Неточные совпадения
Меня распять
надо, распять на кресте, а
не жалеть!
— Денег
не платишь и с фатеры
не сходишь. Известно, что
надо.
Ясно, что теперь
надо было
не тосковать,
не страдать пассивно, одними рассуждениями, о том, что вопросы неразрешимы, а непременно что-нибудь сделать, и сейчас же, и поскорее.
— Полно, господа,
не извольте драться в публичных местах. Вам чего
надо? Кто таков? — строго обратился он к Раскольникову, разглядев его лохмотья.
Мучительная, темная мысль поднималась в нем — мысль, что он сумасшествует и что в эту минуту
не в силах ни рассудить, ни себя защитить, что вовсе, может быть,
не то
надо делать, что он теперь делает…
— Но нет, опять
не то!
Надо идти, идти…
— Да как же вы
не понимаете? Значит, кто-нибудь из них дома. Если бы все ушли, так снаружи бы ключом заперли, а
не на запор изнутри. А тут, — слышите, как запор брякает? А чтобы затвориться на запор изнутри,
надо быть дома, понимаете? Стало быть, дома сидят, да
не отпирают!
Наконец, пришло ему в голову, что
не лучше ли будет пойти куда-нибудь на Неву? Там и людей меньше, и незаметнее, и во всяком случае удобнее, а главное — от здешних мест дальше. И удивился он вдруг: как это он целые полчаса бродил в тоске и тревоге, и в опасных местах, а этого
не мог раньше выдумать! И потому только целые полчаса на безрассудное дело убил, что так уже раз во сне, в бреду решено было! Он становился чрезвычайно рассеян и забывчив и знал это. Решительно
надо было спешить!
За этою стеной была улица, тротуар, слышно было, как шныряли прохожие, которых здесь всегда немало; но за воротами его никто
не мог увидать, разве зашел бы кто с улицы, что, впрочем, очень могло случиться, а потому
надо было спешить.
Но по какой-то странной, чуть
не звериной хитрости ему вдруг пришло в голову скрыть до времени свои силы, притаиться, прикинуться, если
надо, даже еще
не совсем понимающим, а между тем выслушать и выведать, что такое тут происходит?
— А я за тебя только одну! Остри еще! Заметов еще мальчишка, я еще волосенки ему надеру, потому что его
надо привлекать, а
не отталкивать. Тем, что оттолкнешь человека, —
не исправишь, тем паче мальчишку. С мальчишкой вдвое осторожнее
надо. Эх вы, тупицы прогрессивные, ничего-то
не понимаете! Человека
не уважаете, себя обижаете… А коли хочешь знать, так у нас, пожалуй, и дело одно общее завязалось.
— Нет, брат,
не но, а если серьги, в тот же день и час очутившиеся у Николая в руках, действительно составляют важную фактическую против него контру — однако ж прямо объясняемую его показаниями, следственно еще спорную контру, — то
надо же взять в соображение факты и оправдательные, и тем паче что они факты неотразимые.
— Вы, впрочем,
не конфузьтесь, — брякнул тот, — Родя пятый день уже болен и три дня бредил, а теперь очнулся и даже ел с аппетитом. Это вот его доктор сидит, только что его осмотрел, а я товарищ Родькин, тоже бывший студент, и теперь вот с ним нянчусь; так вы нас
не считайте и
не стесняйтесь, а продолжайте, что вам там
надо.
—
Не соглашусь с вами, — с видимым наслаждением возразил Петр Петрович, — конечно, есть увлечения, неправильности, но
надо быть и снисходительным, увлечения свидетельствуют о горячности к делу и о той неправильной внешней обстановке, в которой находится дело.
Мысль простая, но, к несчастию, слишком долго
не приходившая, заслоненная восторженностью и мечтательностию, а, казалось бы, немного
надо остроумия, чтобы догадаться…
Он
не знал, да и
не думал о том, куда идти; он знал одно: «что все это
надо кончить сегодня же, за один раз, сейчас же; что домой он иначе
не воротится, потому что
не хочет так жить».
В контору
надо было идти все прямо и при втором повороте взять влево: она была тут в двух шагах. Но, дойдя до первого поворота, он остановился, подумал, поворотил в переулок и пошел обходом, через две улицы, — может быть, безо всякой цели, а может быть, чтобы хоть минуту еще протянуть и выиграть время. Он шел и смотрел в землю. Вдруг как будто кто шепнул ему что-то на ухо. Он поднял голову и увидал, что стоит у тогодома, у самых ворот. С того вечера он здесь
не был и мимо
не проходил.
