Неточные совпадения
— Науками, братец, науками, вообще науками! Я вот только не могу сказать, какими именно, а только знаю, что науками. Как про железные дороги говорит! И знаешь, — прибавил дядя полушепотом, многозначительно прищуривая правый глаз, — немного эдак, вольных идей! Я заметил, особенно когда про семейное счастье заговорил… Вот жаль, что я сам мало понял (времени не
было), а то бы
рассказал тебе все как по нитке. И, вдобавок, благороднейших свойств человек! Я его пригласил к себе погостить. С часу на час ожидаю.
— Эх, брат! все это только дрязги и больше ничего! вот, например, я тебе
расскажу: теперь он сердится на меня, и за что, как ты думаешь?.. Впрочем, может
быть, я и сам виноват. Лучше я тебе потом
расскажу…
— Так… я
было, кстати, хотел
рассказать… Впрочем, напомните мне при случае. А теперь,
будьте уверены, что я вас понимаю и… умею ценить…
Насчет манер
было еще хуже: Фома решительно не мог образовать по-своему Фалалея, который, несмотря на запрещение, приходил по утрам
рассказывать ему свои сны, что Фома Фомич, с своей стороны, находил в высшей степени неприличным и фамильярным.
Стояли мы в Красногорске (начал дядя, сияя от удовольствия, скороговоркой и торопясь, с бесчисленными вводными предложениями, что
было с ним всегда, когда он начинал что-нибудь
рассказывать для удовольствия публики).
После спектакля меня познакомил и, должно
быть,
рассказал, проказник.
— Но я теперь еще ничего не знаю, Настасья Евграфовна. Я сперва все узнаю от дядюшки. Ведь должен же он наконец мне все
рассказать, и тогда я, может
быть, скажу вам что-нибудь очень важное…
— Друг мой! — продолжал дядя с глубоким чувством. — Они требуют от меня невозможного! Ты
будешь судить меня; ты теперь станешь между ним и мною, как беспристрастный судья. Ты не знаешь, ты не знаешь, чего они от меня требовали, и, наконец, формально потребовали, все высказали! Но это противно человеколюбию, благородству, чести… Я все
расскажу тебе, но сперва…
— Ты, впрочем, не рви тетрадку, — сказал он наконец Гавриле. — Подожди и сам
будь здесь: ты, может
быть, еще понадобишься. Друг мой! — прибавил он, обращаясь ко мне, — я, кажется, уж слишком сейчас закричал. Всякое дело надо делать с достоинством, с мужеством, но без криков, без обид. Именно так. Знаешь что, Сережа: не лучше ли
будет, если б ты ушел отсюда? Тебе все равно. Я тебе потом все сам
расскажу — а? как ты думаешь? Сделай это для меня, пожалуйста.
А я
буду там, вымолю прощение, решусь на одно дело — я теперь уж знаю, как сделать, — и тогда мигом к тебе, и тогда все, все, все до последней черты тебе
расскажу, всю душу выложу пред тобою.
Мне очевидно
было, что и знакомство господина Мизинчикова и любезный его разговор — все это предпринято им с какою-то целью и что господин Мизинчиков просто во мне нуждается. Давеча он сидел нахмуренный и серьезный; теперь же
был веселый, улыбающийся и готовый
рассказывать длинные истории. Видно
было с первого взгляда, что этот человек отлично владел собой и, кажется, знал людей.
Не теряя ни минуты, я поспешил
рассказать ему весь мой разговор с Настенькой, мое сватовство, ее решительный отказ, ее гнев на дядю за то, что он смел меня вызывать письмом; объяснил, что она надеется его спасти своим отъездом от брака с Татьяной Ивановной, — словом, не скрыл ничего; даже нарочно преувеличил все, что
было неприятного в этих известиях. Я хотел поразить дядю, чтоб допытаться от него решительных мер, — и действительно поразил. Он вскрикнул и схватил себя за голову.
