть, я ее увижу, Сергей: все объяснится, поверь, что все объяснится, и… и… и женишься же ты на ней — даю тебе честное
слово!
Но каково же
было мое изумление, когда в вышедшем вслед за испуганной дамой кавалере я узнал Обноскина, — Обноскин, который, по
словам Мизинчикова, давно уже уехал!
— Пойдем! — сказал он, задыхаясь, и, крепко схватив меня за руку, потащил за собою. Но всю дорогу до флигеля он не сказал ни
слова, не давал и мне говорить. Я ожидал чего-нибудь сверхъестественного и почти не обманулся. Когда мы вошли в комнату, с ним сделалось дурно; он
был бледен, как мертвый. Я немедленно спрыснул его водою. «Вероятно, случилось что-нибудь очень ужасное, — думал я, — когда с таким человеком делается обморок».
И я рассказал ему сцену в беседке с Обноскиным. Дядя
был в чрезвычайном удивлении. Я ни
слова не упомянул о Мизинчикове.
Слова эти
были произнесены с таким яростным сарказмом, что не
было никакой возможности не удовлетворить тотчас же господина Бахчеева. Все немедленно сели в коляску, и лошади поскакали.
— Ваш поступок в моем доме, сударь,
был скверный поступок, — отвечал дядя, строго взглянув на Обноскина, — а это и дом-то не ваш. Вы слышали: Татьяна Ивановна не хочет оставаться здесь ни минуты. Чего же вам более? Ни
слова — слышите, ни
слова больше, прошу вас! Я чрезвычайно желаю избежать дальнейших объяснений, да и вам это
будет выгоднее.
Сам же он
был грустен и задумчив: видно
было, что бешеные
слова Анфисы Петровны о Настеньке тяжело и больно отозвались в его сердце.
— Ночью; а утром, чем свет, и письмо отослал с Видоплясовым. Я, братец, все изобразил, на двух листах, все рассказал, правдиво и откровенно, —
словом, что я должен, то
есть непременно должен, — понимаешь? — сделать предложение Настеньке. Я умолял его не разглашать о свидании в саду и обращался ко всему благородству его души, чтоб помочь мне у маменьки. Я, брат, конечно, худо написал, но я написал от всего моего сердца и, так сказать, облил моими слезами…
Возле него семенил Ежевикин; впрочем, он семенил и везде, целовал ручки у генеральши и у приезжей гостьи, нашептывал что-то девице Перепелицыной, ухаживал за Фомой Фомичом, —
словом,
поспевал везде.
Едва только произнес Фома последнее
слово, как дядя схватил его за плечи, повернул, как соломинку, и с силою бросил его на стеклянную дверь, ведшую из кабинета во двор дома. Удар
был так силен, что притворенные двери растворились настежь, и Фома, слетев кубарем по семи каменным ступенькам, растянулся на дворе. Разбитые стекла с дребезгом разлетелись по ступеням крыльца.
— Фома, — начал дядя, сбиваясь на каждом
слове, — вот теперь… когда ты отдохнул и опять вместе с нами… то
есть, я хотел сказать, Фома, что понимаю, как давеча, обвинив, так сказать, невиннейшее создание…
— Да, Фома! — подхватил Бахчеев, — прости и ты меня, дурака! не знал я тебя, не знал! Ты, Фома Фомич, не только ученый, но и — просто герой! Весь дом мой к твоим услугам. А лучше всего приезжай-ка, брат, ко мне послезавтра, да уж и с матушкой-генеральшей, да уж и с женихом и невестой, — да чего тут! всем домом ко мне! то
есть вот как пообедаем, — заранее не похвалюсь, а одно скажу: только птичьего молока для вас не достану! Великое
слово даю!
Словом, Фома Фомич
был в ангельском расположении духа.
— Фома!.. — вскричал
было дядя, но всеобщий хохот покрыл
слова его. Фома Фомич так и заливался. Видя это, рассмеялся и дядя.
Он теперь ходил за Фомой как собачка, смотрел на него с благоговением и к каждому
слову его прибавлял: «Благороднейший ты человек, Фома! ученый ты человек, Фома!» Что ж касается Ежевикина, то он
был в самой последней степени восторга.
Разумеется, старик, несмотря на свой восторг, понимал Фому Фомича насквозь;
словом,
было ясно, что Фома Фомич воцарился в этом доме навеки и что тиранству его теперь уже не
будет конца.
— Почтительнее
будет выразиться: многоразличные вопли испускали-с. Кричали: как они представятся теперь прекрасному полу-с? а потом прибавили: «Я не достоин рода человеческого!» — и все так жалостно говорили-с, в отборных словах-с.
Они и теперь не могут говорить о нем без особого чувства; припоминают каждое его
слово, что он
ел, что любил.
Через пять лет имения узнать нельзя
было: крестьяне разбогатели; завелись статьи по хозяйству, прежде невозможные; доходы чуть ли не удвоились, —
словом, новый управитель отличился и прогремел на всю губернию хозяйственными своими способностями.