Неточные совпадения
Нестерпимая же вонь из распивочных, которых
в этой части города особенное множество, и пьяные, поминутно попадавшиеся, несмотря на буднее
время, довершили отвратительный и грустный колорит картины.
В то
время он и сам еще не верил
этим мечтам своим и только раздражал себя их безобразною, но соблазнительною дерзостью.
Он уже прежде знал, что
в этой квартире жил один семейный немец, чиновник: «Стало быть,
этот немец теперь выезжает, и, стало быть,
в четвертом этаже, по
этой лестнице и на
этой площадке, остается, на некоторое
время, только одна старухина квартира занятая.
Раскольников не привык к толпе и, как уже сказано, бежал всякого общества, особенно
в последнее
время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к людям. Что-то совершалось
в нем как бы новое, и вместе с тем ощутилась какая-то жажда людей. Он так устал от целого месяца
этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения, что хотя одну минуту хотелось ему вздохнуть
в другом мире, хотя бы
в каком бы то ни было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь
в распивочной.
Письмо матери его измучило. Но относительно главнейшего, капитального пункта сомнений
в нем не было ни на минуту, даже
в то еще
время, как он читал письмо. Главнейшая суть дела была решена
в его голове, и решена окончательно: «Не бывать
этому браку, пока я жив, и к черту господина Лужина!»
Давным-давно как зародилась
в нем вся
эта теперешняя тоска, нарастала, накоплялась и
в последнее
время созрела и концентрировалась, приняв форму ужасного, дикого и фантастического вопроса, который замучил его сердце и ум, неотразимо требуя разрешения.
Впоследствии, когда он припоминал
это время и все, что случилось с ним
в эти дни, минуту за минутой, пункт за пунктом, черту за чертой, его до суеверия поражало всегда одно обстоятельство, хотя,
в сущности, и не очень необычайное, но которое постоянно казалось ему потом как бы каким-то предопределением судьбы его.
Но зачем же, спрашивал он всегда, зачем же такая важная, такая решительная для него и
в то же
время такая
в высшей степени случайная встреча на Сенной (по которой даже и идти ему незачем) подошла как раз теперь к такому часу, к такой минуте
в его жизни, именно к такому настроению его духа и к таким именно обстоятельствам, при которых только и могла она,
эта встреча, произвести самое решительное и самое окончательное действие на всю судьбу его?
Несмотря на всю мучительную внутреннюю борьбу свою, он никогда, ни на одно мгновение не мог уверовать
в исполнимость своих замыслов, во все
это время.
По убеждению его выходило, что
это затмение рассудка и упадок воли охватывают человека подобно болезни, развиваются постепенно и доходят до высшего своего момента незадолго до совершения преступления; продолжаются
в том же виде
в самый момент преступления и еще несколько
времени после него, судя по индивидууму; затем проходят, так же как проходит всякая болезнь.
Мало того, даже, как нарочно,
в это самое мгновение только что перед ним въехал
в ворота огромный воз сена, совершенно заслонявший его все
время, как он проходил подворотню, и чуть только воз успел выехать из ворот во двор, он мигом проскользнул направо.
Он стоял, смотрел и не верил глазам своим: дверь, наружная дверь, из прихожей на лестницу, та самая,
в которую он давеча звонил и вошел, стояла отпертая, даже на целую ладонь приотворенная: ни замка, ни запора, все
время, во все
это время! Старуха не заперла за ним, может быть, из осторожности. Но боже! Ведь видел же он потом Лизавету! И как мог, как мог он не догадаться, что ведь вошла же она откуда-нибудь! Не сквозь стену же.
Он, однако ж, не то чтоб уж был совсем
в беспамятстве во все
время болезни:
это было лихорадочное состояние, с бредом и полусознанием.
—
Это, брат, веришь ли, у меня особенно на сердце лежало. Потом надо же из тебя человека сделать. Приступим: сверху начнем. Видишь ли ты
эту каскетку? — начал он, вынимая из узла довольно хорошенькую, но
в то же
время очень обыкновенную и дешевую фуражку. — Позволь-ка примерить?
— Плохо. Теперь еще: не видал ли кто-нибудь Николая
в то
время, когда Кох да Пестряков наверх прошли, и нельзя ли
это чем-нибудь доказать?
В последнее
время его даже тянуло шляться по всем
этим местам, когда тошно становилось, «чтоб еще тошней было».
И, схватив за руку Дунечку так, что чуть не вывернул ей руки, он пригнул ее посмотреть на то, что «вот уж он и очнулся». И мать и сестра смотрели на Разумихина как на провидение, с умилением и благодарностью; они уже слышали от Настасьи, чем был для их Роди, во все
время болезни,
этот «расторопный молодой человек», как назвала его,
в тот же вечер,
в интимном разговоре с Дуней, сама Пульхерия Александровна Раскольникова.
