Неточные совпадения
Никогда до сих пор не
входил он в распивочные, но теперь голова его кружилась, и к
тому же палящая жажда томила его.
В это время
вошла с улицы целая партия пьяниц уже и без
того пьяных, и раздались у входа звуки нанятой шарманки и детский надтреснутый семилетний голосок, певший «Хуторок».
Они
вошли со двора и прошли в четвертый этаж. Лестница чем дальше,
тем становилась темнее. Было уже почти одиннадцать часов, и хотя в эту пору в Петербурге нет настоящей ночи, но на верху лестницы было очень темно.
Он пошел домой; но, дойдя уже до Петровского острова, остановился в полном изнеможении, сошел с дороги,
вошел в кусты, пал на траву и в
ту же минуту заснул.
Поровнявшись с хозяйкиною кухней, как и всегда отворенною настежь, он осторожно покосился в нее глазами, чтоб оглядеть предварительно: нет ли там, в отсутствие Настасьи, самой хозяйки, а если нет,
то хорошо ли заперты двери в ее комнате, чтоб она тоже как-нибудь оттуда не выглянула, когда он за топором
войдет?
Он стоял, смотрел и не верил глазам своим: дверь, наружная дверь, из прихожей на лестницу,
та самая, в которую он давеча звонил и
вошел, стояла отпертая, даже на целую ладонь приотворенная: ни замка, ни запора, все время, во все это время! Старуха не заперла за ним, может быть, из осторожности. Но боже! Ведь видел же он потом Лизавету! И как мог, как мог он не догадаться, что ведь
вошла же она откуда-нибудь! Не сквозь стену же.
Он
вошел в эту комнату (четвертую по порядку), тесную и битком набитую публикой, — народом несколько почище одетым, чем в
тех комнатах.
Поручик, еще весь потрясенный непочтительностию, весь пылая и, очевидно, желая поддержать пострадавшую амбицию, набросился всеми перунами на несчастную «пышную даму», смотревшую на него с
тех самых пор, как он
вошел, с преглупейшею улыбкой.
— Да што! — с благородною небрежностию проговорил Илья Петрович (и даже не што, а как-то «Да-а шта-а!»), переходя с какими-то бумагами к другому столу и картинно передергивая с каждым шагом плечами, куда шаг, туда и плечо, — вот-с, извольте видеть: господин сочинитель,
то бишь студент, бывший
то есть, денег не платит, векселей надавал, квартиру не очищает, беспрерывные на них поступают жалобы, а изволили в претензию
войти, что я папироску при них закурил!
И, наконец, студента Пестрякова видели у самых ворот оба дворника и мещанка, в самую
ту минуту, как он
входил: он шел с тремя приятелями и расстался с ними у самых ворот и о жительстве у дворников расспрашивал, еще при приятелях.
А сегодня поутру, в восемь часов, —
то есть это на третий-то день, понимаешь? — вижу,
входит ко мне Миколай, не тверезый, да и не
то чтоб очень пьяный, а понимать разговор может.
И бегу, этта, я за ним, а сам кричу благим матом; а как с лестницы в подворотню выходить — набежал я с размаху на дворника и на господ, а сколько было с ним господ, не упомню, а дворник за
то меня обругал, а другой дворник тоже обругал, и дворникова баба вышла, тоже нас обругала, и господин один в подворотню
входил, с дамою, и тоже нас обругал, потому мы с Митькой поперек места легли: я Митьку за волосы схватил и повалил и стал тузить, а Митька тоже, из-под меня, за волосы меня ухватил и стал тузить, а делали мы
то не по злобе, а по всей
то есь любови, играючи.
Слушай внимательно: и дворник, и Кох, и Пестряков, и другой дворник, и жена первого дворника, и мещанка, что о
ту пору у ней в дворницкой сидела, и надворный советник Крюков, который в эту самую минуту с извозчика встал и в подворотню
входил об руку с дамою, — все,
то есть восемь или десять свидетелей, единогласно показывают, что Николай придавил Дмитрия к земле, лежал на нем и его тузил, а
тот ему в волосы вцепился и тоже тузил.
— Да что
те надо? Кто таков? — крикнул работник, выходя к нему. Раскольников
вошел опять в дверь.
— Хоть бы умереть-то дали спокойно! — закричала она на всю толпу, — что за спектакль нашли! С папиросами! Кхе-кхе-кхе! В шляпах
войдите еще!.. И
то в шляпе один… Вон! К мертвому телу хоть уважение имейте!