Когда я… кхе! когда я… кхе-кхе-кхе… о, треклятая жизнь! — вскрикнула она, отхаркивая мокроту и схватившись за грудь, — когда я… ах, когда на последнем бале… у предводителя… меня увидала княгиня Безземельная, — которая меня потом благословляла, когда я выходила за твоего папашу, Поля, — то тотчас спросила: «
Не та ли это милая девица, которая с шалью танцевала при выпуске?..» (Прореху-то зашить
надо; вот взяла бы иглу да сейчас бы и заштопала, как я тебя учила, а то завтра… кхе!.. завтра… кхе-кхе-кхе!.. пуще разо-рвет! — крикнула она надрываясь…)…
Сила, сила нужна: без силы ничего
не возьмешь; а силу
надо добывать силой же, вот этого-то они и
не знают», — прибавил он гордо и самоуверенно и пошел, едва переводя ноги, с моста.
Им теперь
не до меня, да и мне
надо освежиться, потому, брат, ты кстати пришел; еще две минуты, и я бы там подрался, ей-богу!
Услышав, что «еще
не просыпался», но «все отлично», Пульхерия Александровна объявила, что это и к лучшему, «потому что ей очень, очень, очень
надо предварительно переговорить».
Она говорит, что лучше будет, то есть
не то что лучше, а для чего-то непременно будто бы
надо, чтоб и Родя тоже нарочно пришел сегодня в восемь часов и чтоб они непременно встретились…
Чтобы помогать,
надо сначала право такое иметь,
не то: «Crevez, chiens, si vous n’ êtes pas contents!» [Подыхайте, собаки, если вам плохо! (фр.)] — Он рассмеялся.
— Постараюсь непременно… непременно, — отвечал Раскольников, привстав тоже и тоже запинаясь и
не договаривая… — Сделайте одолжение, садитесь, — сказал он вдруг, — мне
надо с вами поговорить. Пожалуйста, — вы, может быть, торопитесь, — сделайте одолжение, подарите мне две минуты…
— Опять говорю вам, маменька, он еще очень болен. Неужели вы
не видите? Может быть, страдая по нас, и расстроил себя.
Надо быть снисходительным, и многое, многое можно простить.
— Если вам теперь
надо идти… — начала было Соня, совсем и
не посмотрев на Разумихина, а от этого еще более сконфузившись.
«Этому тоже
надо Лазаря петь, — думал он, бледнея и с постукивающим сердцем, — и натуральнее петь. Натуральнее всего ничего бы
не петь. Усиленно ничего
не петь! Нет! усиленно было бы опять ненатурально… Ну, да там как обернется… посмотрим… сейчас… хорошо иль
не хорошо, что я иду? Бабочка сама на свечку летит. Сердце стучит, вот что нехорошо!..»
«Важнее всего, знает Порфирий иль
не знает, что я вчера у этой ведьмы в квартире был… и про кровь спрашивал? В один миг
надо это узнать, с первого шагу, как войду, по лицу узнать; и-на-че… хоть пропаду, да узнаю!»
Раскольников до того смеялся, что, казалось, уж и сдержать себя
не мог, так со смехом и вступили в квартиру Порфирия Петровича. Того и
надо было Раскольникову: из комнат можно было услышать, что они вошли смеясь и все еще хохочут в прихожей.
— Всего легче! На таких-то пустейших вещах всего легче и сбиваются хитрые-то люди. Чем хитрей человек, тем он меньше подозревает, что его на простом собьют. Хитрейшего человека именно на простейшем
надо сбивать. Порфирий совсем
не так глуп, как ты думаешь…
Притом этот человек
не любил неизвестности, а тут
надо было разъяснить: если так явно нарушено его приказание, значит, что-нибудь да есть, а стало быть, лучше наперед узнать; наказать же всегда будет время, да и в его руках.
— Просьба ваша, чтобы брата
не было при нашем свидании,
не исполнена единственно по моему настоянию, — сказала Дуня. — Вы писали, что были братом оскорблены; я думаю, что это
надо немедленно разъяснить и вы должны помириться. И если Родя вас действительно оскорбил, то он должен и будет просить у вас извинения.
Надо же, наконец, рассудить серьезно и прямо, а
не по-детски плакать и кричать, что бог
не допустит!
Я пришел, и если вам
надо что, так спрашивайте,
не то позвольте уж мне удалиться.
Мне
надо быть на похоронах того самого раздавленного лошадьми чиновника, про которого вы… тоже знаете… — прибавил он, тотчас же рассердившись за это прибавление, а потом тотчас же еще более раздражившись, — мне это все надоело-с, слышите ли, и давно уже… я отчасти от этого и болен был… одним словом, — почти вскрикнул он, почувствовав, что фраза о болезни еще более некстати, — одним словом: извольте или спрашивать меня, или отпустить сейчас же… а если спрашивать, то
не иначе как по форме-с!