Он слабо махнул Разумихину, чтобы прекратить целый поток его бессвязных и горячих утешений, обращенных к матери и сестре, взял их обеих за руки и минуты две молча всматривался то
в ту, то
в другую. Мать испугалась его взгляда.
В этом взгляде просвечивалось сильное до страдания чувство, но
в то же
время было что-то неподвижное, даже как будто безумное. Пульхерия Александровна заплакала.
Пульхерия Александровна, вся встревоженная мыслию о своем Роде, хоть и чувствовала, что молодой человек очень уж эксцентричен и слишком уж больно жмет ей руку, но так как
в то же
время он был для нее провидением, то и не хотела замечать всех
этих эксцентрических подробностей.
— Представь себе, скоропостижно! — заторопилась Пульхерия Александровна, ободренная его любопытством, — и как раз
в то самое
время, как я тебе письмо тогда отправила,
в тот самый даже день! Вообрази,
этот ужасный человек, кажется, и был причиной ее смерти. Говорят, он ее ужасно избил!
— А он очень, очень, очень, очень будет рад с тобой познакомиться! Я много говорил ему о тебе,
в разное
время… И вчера говорил. Идем!.. Так ты знал старуху? То-то!.. Ве-ли-ко-лепно
это все обернулось!.. Ах да… Софья Ивановна…
— То есть не то чтобы… видишь,
в последнее
время, вот как ты заболел, мне часто и много приходилось об тебе поминать… Ну, он слушал… и как узнал, что ты по юридическому и кончить курса не можешь, по обстоятельствам, то сказал: «Как жаль!» Я и заключил… то есть все
это вместе, не одно ведь
это; вчера Заметов… Видишь, Родя, я тебе что-то вчера болтал
в пьяном виде, как домой-то шли… так я, брат, боюсь, чтоб ты не преувеличил, видишь…
Но… так как мы уже теперь заговорили ясно (а
это отлично, что заговорили, наконец, ясно, я рад!) — то уж я тебе прямо теперь признаюсь, что давно
это в них замечал,
эту мысль, во все
это время, разумеется,
в чуть-чутошном только виде,
в ползучем, но зачем же хоть и
в ползучем!
Нет-с, я вот что про себя думал некоторое
время, вот особенно
в дороге,
в вагоне сидя: не способствовал ли я всему
этому… несчастию, как-нибудь там раздражением нравственно или чем-нибудь
в этом роде?
Притом
этот человек не любил неизвестности, а тут надо было разъяснить: если так явно нарушено его приказание, значит, что-нибудь да есть, а стало быть, лучше наперед узнать; наказать же всегда будет
время, да и
в его руках.
Кроме того, он положительно уведомил меня, что Марфа Петровна, за неделю до смерти, успела оставить тебе, Дуня, по завещанию три тысячи рублей, и деньги
эти ты можешь теперь получить
в самом скором
времени.
— Я думаю, что у него очень хорошая мысль, — ответил он. — О фирме, разумеется, мечтать заранее не надо, но пять-шесть книг действительно можно издать с несомненным успехом. Я и сам знаю одно сочинение, которое непременно пойдет. А что касается до того, что он сумеет повести дело, так
в этом нет и сомнения: дело смыслит… Впрочем, будет еще
время вам сговориться…
Еще бы не ужас, что ты живешь
в этой грязи, которую так ненавидишь, и
в то же
время знаешь сама (только стоит глаза раскрыть), что никому ты
этим не помогаешь и никого ни от чего не спасаешь!
Он вышел. Соня смотрела на него как на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала
это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он знает, кто убил Лизавету? Что значили
эти слова? Страшно
это!» Но
в то же
время мысль не приходила ей
в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него
в намерениях? Что
это он ей говорил? Он ей поцеловал ногу и говорил… говорил (да, он ясно
это сказал), что без нее уже жить не может… О господи!»
А между тем, все
это время, у двери
в пустой комнате простоял господин Свидригайлов и, притаившись, подслушивал.
Эта догадка, еще даже вчера, во
время самых сильных тревог и отчаяния, начала укрепляться
в нем.
В это самое
время его позвали к Порфирию Петровичу.
— Да-да-да! Не беспокойтесь!
Время терпит,
время терпит-с, — бормотал Порфирий Петрович, похаживая взад и вперед около стола, но как-то без всякой цели, как бы кидаясь то к окну, то к бюро, то опять к столу, то избегая подозрительного взгляда Раскольникова, то вдруг сам останавливаясь на месте и глядя на него прямо
в упор. Чрезвычайно странною казалась при
этом его маленькая, толстенькая и круглая фигурка, как будто мячик, катавшийся
в разные стороны и тотчас отскакивавший от всех стен и углов.
Вид
этого человека с первого взгляда был очень странный. Он глядел прямо перед собою, но как бы никого не видя.
В глазах его сверкала решимость, но
в то же
время смертная бледность покрывала лицо его, точно его привели на казнь. Совсем побелевшие губы его слегка вздрагивали.
