Неточные совпадения
«Может, впрочем, она и всегда такая, да я в тот раз
не заметил», —
подумал он с неприятным чувством.
Пришел я после обеда заснуть, так что ж бы вы
думали, ведь
не вытерпела Катерина Ивановна: за неделю еще с хозяйкой, с Амалией Федоровной, последним образом перессорились, а тут на чашку кофею позвала.
Он даже
подумал,
не ошибается ли он.
Убей ее и возьми ее деньги, с тем чтобы с их помощию посвятить потом себя на служение всему человечеству и общему делу: как ты
думаешь,
не загладится ли одно крошечное преступленьице тысячами добрых дел?
Возвратясь с Сенной, он бросился на диван и целый час просидел без движения. Между тем стемнело; свечи у него
не было, да и в голову
не приходило ему зажигать. Он никогда
не мог припомнить:
думал ли он о чем-нибудь в то время? Наконец он почувствовал давешнюю лихорадку, озноб, и с наслаждением догадался, что на диване можно и лечь… Скоро крепкий, свинцовый сон налег на него, как будто придавил.
Но это еще были мелочи, о которых он и
думать не начинал, да и некогда было.
Никак он
не мог, например, вообразить себе, что когда-нибудь он кончит
думать, встанет — и просто пойдет туда…
«И с чего взял я, —
думал он, сходя под ворота, — с чего взял я, что ее непременно в эту минуту
не будет дома? Почему, почему, почему я так наверно это решил?» Он был раздавлен, даже как-то унижен. Ему хотелось смеяться над собою со злости… Тупая, зверская злоба закипела в нем.
«
Не рассудок, так бес!» —
подумал он, странно усмехаясь.
Переведя дух и прижав рукой стукавшее сердце, тут же нащупав и оправив еще раз топор, он стал осторожно и тихо подниматься на лестницу, поминутно прислушиваясь. Но и лестница на ту пору стояла совсем пустая; все двери были заперты; никого-то
не встретилось. Во втором этаже одна пустая квартира была, правда, растворена настежь, и в ней работали маляры, но те и
не поглядели. Он постоял,
подумал и пошел дальше. «Конечно, было бы лучше, если б их здесь совсем
не было, но… над ними еще два этажа».
Правда, он и
не рассчитывал на вещи; он
думал, что будут одни только деньги, а потому и
не приготовил заранее места, — «но теперь-то, теперь чему я рад? —
думал он. — Разве так прячут? Подлинно разум меня оставляет!» В изнеможении сел он на диван, и тотчас же нестерпимый озноб снова затряс его. Машинально потащил он лежавшее подле, на стуле, бывшее его студенческое зимнее пальто, теплое, но уже почти в лохмотьях, накрылся им, и сон и бред опять разом охватили его. Он забылся.
«Стало быть,
не оставил же еще совсем разум, стало быть, есть же соображение и память, коли сам спохватился и догадался! —
подумал он с торжеством, глубоко и радостно вздохнув всею грудью, — просто слабосилие лихорадочное, бред на минуту», — и он вырвал всю подкладку из левого кармана панталон.
«От этого ничего
не узнаешь, потому что ему все равно», —
подумал Раскольников.
Он старался прицепиться к чему-нибудь и о чем бы нибудь
думать, о совершенно постороннем, но это совсем
не удавалось.
«Денег? Каких денег? —
думал Раскольников, — но… стало быть, уж наверно
не то!» И он вздрогнул от радости. Ему стало вдруг ужасно, невыразимо легко. Все с плеч слетело.
«А черт возьми это все! —
подумал он вдруг в припадке неистощимой злобы. — Ну началось, так и началось, черт с ней и с новою жизнию! Как это, господи, глупо!.. А сколько я налгал и наподличал сегодня! Как мерзко лебезил и заигрывал давеча с сквернейшим Ильей Петровичем! А впрочем, вздор и это! Наплевать мне на них на всех, да и на то, что я лебезил и заигрывал! Совсем
не то! Совсем
не то!..»