Да чего: сам вперед начнет забегать, соваться начнет, куда и
не спрашивают, заговаривать начнет беспрерывно о том, о чем бы
надо, напротив, молчать, различные аллегории начнет подпускать, хе-хе! сам придет и спрашивать начнет: зачем-де меня долго
не берут? хе-хе-хе! и это ведь с самым остроумнейшим человеком может случиться, с психологом и литератором-с!
— Вы все лжете, — проговорил он медленно и слабо, с искривившимися в болезненную улыбку губами, — вы мне опять хотите показать, что всю игру мою знаете, все ответы мои заранее знаете, — говорил он, сам почти чувствуя, что уже
не взвешивает как должно слов, — запугать меня хотите… или просто смеетесь
надо мной…
У папеньки Катерины Ивановны, который был полковник и чуть-чуть
не губернатор, стол накрывался иной раз на сорок персон, так что какую-нибудь Амалию Ивановну, или, лучше сказать, Людвиговну, туда и на кухню бы
не пустили…» Впрочем, Катерина Ивановна положила до времени
не высказывать своих чувств, хотя и решила в своем сердце, что Амалию Ивановну непременно
надо будет сегодня же осадить и напомнить ей ее настоящее место, а то она бог знает что об себе замечтает, покамест же обошлась с ней только холодно.
В эту самую минуту Амалия Ивановна, уже окончательно обиженная тем, что во всем разговоре она
не принимала ни малейшего участия и что ее даже совсем
не слушают, вдруг рискнула на последнюю попытку и с потаенною тоской осмелилась сообщить Катерине Ивановне одно чрезвычайно дельное и глубокомысленное замечание о том, что в будущем пансионе
надо обращать особенное внимание на чистое белье девиц (ди веше) и что «непременно должен буль одна такая хороши дам (ди даме), чтоб карашо про белье смотрель», и второе, «чтоб все молоды девиц тихонько по ночам никакой роман
не читаль».
— Так, так, это так! — в восторге подтверждал Лебезятников. — Это должно быть так, потому что он именно спрашивал меня, как только вошла к нам в комнату Софья Семеновна, «тут ли вы?
Не видал ли я вас в числе гостей Катерины Ивановны?» Он отозвал меня для этого к окну и там потихоньку спросил. Стало быть, ему непременно
надо было, чтобы тут были вы! Это так, это все так!
В раздумье остановился он перед дверью с странным вопросом: «
Надо ли сказывать, кто убил Лизавету?» Вопрос был странный, потому что он вдруг, в то же время, почувствовал, что
не только нельзя
не сказать, но даже и отдалить эту минуту, хотя на время, невозможно.
— Соня, у меня сердце злое, ты это заметь: этим можно многое объяснить. Я потому и пришел, что зол. Есть такие, которые
не пришли бы. А я трус и… подлец! Но… пусть! все это
не то… Говорить теперь
надо, а я начать
не умею…
— Штука в том: я задал себе один раз такой вопрос: что, если бы, например, на моем месте случился Наполеон и
не было бы у него, чтобы карьеру начать, ни Тулона, ни Египта, ни перехода через Монблан, а была бы вместо всех этих красивых и монументальных вещей просто-запросто одна какая-нибудь смешная старушонка, легистраторша, которую еще вдобавок
надо убить, чтоб из сундука у ней деньги стащить (для карьеры-то, понимаешь?), ну, так решился ли бы он на это, если бы другого выхода
не было?
— Э-эх, Соня! — вскрикнул он раздражительно, хотел было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. —
Не прерывай меня, Соня! Я хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил, а уж после того мне объяснил, что
не имел я права туда ходить, потому что я такая же точно вошь, как и все! Насмеялся он
надо мной, вот я к тебе и пришел теперь! Принимай гостя! Если б я
не вошь был, то пришел ли бы я к тебе? Слушай: когда я тогда к старухе ходил, я только попробовать сходил… Так и знай!
— Так ведь они же
надо мной сами смеяться будут, скажут: дурак, что
не взял.
— А я именно хотел тебе прибавить, да ты перебил, что ты это очень хорошо давеча рассудил, чтобы тайны и секреты эти
не узнавать. Оставь до времени,
не беспокойся. Все в свое время узнаешь, именно тогда, когда
надо будет. Вчера мне один человек сказал, что
надо воздуху человеку, воздуху, воздуху! Я хочу к нему сходить сейчас и узнать, что он под этим разумеет.
Да господина Разумихина так и
надо было прочь отвести: двоим любо, третий
не суйся.
Это
не то чтобы за кого-нибудь, а так просто «пострадать
надо»; страдание, значит, принять, а от властей — так тем паче.
Может быть, это была только усталость, отчаяние; может быть,
надо было
не Свидригайлова, а кого-то другого, а Свидригайлов только так тут подвернулся.