Неточные совпадения
Переведя дух и прижав рукой стукавшее сердце, тут же нащупав и оправив еще раз топор, он стал осторожно и тихо подниматься на лестницу, поминутно прислушиваясь. Но и лестница на ту пору стояла совсем пустая; все
двери были заперты; никого-то не встретилось. Во втором этаже
одна пустая квартира была, правда, растворена настежь, и в ней работали маляры, но те и не поглядели. Он постоял, подумал и пошел дальше. «Конечно, было бы лучше, если б их здесь совсем не было, но… над ними еще два этажа».
Опасаясь, что старуха испугается того, что они
одни, и не надеясь, что вид его ее разуверит, он взялся за
дверь и потянул ее к себе, чтобы старуха как-нибудь не вздумала опять запереться.
Кох остался, пошевелил еще раз тихонько звонком, и тот звякнул
один удар; потом тихо, как бы размышляя и осматривая, стал шевелить ручку
двери, притягивая и опуская ее, чтоб убедиться еще раз, что она на
одном запоре. Потом пыхтя нагнулся и стал смотреть в замочную скважину; но в ней изнутри торчал ключ и, стало быть, ничего не могло быть видно.
В
одно мгновение прошмыгнул он в отворенную
дверь и притаился за стеной, и было время: они уже стояли на самой площадке.
Луиза Ивановна с уторопленною любезностью пустилась приседать на все стороны и, приседая, допятилась до
дверей; но в
дверях наскочила задом на
одного видного офицера с открытым свежим лицом и с превосходными густейшими белокурыми бакенами. Это был сам Никодим Фомич, квартальный надзиратель. Луиза Ивановна поспешила присесть чуть не до полу и частыми мелкими шагами, подпрыгивая, полетела из конторы.
То вдруг он
один в комнате, все ушли и боятся его, и только изредка чуть-чуть отворяют
дверь посмотреть на него, грозят ему, сговариваются об чем-то промеж себя, смеются и дразнят его.
Произошло это утром, в десять часов. В этот час утра, в ясные дни, солнце всегда длинною полосой проходило по его правой стене и освещало угол подле
двери. У постели его стояла Настасья и еще
один человек, очень любопытно его разглядывавший и совершенно ему незнакомый. Это был молодой парень в кафтане, с бородкой, и с виду походил на артельщика. Из полуотворенной
двери выглядывала хозяйка. Раскольников приподнялся.
— Э-эх! — вскричал было Разумихин, но в эту минуту отворилась
дверь, и вошло
одно новое, не знакомое ни
одному из присутствующих, лицо.
Неподвижное и серьезное лицо Раскольникова преобразилось в
одно мгновение, и вдруг он залился опять тем же нервным хохотом, как давеча, как будто сам совершенно не в силах был сдержать себя. И в
один миг припомнилось ему до чрезвычайной ясности ощущения
одно недавнее мгновение, когда он стоял за
дверью, с топором, запор прыгал, они за
дверью ругались и ломились, а ему вдруг захотелось закричать им, ругаться с ними, высунуть им язык, дразнить их, смеяться, хохотать, хохотать, хохотать!
Только что Раскольников отворил
дверь на улицу, как вдруг, на самом крыльце, столкнулся с входившим Разумихиным. Оба, даже за шаг еще, не видали друг друга, так что почти головами столкнулись. Несколько времени обмеривали они
один другого взглядом. Разумихин был в величайшем изумлении, но вдруг гнев, настоящий гнев, грозно засверкал в его глазах.
Меж тем комната наполнилась так, что яблоку упасть было негде. Полицейские ушли, кроме
одного, который оставался на время и старался выгнать публику, набравшуюся с лестницы, опять обратно на лестницу. Зато из внутренних комнат высыпали чуть не все жильцы г-жи Липпевехзель и сначала было теснились только в
дверях, но потом гурьбой хлынули в самую комнату. Катерина Ивановна пришла в исступление.
Кашель задушил ее, но острастка пригодилась. Катерины Ивановны, очевидно, даже побаивались; жильцы,
один за другим, протеснились обратно к
двери с тем странным внутренним ощущением довольства, которое всегда замечается, даже в самых близких людях, при внезапном несчастии с их ближним, и от которого не избавлен ни
один человек, без исключения, несмотря даже на самое искреннее чувство сожаления и участия.
В эту минуту
дверь тихо отворилась, и в комнату, робко озираясь, вошла
одна девушка.
При входе Сони Разумихин, сидевший на
одном из трех стульев Раскольникова, сейчас подле
двери, привстал, чтобы дать ей войти. Сначала Раскольников указал было ей место в углу дивана, где сидел Зосимов, но, вспомнив, что этот диван был слишком фамильярноеместо и служит ему постелью, поспешил указать ей на стул Разумихина.