Он остановился вдруг, когда вышел на набережную Малой Невы, на Васильевском острове, подле моста. «Вот тут он живет, в этом доме, —
подумал он. — Что это, да никак я к Разумихину сам пришел! Опять та же история, как тогда… А очень, однако же, любопытно: сам я пришел или просто шел, да сюда зашел? Все равно; сказал я… третьего дня… что к нему после того на другой день пойду, ну что ж, и пойду! Будто уж я и
не могу теперь зайти…»
Раскольников смотрел на все с глубоким удивлением и с тупым бессмысленным страхом. Он решился молчать и ждать: что будет дальше? «Кажется, я
не в бреду, —
думал он, — кажется, это в самом деле…»
— Будем ценить-с. Ну так вот, брат, чтобы лишнего
не говорить, я хотел сначала здесь электрическую струю повсеместно пустить, так чтобы все предрассудки в здешней местности разом искоренить; но Пашенька победила. Я, брат, никак и
не ожидал, чтоб она была такая… авенантненькая [Авенантненькая — приятная, привлекательная (от фр. avenant).]… а? Как ты
думаешь?
Но кстати о глупости: как ты
думаешь, ведь Прасковья Павловна совсем, брат,
не так глупа, как с первого взгляда можно предположить, а?
«Долго же
не отвяжутся!» —
думал он. — Из каких денег это все куплено? — спросил он наконец, глядя в стену.
Больше я его на том
не расспрашивал, — это Душкин-то говорит, — а вынес ему билетик — рубль то есть, — потому-де
думал, что
не мне, так другому заложит; все одно — пропьет, а пусть лучше у меня вещь лежит: дальше-де положишь, ближе возьмешь, а объявится что аль слухи пойдут, тут я и преставлю».
— Да чего думать-то, след есть, хоть какой да есть. Факт.
Не на волю ж выпустить твоего красильщика?
Об этом он
не имел и понятия, да и
думать не хотел.
Раскольников перешел через площадь. Там, на углу, стояла густая толпа народа, все мужиков. Он залез в самую густоту, заглядывая в лица. Его почему-то тянуло со всеми заговаривать. Но мужики
не обращали внимания на него и все что-то галдели про себя, сбиваясь кучками. Он постоял,
подумал и пошел направо, тротуаром, по направлению к В—му. Миновав площадь, он попал в переулок…
«
Не зайти ли? —
подумал он. — Хохочут! Спьяну. А что ж,
не напиться ли пьяным?»
«Что ж, это исход! —
думал он, тихо и вяло идя по набережной канавы. — Все-таки кончу, потому что хочу… Исход ли, однако? А все равно! Аршин пространства будет, — хе! Какой, однако же, конец! Неужели конец? Скажу я им иль
не скажу? Э… черт! Да и устал я: где-нибудь лечь или сесть бы поскорей! Всего стыднее, что очень уж глупо. Да наплевать и на это. Фу, какие глупости в голову приходят…»
В контору надо было идти все прямо и при втором повороте взять влево: она была тут в двух шагах. Но, дойдя до первого поворота, он остановился,
подумал, поворотил в переулок и пошел обходом, через две улицы, — может быть, безо всякой цели, а может быть, чтобы хоть минуту еще протянуть и выиграть время. Он шел и смотрел в землю. Вдруг как будто кто шепнул ему что-то на ухо. Он поднял голову и увидал, что стоит у тогодома, у самых ворот. С того вечера он здесь
не был и мимо
не проходил.
«Этого тогда
не было», —
подумал он.
— Брат,
подумай, что ты говоришь! — вспыльчиво начала было Авдотья Романовна, но тотчас же удержалась. — Ты, может быть, теперь
не в состоянии, ты устал, — кротко сказала она.
— Да и Авдотье Романовне невозможно в нумерах без вас одной!
Подумайте, где вы стоите! Ведь этот подлец, Петр Петрович,
не мог разве лучше вам квартиру… А впрочем, знаете, я немного пьян и потому… обругал;
не обращайте…
— А, понимаю, вы
думаете, что я в таком виде! — перебил ее мысли Разумихин, угадав их и шагая своими огромнейшими шажищами по тротуару, так что обе дамы едва могли за ним следовать, чего, впрочем, он
не замечал.
«Конечно, — пробормотал он про себя через минуту, с каким-то чувством самоунижения, — конечно, всех этих пакостей
не закрасить и
не загладить теперь никогда… а стало быть, и
думать об этом нечего, а потому явиться молча и… исполнить свои обязанности… тоже молча, и… и
не просить извинения, и ничего
не говорить, и… и уж, конечно, теперь все погибло!»
