Неточные совпадения
Не то чтоб он был
так труслив и забит, совсем даже напротив; но с некоторого времени он был в раздражительном и напряженном состоянии, похожем на ипохондрию.
Пожалуй, впрочем, и
так: оттого болтаю, что ничего
не делаю.
Никто
таких не носит, за версту заметят, запомнят… главное, потом запомнят, ан и улика.
«Может, впрочем, она и всегда
такая, да я в тот раз
не заметил», — подумал он с неприятным чувством.
«Это у злых и старых вдовиц бывает
такая чистота», — продолжал про себя Раскольников и с любопытством покосился на ситцевую занавеску перед дверью во вторую крошечную комнатку, где стояли старухины постель и комод и куда он еще ни разу
не заглядывал.
Чувство бесконечного отвращения, начинавшее давить и мутить его сердце еще в то время, как он только шел к старухе, достигло теперь
такого размера и
так ярко выяснилось, что он
не знал, куда деться от тоски своей.
Раскольников
не привык к толпе и, как уже сказано, бежал всякого общества, особенно в последнее время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к людям. Что-то совершалось в нем как бы новое, и вместе с тем ощутилась какая-то жажда людей. Он
так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения, что хотя одну минуту хотелось ему вздохнуть в другом мире, хотя бы в каком бы то ни было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь в распивочной.
— А осмелюсь ли, милостивый государь мой, обратиться к вам с разговором приличным? Ибо хотя вы и
не в значительном виде, но опытность моя отличает в вас человека образованного и к напитку непривычного. Сам всегда уважал образованность, соединенную с сердечными чувствами, и, кроме того, состою титулярным советником. Мармеладов —
такая фамилия; титулярный советник. Осмелюсь узнать: служить изволили?
— Нет,
не случалось, — отвечал Раскольников. — Это что
такое?
И вот, зная вперед, что
не даст, вы все-таки отправляетесь в путь и…
И осталась она после него с тремя малолетними детьми в уезде далеком и зверском, где и я тогда находился, и осталась в
такой нищете безнадежной, что я хотя и много видал приключений различных, но даже и описать
не в состоянии.
И тогда-то, милостивый государь, тогда я, тоже вдовец, и от первой жены четырнадцатилетнюю дочь имея, руку свою предложил, ибо
не мог смотреть на
такое страдание.
Ни словечка при этом
не вымолвила, хоть бы взглянула, а взяла только наш большой драдедамовый [Драдедам — тонкое (дамское) сукно.] зеленый платок (общий
такой у нас платок есть, драдедамовый), накрыла им совсем голову и лицо и легла на кровать лицом к стенке, только плечики да тело все вздрагивают…
И видел я тогда, молодой человек, видел я, как затем Катерина Ивановна,
так же ни слова
не говоря, подошла к Сонечкиной постельке и весь вечер в ногах у ней на коленках простояла, ноги ей целовала, встать
не хотела, а потом
так обе и заснули вместе, обнявшись… обе… обе… да-с… а я… лежал пьяненькой-с.
Сначала сам добивался от Сонечки, а тут и в амбицию вдруг вошли: «Как, дескать, я,
такой просвещенный человек, в одной квартире с таковскою буду жить?» А Катерина Ивановна
не спустила, вступилась… ну и произошло…
Ну
так божия человека
не знаете!
Беру тебя еще раз на личную свою ответственность, —
так и сказали, — помни, дескать, ступай!» Облобызал я прах ног его, мысленно, ибо взаправду
не дозволили бы, бывши сановником и человеком новых государственных и образованных мыслей; воротился домой, и как объявил, что на службу опять зачислен и жалование получаю, господи, что тогда было…
Платьев-то нет у ней никаких… то есть никаких-с, а тут точно в гости собралась, приоделась, и
не то чтобы что-нибудь, а
так, из ничего всё сделать сумеют: причешутся, воротничок там какой-нибудь чистенький, нарукавнички, ан совсем другая особа выходит, и помолодела и похорошела.
Сонечка, голубка моя, только деньгами способствовала, а самой, говорит, мне теперь, до времени, у вас часто бывать неприлично,
так разве в сумерки, чтобы никто
не видал.
Пришел я после обеда заснуть,
так что ж бы вы думали, ведь
не вытерпела Катерина Ивановна: за неделю еще с хозяйкой, с Амалией Федоровной, последним образом перессорились, а тут на чашку кофею позвала.
Так не на земле, а там… о людях тоскуют, плачут, а
не укоряют,
не укоряют! а это больней-с, больней-с, когда
не укоряют!..
Раздался смех и даже ругательства. Смеялись и ругались слушавшие и
не слушавшие,
так, глядя только на одну фигуру отставного чиновника.
Но, рассудив, что взять назад уже невозможно и что все-таки он и без того бы
не взял, он махнул рукой и пошел на свою квартиру.
— Ну, а коли я соврал, — воскликнул он вдруг невольно, — коли действительно
не подлец человек, весь вообще, весь род, то есть человеческий, то значит, что остальное все — предрассудки, одни только страхи напущенные, и нет никаких преград, и
так тому и следует быть!..
