Неточные совпадения
В то время он и сам еще не
верил этим мечтам своим и только раздражал себя их безобразною, но соблазнительною дерзостью.
Но
в последнем случае он просто не
верил себе и упрямо, рабски, искал возражений по сторонам и ощупью, как будто кто его принуждал и тянул к тому.
Он стоял, смотрел и не
верил глазам своим: дверь, наружная дверь, из прихожей на лестницу, та самая,
в которую он давеча звонил и вошел, стояла отпертая, даже на целую ладонь приотворенная: ни замка, ни запора, все время, во все это время! Старуха не заперла за ним, может быть, из осторожности. Но боже! Ведь видел же он потом Лизавету! И как мог, как мог он не догадаться, что ведь вошла же она откуда-нибудь! Не сквозь стену же.
Позвали Чебарова, десять целковых ему
в зубы, а бумагу назад, и вот честь имею ее вам представить, — на слово вам теперь
верят, — вот, возьмите, и надорвана мною как следует.
— Это, брат,
веришь ли, у меня особенно на сердце лежало. Потом надо же из тебя человека сделать. Приступим: сверху начнем. Видишь ли ты эту каскетку? — начал он, вынимая из узла довольно хорошенькую, но
в то же время очень обыкновенную и дешевую фуражку. — Позволь-ка примерить?
Ну,
веришь иль не
веришь, Зосимов, этот вопрос был предложен, и буквально
в таких выражениях, я положительно знаю, мне верно передали!
Нанимают ненадежных людей разменивать билеты
в конторах: этакое-то дело да
поверить первому встречному?
— Ты не
поверишь, ты и вообразить себе не можешь, Поленька, — говорила она, ходя по комнате, — до какой степени мы весело и пышно жили
в доме у папеньки и как этот пьяница погубил меня и вас всех погубит!
Ну,
верите ли: полной безличности требуют и
в этом самый смак находят!
— Предчувствие у меня такое, Дуня. Ну,
веришь иль нет, как вошла она, я
в ту же минуту и подумала, что тут-то вот главное-то и сидит…
— Не совсем здоров! — подхватил Разумихин. — Эвона сморозил! До вчерашнего дня чуть не без памяти бредил… Ну,
веришь, Порфирий, сам едва на ногах, а чуть только мы, я да Зосимов, вчера отвернулись — оделся и удрал потихоньку и куролесил где-то чуть не до полночи, и это
в совершеннейшем, я тебе скажу, бреду, можешь ты это представить! Замечательнейший случай!
Я только
в главную мысль мою
верю.
— Так вы все-таки
верите же
в Новый Иерусалим?
–…Не
верю! Не могу
верить! — повторял озадаченный Разумихин, стараясь всеми силами опровергнуть доводы Раскольникова. Они подходили уже к нумерам Бакалеева, где Пульхерия Александровна и Дуня давно поджидали их. Разумихин поминутно останавливался дорогою
в жару разговора, смущенный и взволнованный уже тем одним, что они
в первый раз заговорили об этом ясно.
— Я? Может быть. Право, может быть. А кстати,
верите вы
в привидения?
Если
в будущую жизнь
верите, то и этому рассуждению можно
поверить.
— Я не
верю в будущую жизнь, — сказал Раскольников.
Я вам дала великое обещание, я ваша невеста; доверьтесь же мне
в этом деле и
поверьте, я
в силах буду рассудить беспристрастно.
— Била! Да что вы это! Господи, била! А хоть бы и била, так что ж! Ну так что ж? Вы ничего, ничего не знаете… Это такая несчастная, ах, какая несчастная! И больная… Она справедливости ищет… Она чистая. Она так
верит, что во всем справедливость должна быть, и требует… И хоть мучайте ее, а она несправедливого не сделает. Она сама не замечает, как это все нельзя, чтобы справедливо было
в людях, и раздражается… Как ребенок, как ребенок! Она справедливая, справедливая!
А потом опять утешится, на вас она все надеется: говорит, что вы теперь ей помощник и что она где-нибудь немного денег займет и поедет
в свой город, со мною, и пансион для благородных девиц заведет, а меня возьмет надзирательницей, и начнется у нас совсем новая, прекрасная жизнь, и целует меня, обнимает, утешает, и ведь так
верит! так
верит фантазиям-то!
«Ей три дороги, — думал он: — броситься
в канаву, попасть
в сумасшедший дом, или… или, наконец, броситься
в разврат, одурманивающий ум и окаменяющий сердце». Последняя мысль была ему всего отвратительнее; но он был уже скептик, он был молод, отвлечен и, стало быть, жесток, а потому и не мог не
верить, что последний выход, то есть разврат, был всего вероятнее.
«Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала ему: знаю, что воскреснет
в воскресение,
в последний день. Иисус сказал ей: «Я есмь воскресение и жизнь;верующий
в меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий
в меня не умрет вовек.
Веришь ли сему? Она говорит ему...
— Нет, вы, я вижу, не верите-с, думаете все, что я вам шуточки невинные подвожу, — подхватил Порфирий, все более и более веселея и беспрерывно хихикая от удовольствия и опять начиная кружить по комнате, — оно, конечно, вы правы-с; у меня и фигура уж так самим богом устроена, что только комические мысли
в других возбуждает; буффон-с; [Буффон — шут (фр. bouffon).] но я вам вот что скажу и опять повторю-с, что вы, батюшка, Родион Романович, уж извините меня, старика, человек еще молодой-с, так сказать, первой молодости, а потому выше всего ум человеческий цените, по примеру всей молодежи.
Раскольников сел, дрожь его проходила, и жар выступал во всем теле.
В глубоком изумлении, напряженно слушал он испуганного и дружески ухаживавшего за ним Порфирия Петровича. Но он не
верил ни единому его слову, хотя ощущал какую-то странную наклонность
поверить. Неожиданные слова Порфирия о квартире совершенно его поразили. «Как же это, он, стало быть, знает про квартиру-то? — подумалось ему вдруг, — и сам же мне и рассказывает!»
— Экой же вы вертун! — захихикал Порфирий, — да с вами, батюшка, и не сладишь; мономания какая-то
в вас засела. Так не
верите мне? А я вам скажу, что уж
верите, уж на четверть аршина
поверили, а я сделаю, что
поверите и на весь аршин, потому истинно вас люблю и искренно добра вам желаю.
В свойстве характера Катерины Ивановны было поскорее нарядить первого встречного и поперечного
в самые лучшие и яркие краски, захвалить его так, что иному становилось даже совестно, придумать
в его хвалу разные обстоятельства, которые совсем и не существовали, совершенно искренно и чистосердечно
поверить самой
в их действительность и потом вдруг, разом, разочароваться, оборвать, оплевать и выгнать
в толчки человека, которому она, только еще несколько часов назад, буквально поклонялась.
Видишь, я не
верю! — кричала (несмотря на всю очевидность) Катерина Ивановна, сотрясая ее
в руках своих, как ребенка, целуя ее бессчетно, ловя ее руки и, так и впиваясь, целуя их.
В суде не так слепы, и… не пьяны-с, и не
поверят двум отъявленным безбожникам, возмутителям и вольнодумцам, обвиняющим меня, из личной мести,
в чем сами они, по глупости своей, сознаются…
После первого, страстного и мучительного сочувствия к несчастному опять страшная идея убийства поразила ее.
В переменившемся тоне его слов ей вдруг послышался убийца. Она с изумлением глядела на него. Ей ничего еще не было известно, ни зачем, ни как, ни для чего это было. Теперь все эти вопросы разом вспыхнули
в ее сознании. И опять она не
поверила: «Он, он убийца! Да разве это возможно?»
Дух у него захватило, и он не докончил. Он слушал
в невыразимом волнении, как человек, насквозь его раскусивший, от самого себя отрекался. Он боялся
поверить и не
верил.
В двусмысленных еще словах он жадно искал и ловил чего-нибудь более точного и окончательного.
— Потому что, как я уж и объявил давеча, считаю себя обязанным вам объяснением. Не хочу, чтобы вы меня за изверга почитали, тем паче что искренно к вам расположен,
верьте не
верьте. Вследствие чего, в-третьих, и пришел к вам с открытым и прямым предложением — учинить явку с повинною. Это вам будет бесчисленно выгоднее, да и мне тоже выгоднее, — потому с плеч долой. Ну что, откровенно или нет с моей стороны?
— Вот ваше письмо, — начала она, положив его на стол. — Разве возможно то, что вы пишете? Вы намекаете на преступление, совершенное будто бы братом. Вы слишком ясно намекаете, вы не смеете теперь отговариваться. Знайте же, что я еще до вас слышала об этой глупой сказке и не
верю ей ни
в одном слове. Это гнусное и смешное подозрение. Я знаю историю и как и отчего она выдумалась. У вас не может быть никаких доказательств. Вы обещали доказать: говорите же! Но заранее знайте, что я вам не
верю! Не
верю!..
— А, так ты лжешь! Я вижу… ты лгал… ты все лгал! Я тебе не
верю! Не
верю! Не
верю! — кричала Дунечка
в настоящем исступлении, совершенно теряя голову.
Веришь ли: я сейчас погрозил сестре чуть ли не кулаком за то только, что она обернулась
в последний раз взглянуть на меня.
Дуня
верила слепо, что он выполнит все свои намерения, да и не могла не
верить:
в этом человеке виднелась железная воля.