— Предчувствие у меня такое, Дуня. Ну, веришь иль нет, как
вошла она, я в
ту же минуту и подумала, что тут-то вот главное-то и сидит…
Раскольников до
того смеялся, что, казалось, уж и сдержать себя не мог, так со смехом и вступили в квартиру Порфирия Петровича.
Того и надо было Раскольникову: из комнат можно было услышать, что они
вошли смеясь и все еще хохочут в прихожей.
Тот уже
входил в комнаты.
Он поднял глаза, вдумчиво посмотрел на всех, улыбнулся и взял фуражку. Он был слишком спокоен сравнительно с
тем, как
вошел давеча, и чувствовал это. Все встали.
— Плюнь? А завтра опять допрос! — проговорил он с горечью, — неужели ж мне с ними в объяснение
войти? Мне и
то досадно, что вчера я унизился в трактире до Заметова…
— Мне показалось, что говорил. Давеча, как я
вошел и увидел, что вы с закрытыми глазами лежите, а сами делаете вид, — тут же и сказал себе: «Это
тот самый и есть!»
— Н… нет, видел, один только раз в жизни, шесть лет
тому. Филька, человек дворовый у меня был; только что его похоронили, я крикнул, забывшись: «Филька, трубку!» —
вошел, и прямо к горке, где стоят у меня трубки. Я сижу, думаю: «Это он мне отомстить», потому что перед самою смертью мы крепко поссорились. «Как ты смеешь, говорю, с продранным локтем ко мне
входить, — вон, негодяй!» Повернулся, вышел и больше не приходил. Я Марфе Петровне тогда не сказал. Хотел было панихиду по нем отслужить, да посовестился.
— Мне кажется, особенно тревожиться нечего, ни вам, ни Авдотье Романовне, конечно, если сами не пожелаете
входить в какие бы
то ни было с ним отношения. Что до меня касается, я слежу и теперь разыскиваю, где он остановился…
Когда на другое утро, ровно в одиннадцать часов, Раскольников
вошел в дом — й части, в отделение пристава следственных дел, и попросил доложить о себе Порфирию Петровичу,
то он даже удивился
тому, как долго не принимали его: прошло по крайней мере десять минут, пока его позвали.
И так сильно было его негодование, что тотчас же прекратило дрожь; он приготовился
войти с холодным и дерзким видом и дал себе слово как можно больше молчать, вглядываться и вслушиваться и, хоть на этот раз, по крайней мере, во что бы
то ни стало победить болезненно раздраженную натуру свою.
Раскольников
вошел почти в
ту самую минуту, как воротились с кладбища.
Случалось ему уходить за город, выходить на большую дорогу, даже раз он вышел в какую-то рощу; но чем уединеннее было место,
тем сильнее он сознавал как будто чье-то близкое и тревожное присутствие, не
то чтобы страшное, а как-то уж очень досаждающее, так что поскорее возвращался в город, смешивался с толпой,
входил в трактиры, в распивочные, шел на Толкучий, на Сенную.
— Во-первых, этого никак нельзя сказать на улице; во-вторых, вы должны выслушать и Софью Семеновну; в-третьих, я покажу вам кое-какие документы… Ну да, наконец, если вы не согласитесь
войти ко мне,
то я отказываюсь от всяких разъяснений и тотчас же ухожу. При этом попрошу вас не забывать, что весьма любопытная тайна вашего возлюбленного братца находится совершенно в моих руках.
Этот шепот не переставал с
того времени, как он
вошел.
Неточные совпадения
Те же, Бобчинский и Добчинский, оба
входят запыхавшись.
Артемий Филиппович. Человек десять осталось, не больше; а прочие все выздоровели. Это уж так устроено, такой порядок. С
тех пор, как я принял начальство, — может быть, вам покажется даже невероятным, — все как мухи выздоравливают. Больной не успеет
войти в лазарет, как уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком.
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до
тех пор, пока не
войдет в комнату, ничего не расскажет!
Оборванные нищие, // Послышав запах пенного, // И
те пришли доказывать, // Как счастливы они: // — Нас у порога лавочник // Встречает подаянием, // А в дом
войдем, так из дому // Проводят до ворот… // Чуть запоем мы песенку, // Бежит к окну хозяюшка // С краюхою, с ножом, // А мы-то заливаемся: // «Давать давай — весь каравай, // Не мнется и не крошится, // Тебе скорей, а нам спорей…»
Он был по службе меня моложе, сын случайного отца, воспитан в большом свете и имел особливый случай научиться
тому, что в наше воспитание еще и не
входило.