Часто он спал на ней
так, как был,
не раздеваясь, без простыни, покрываясь своим старым, ветхим студенческим пальто и с одною маленькою подушкой в головах, под которую подкладывал все, что имел белья, чистого и заношенного, чтобы было повыше изголовье.
— Дура-то она дура,
такая же, как и я, а ты что, умник, лежишь, как мешок, ничего от тебя
не видать? Прежде, говоришь, детей учить ходил, а теперь пошто ничего
не делаешь?
Через минуту явилось письмо.
Так и есть: от матери, из Р—й губернии. Он даже побледнел, принимая его. Давно уже
не получал он писем; но теперь и еще что-то другое вдруг сжало ему сердце.
Отговорка-то какая капитальная: „уж
такой, дескать, деловой человек Петр Петрович,
такой деловой человек, что и жениться-то иначе
не может как на почтовых, чуть
не на железной дороге“.
Ну да положим, он «проговорился», хоть и рациональный человек (
так что, может быть, и вовсе
не проговорился, а именно в виду имел поскорее разъяснить), но Дуня-то, Дуня?
Тяжело за двести рублей всю жизнь в гувернантках по губерниям шляться, но я все-таки знаю, что сестра моя скорее в негры пойдет к плантатору или в латыши к остзейскому немцу, чем оподлит дух свой и нравственное чувство свое связью с человеком, которого
не уважает и с которым ей нечего делать, — навеки, из одной своей личной выгоды!
Ну как для
такого первенца хотя бы и
такою дочерью
не пожертвовать!
Ему уже много раз случалось проходить, например, домой и совершенно
не помнить дороги, по которой он шел, и он уже привык
так ходить.
Этот бульвар и всегда стоит пустынный, теперь же, во втором часу и в
такой зной, никого почти
не было.
И он взмахнул хлыстом. Раскольников бросился на него с кулаками,
не рассчитав даже и того, что плотный господин мог управиться и с двумя
такими, как он. Но в эту минуту кто-то крепко схватил его сзади, между ними стал городовой.
А вот теперь смотрите сюда: этот франт, с которым я сейчас драться хотел, мне незнаком, первый раз вижу; но он ее тоже отметил дорогой сейчас, пьяную-то, себя-то
не помнящую, и ему ужасно теперь хочется подойти и перехватить ее, —
так как она в
таком состоянии, — завезти куда-нибудь…
И уж это наверно
так; уж поверьте, что я
не ошибаюсь.
А
не сгонит,
так все-таки пронюхают Дарьи Францовны, и начнет шмыгать моя девочка, туда да сюда…
Такой процент, говорят, должен уходить каждый год… куда-то… к черту, должно быть, чтоб остальных освежать и им
не мешать.
Не в тот,
так в другой?..
Слагается иногда картина чудовищная, но обстановка и весь процесс всего представления бывают при этом до того вероятны и с
такими тонкими, неожиданными, но художественно соответствующими всей полноте картины подробностями, что их и
не выдумать наяву этому же самому сновидцу, будь он
такой же художник, как Пушкин или Тургенев.
Но теперь, странное дело, в большую
такую телегу впряжена была маленькая, тощая саврасая крестьянская клячонка, одна из тех, которые — он часто это видел — надрываются иной раз с высоким каким-нибудь возом дров или сена, особенно коли воз застрянет в грязи или в колее, и при этом их
так больно,
так больно бьют всегда мужики кнутами, иной раз даже по самой морде и по глазам, а ему
так жалко,
так жалко на это смотреть, что он чуть
не плачет, а мамаша всегда, бывало, отводит его от окошка.
Кругом в толпе тоже смеются, да и впрямь, как
не смеяться: этака лядащая кобыленка да
таку тягость вскачь везти будет!
— Слава богу, это только сон! — сказал он, садясь под деревом и глубоко переводя дыхание. — Но что это? Уж
не горячка ли во мне начинается:
такой безобразный сон!
— Да что же это я! — продолжал он, восклоняясь опять и как бы в глубоком изумлении, — ведь я знал же, что я этого
не вынесу,
так чего ж я до сих пор себя мучил? Ведь еще вчера, вчера, когда я пошел делать эту… пробу, ведь я вчера же понял совершенно, что
не вытерплю… Чего ж я теперь-то? Чего ж я еще до сих пор сомневался? Ведь вчера же, сходя с лестницы, я сам сказал, что это подло, гадко, низко, низко… ведь меня от одной мысли наяву стошнило и в ужас бросило…
Дело было самое обыкновенное и
не заключало в себе ничего
такого особенного.
— Да, смуглая
такая, точно солдат переряженный, но знаешь, совсем
не урод. У нее
такое доброе лицо и глаза. Очень даже. Доказательство — многим нравится. Тихая
такая, кроткая, безответная, согласная, на все согласная. А улыбка у ней даже очень хороша.
— А по-моему, коль ты сам
не решаешься,
так нет тут никакой и справедливости! Пойдем еще партию!
Дико и чудно показалось ему, что он мог проспать в
таком забытьи со вчерашнего дня и ничего еще
не сделал, ничего
не приготовил…
Он напрягал все усилия, чтобы все сообразить и ничего
не забыть; а сердце все билось, стукало
так, что ему дышать стало тяжело.