Рассказ его жадно слушали; но когда он
думал, что уже кончил и удовлетворил своих слушательниц, то оказалось, что для них он как будто еще и
не начинал.
— Скажите, скажите мне, как вы
думаете… ах, извините, я еще до сих пор
не знаю вашего имени? — торопилась Пульхерия Александровна.
— Вы
думаете, — с жаром продолжала Пульхерия Александровна, — его бы остановили тогда мои слезы, мои просьбы, моя болезнь, моя смерть, может быть, с тоски, наша нищета? Преспокойно бы перешагнул через все препятствия. А неужели он, неужели ж он нас
не любит?
— Лучше всего, маменька, пойдемте к нему сами и там, уверяю вас, сразу увидим, что делать. Да к тому же пора, — господи! Одиннадцатый час! — вскрикнула она, взглянув на свои великолепные золотые часы с эмалью, висевшие у ней на шее на тоненькой венецианской цепочке и ужасно
не гармонировавшие с остальным нарядом. «Женихов подарок», —
подумал Разумихин.
— Ах,
не знаете? А я
думала, вам все уже известно. Вы мне простите, Дмитрий Прокофьич, у меня в эти дни просто ум за разум заходит. Право, я вас считаю как бы за провидение наше, а потому так и убеждена была, что вам уже все известно. Я вас как за родного считаю…
Не осердитесь, что так говорю. Ах, боже мой, что это у вас правая рука! Ушибли?
«Стало быть,
не женихов подарок», —
подумал Разумихин и неизвестно чему обрадовался.
«Лжет! —
думал он про себя, кусая ногти со злости. — Гордячка! Сознаться
не хочет, что хочется благодетельствовать! О, низкие характеры! Они и любят, точно ненавидят. О, как я… ненавижу их всех!»
— А вот ты
не была снисходительна! — горячо и ревниво перебила тотчас же Пульхерия Александровна. — Знаешь, Дуня, смотрела я на вас обоих, совершенный ты его портрет, и
не столько лицом, сколько душою: оба вы меланхолики, оба угрюмые и вспыльчивые, оба высокомерные и оба великодушные… Ведь
не может быть, чтоб он эгоист был, Дунечка? а?.. А как
подумаю, что у нас вечером будет сегодня, так все сердце и отнимется!
Она ужасно рада была, что, наконец, ушла; пошла потупясь, торопясь, чтобы поскорей как-нибудь уйти у них из виду, чтобы пройти как-нибудь поскорей эти двадцать шагов до поворота направо в улицу и остаться, наконец, одной, и там, идя, спеша, ни на кого
не глядя, ничего
не замечая,
думать, вспоминать, соображать каждое сказанное слово, каждое обстоятельство.
«Этому тоже надо Лазаря петь, —
думал он, бледнея и с постукивающим сердцем, — и натуральнее петь. Натуральнее всего ничего бы
не петь. Усиленно ничего
не петь! Нет! усиленно было бы опять ненатурально… Ну, да там как обернется… посмотрим… сейчас… хорошо иль
не хорошо, что я иду? Бабочка сама на свечку летит. Сердце стучит, вот что нехорошо!..»
Соблазнительно ясно, и
думать не надо!
Главное —
думать не надо!
— А вы
думали нет? Подождите, я и вас проведу, — ха, ха, ха! Нет, видите ли-с, я вам всю правду скажу. По поводу всех этих вопросов, преступлений, среды, девочек мне вспомнилась теперь, — а впрочем, и всегда интересовала меня, — одна ваша статейка. «О преступлении»… или как там у вас, забыл название,
не помню. Два месяца назад имел удовольствие в «Периодической речи» прочесть.
— Нет, ты как-нибудь да увлекся! Тут ошибка. Я прочту… Ты увлекся! Ты
не можешь так
думать… Прочту.
— Всего легче! На таких-то пустейших вещах всего легче и сбиваются хитрые-то люди. Чем хитрей человек, тем он меньше подозревает, что его на простом собьют. Хитрейшего человека именно на простейшем надо сбивать. Порфирий совсем
не так глуп, как ты
думаешь…
Дворник тоже был в некотором недоумении, а впрочем,
не очень и, капельку
подумав еще, повернулся и полез обратно в свою каморку.