Обе
двери были шагах в шести
одна от другой.
В первый раз вошла (я, знаете, устал: похоронная служба, со святыми упокой, потом лития, закуска, — наконец-то в кабинете
один остался, закурил сигару, задумался), вошла в
дверь: «А вы, говорит, Аркадий Иванович, сегодня за хлопотами и забыли в столовой часы завести».
Раскольников вдруг заметил, что, бегая по комнате, он раза два точно как будто останавливался подле
дверей, на
одно мгновение, и как будто прислушивался…
В
дверях затолпилось несколько любопытных. Иные из них порывались войти. Все описанное произошло почти в
одно мгновение.
— Я видел, видел! — кричал и подтверждал Лебезятников, — и хоть это против моих убеждений, но я готов сей же час принять в суде какую угодно присягу, потому что я видел, как вы ей тихонько подсунули! Только я-то, дурак, подумал, что вы из благодеяния подсунули! В
дверях, прощаясь с нею, когда она повернулась и когда вы ей жали
одной рукой руку, другою, левой, вы и положили ей тихонько в карман бумажку. Я видел! Видел!
Но только что он отворил
дверь в сени, как вдруг столкнулся с самим Порфирием. Тот входил к нему. Раскольников остолбенел на
одну минуту. Странно, он не очень удивился Порфирию и почти его не испугался. Он только вздрогнул, но быстро, мгновенно приготовился. «Может быть, развязка! Но как же это он подошел тихонько, как кошка, и я ничего не слыхал? Неужели подслушивал?»
— Вот, посмотрите сюда, в эту вторую большую комнату. Заметьте эту
дверь, она заперта на ключ. Возле
дверей стоит стул, всего
один стул в обеих комнатах. Это я принес из своей квартиры, чтоб удобнее слушать. Вот там сейчас за
дверью стоит стол Софьи Семеновны; там она сидела и разговаривала с Родионом Романычем. А я здесь подслушивал, сидя на стуле, два вечера сряду, оба раза часа по два, — и, уж конечно, мог узнать что-нибудь, как вы думаете?
— Что ты! Ты куда? Оставайся, оставайся! Я
один, — вскричал он в малодушной досаде и, почти озлобившись, пошел к
дверям. — И к чему тут целая свита! — бормотал он, выходя.
Похолодев и чуть-чуть себя помня, отворил он
дверь в контору. На этот раз в ней было очень мало народу, стоял какой-то дворник и еще какой-то простолюдин. Сторож и не выглядывал из своей перегородки. Раскольников прошел в следующую комнату. «Может, еще можно будет и не говорить», — мелькало в нем. Тут
одна какая-то личность из писцов, в приватном сюртуке, прилаживалась что-то писать у бюро. В углу усаживался еще
один писарь. Заметова не было. Никодима Фомича, конечно, тоже не было.
Неточные совпадения
Что шаг, то натыкалися // Крестьяне на диковину: // Особая и странная // Работа всюду шла. //
Один дворовый мучился // У
двери: ручки медные // Отвинчивал; другой // Нес изразцы какие-то. // «Наковырял, Егорушка?» — // Окликнули с пруда. // В саду ребята яблоню // Качали. — Мало, дяденька! // Теперь они осталися // Уж только наверху, // А было их до пропасти!
Княгиня Бетси, не дождавшись конца последнего акта, уехала из театра. Только что успела она войти в свою уборную, обсыпать свое длинное бледное лицо пудрой, стереть ее, оправиться и приказать чай в большой гостиной, как уж
одна за другою стали подъезжать кареты к ее огромному дому на Большой Морской. Гости выходили на широкий подъезд, и тучный швейцар, читающий по утрам, для назидания прохожих, за стеклянною
дверью газеты, беззвучно отворял эту огромную
дверь, пропуская мимо себя приезжавших.
Из-за притворенной
двери слышались звуки осторожного аккомпанемента стаккато оркестра и
одного женского голоса, который отчетливо выговаривал музыкальную фразу.
В соседней бильярдной слышались удары шаров, говор и смех. Из входной
двери появились два офицера:
один молоденький, с слабым, тонким лицом, недавно поступивший из Пажеского корпуса в их полк; другой пухлый, старый офицер с браслетом на руке и заплывшими маленькими глазами.
— Ах, не слушал бы! — мрачно проговорил князь, вставая с кресла и как бы желая уйти, но останавливаясь в
дверях. — Законы есть, матушка, и если ты уж вызвала меня на это, то я тебе скажу, кто виноват во всем: ты и ты,
одна ты. Законы против таких молодчиков всегда были и есть! Да-с, если бы не было того, чего не должно было быть, я — старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и лечите, возите к себе этих шарлатанов.