Однако с
этой стороны все было, покамест, благополучно, и, посмотрев на свой благородный, белый и немного ожиревший
в последнее
время облик, Петр Петрович даже на мгновение утешился,
в полнейшем убеждении сыскать себе невесту где-нибудь
в другом месте, да, пожалуй, еще и почище; но тотчас же опомнился и энергически плюнул
в сторону, чем вызвал молчаливую, но саркастическую улыбку
в молодом своем друге и сожителе Андрее Семеновиче Лебезятникове.
Нет, если б я выдал им за все
это время, например, тысячи полторы на приданое, да на подарки, на коробочки там разные, несессеры, [Несессер — шкатулка со всем необходимым для дороги.] сердолики, материи и на всю
эту дрянь, от Кнопа, [Кноп — владелец галантерейного магазина на Невском проспекте
в Петербурге.] да из английского магазина, так было бы дело почище и… покрепче!
С
этим господином у Петра Петровича установились какие-то странные, впрочем, отчасти и естественные отношения: Петр Петрович презирал и ненавидел его даже сверх меры, почти с того самого дня, как у него поселился, но
в то же
время как будто несколько опасался его.
Что же касается до Софьи Семеновны лично, то
в настоящее
время я смотрю на ее действия как на энергический и олицетворенный протест против устройства общества и глубоко уважаю ее за
это; даже радуюсь, на нее глядя!
Эти пароксизмы гордости и тщеславия посещают иногда самых бедных и забитых людей и, по
временам, обращаются у них
в раздражительную, неудержимую потребность.
Положительно и окончательно
этого еще, правда, нельзя было сказать, но действительно
в последнее
время, во весь последний год, ее бедная голова слишком измучилась, чтобы хоть отчасти не повредиться.
Похвальный лист
этот, очевидно, должен был теперь послужить свидетельством о праве Катерины Ивановны самой завести пансион; но главное, был припасен с тою целью, чтобы окончательно срезать «обеих расфуфыренных шлепохвостниц», на случай если б они пришли на поминки, и ясно доказать им, что Катерина Ивановна из самого благородного, «можно даже сказать, аристократического дома, полковничья дочь и уж наверно получше иных искательниц приключений, которых так много расплодилось
в последнее
время».
В эту минуту прибыли вы (по моему зову) — и все
время у меня пребывали потом
в чрезвычайном смущении, так что даже три раза, среди разговора, вставали и спешили почему-то уйти, хотя разговор наш еще не был окончен.
Я до того не ошибаюсь, мерзкий, преступный вы человек, что именно помню, как по
этому поводу мне тотчас же тогда
в голову вопрос пришел, именно
в то
время, как я вас благодарил и руку вам жал.
В раздумье остановился он перед дверью с странным вопросом: «Надо ли сказывать, кто убил Лизавету?» Вопрос был странный, потому что он вдруг,
в то же
время, почувствовал, что не только нельзя не сказать, но даже и отдалить
эту минуту, хотя на
время, невозможно.
Он, конечно, не мог, да и не хотел заботиться о своем болезненном состоянии. Но вся
эта беспрерывная тревога и весь
этот ужас душевный не могли пройти без последствий. И если он не лежал еще
в настоящей горячке, то, может быть, именно потому, что
эта внутренняя беспрерывная тревога еще поддерживала его на ногах и
в сознании, но как-то искусственно, до
времени.
Он бродил без цели. Солнце заходило. Какая-то особенная тоска начала сказываться ему
в последнее
время.
В ней не было чего-нибудь особенно едкого, жгучего; но от нее веяло чем-то постоянным, вечным, предчувствовались безысходные годы
этой холодной мертвящей тоски, предчувствовалась какая-то вечность на «аршине пространства».
В вечерний час
это ощущение обыкновенно еще сильней начинало его мучить.
— А я именно хотел тебе прибавить, да ты перебил, что ты
это очень хорошо давеча рассудил, чтобы тайны и секреты
эти не узнавать. Оставь до
времени, не беспокойся. Все
в свое
время узнаешь, именно тогда, когда надо будет. Вчера мне один человек сказал, что надо воздуху человеку, воздуху, воздуху! Я хочу к нему сходить сейчас и узнать, что он под
этим разумеет.
Были
в то
время произнесены между ними такие слова, произошли такие движения и жесты, обменялись они такими взглядами, сказано было кой-что таким голосом, доходило до таких пределов, что уж после
этого не Миколке (которого Порфирий наизусть с первого слова и жеста угадал), не Миколке было поколебать самую основу его убеждений.
Первый день, во все
это время, он чувствовал себя, по крайней мере,
в здравом сознании.
Он спешил к Свидригайлову. Чего он мог надеяться от
этого человека — он и сам не знал. Но
в этом человеке таилась какая-то власть над ним. Сознав
это раз, он уже не мог успокоиться, а теперь к тому же и пришло
время.