— Отказала! Гм!.. А знаешь, я как будто предчувствовал, что она откажет тебе, — сказал он в задумчивости. — Но нет! — вскрикнул он. — Я не верю! это невозможно! Но ведь в таком случае все расстроится! Да ты, верно, как-нибудь неосторожно с ней начал, оскорбил еще, может
быть; пожалуй, еще комплименты пустился отмачивать…
Расскажи мне еще раз, как это
было, Сергей!
— Понимаешь ли ты, — вскричал он в отчаянии, вскакивая со стула, — понимаешь ли ты, что они хотят ее погубить, осрамить, обесчестить; ищут предлога, чтоб бесчестие на нее всклепать и за это выгнать ее; а вот теперь и нашелся предлог! Ведь они говорили, что она со мной гнусные связи имеет! ведь они, подлецы, говорили, что она с Видоплясовым имеет! Это все Анна Ниловна говорила. Что теперь
будет? что завтра
будет? Неужели
расскажет Фома?
— А нельзя ли не выгонять? Я, брат, так решил: завтра же пойду к нему рано, чем свет, все
расскажу, вот как с тобой говорил: не может
быть, чтоб он не понял меня; он благороден, он благороднейший из людей! Но вот что меня беспокоит: что, если маменька предуведомила сегодня Татьяну Ивановну о завтрашнем предложении? Ведь это уж худо!
И я
рассказал ему сцену в беседке с Обноскиным. Дядя
был в чрезвычайном удивлении. Я ни слова не упомянул о Мизинчикове.
— Что ж мы, едем иль нет? Али до ночи
будем стоять да сказки
рассказывать? — прервал господин Бахчеев, влезая в коляску.
— Ночью; а утром, чем свет, и письмо отослал с Видоплясовым. Я, братец, все изобразил, на двух листах, все
рассказал, правдиво и откровенно, — словом, что я должен, то
есть непременно должен, — понимаешь? — сделать предложение Настеньке. Я умолял его не разглашать о свидании в саду и обращался ко всему благородству его души, чтоб помочь мне у маменьки. Я, брат, конечно, худо написал, но я написал от всего моего сердца и, так сказать, облил моими слезами…
Оставшись один, я вспомнил о моей встрече давеча с Настенькой и
был рад, что не
рассказал о ней дяде: я бы расстроил его еще более. Предвидел я большую грозу и не мог понять, каким образом дядя устроит свои дела и сделает предложение Настеньке. Повторяю: несмотря на всю веру в его благородство, я поневоле сомневался в успехе.
— Нет, это Настенька. Намедни мы читали. Она прочла, да и говорит: «Какие смешные стихи! Вот
будет Илюша именинник, заставим его выучить да
рассказать. То-то смеху
будет!»
— Друг мой, друг мой! — сказал он, растроганный, — ты совершенно понимаешь меня и еще лучше меня
рассказал все, что я сам хотел
было выразить.
Затем… затем я, конечно, не мог, при маме, коснуться до главного пункта, то есть до встречи с нею и всего прочего, а главное, до ее вчерашнего письма к нему, и о нравственном «воскресении» его после письма; а это-то и было главным, так что все его вчерашние чувства, которыми я думал так обрадовать маму, естественно, остались непонятными, хотя, конечно, не по моей вине, потому что я все, что можно
было рассказать, рассказал прекрасно.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше
рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда
будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Случилось дело дивное: // Пастух ушел; Федотушка // При стаде
был один. // «Сижу я, — так
рассказывал // Сынок мой, — на пригорочке, // Откуда ни возьмись — // Волчица преогромная // И хвать овечку Марьину! // Пустился я за ней, // Кричу, кнутищем хлопаю, // Свищу, Валетку уськаю… // Я бегать молодец, // Да где бы окаянную // Нагнать, кабы не щенная: // У ней сосцы волочились, // Кровавым следом, матушка. // За нею я гнался!
Правдин. Каким же образом? Происшествии с человеком ваших качеств никому равнодушны
быть не могут. Вы меня крайне одолжите, если
расскажете…
— Много у нас всякого шуму
было! —
рассказывали старожилы, — и через солдат секли, и запросто секли… Многие даже в Сибирь через это самое дело ушли!
Рассказывали, например, что однажды кто-то застал его спящим на диване, причем будто бы тело его
было кругом обставлено мышеловками.