Неточные совпадения
Вдруг хохот раздается залпом и покрывает все: кобыленка не
вынесла учащенных ударов и
в бессилии начала лягаться. Даже старик не выдержал и усмехнулся. И впрямь: этака лядащая кобыленка, а еще лягается!
Но бедный мальчик уже не помнит себя. С криком пробивается он сквозь толпу к савраске, обхватывает ее мертвую, окровавленную морду и целует ее, целует ее
в глаза,
в губы… Потом вдруг вскакивает и
в исступлении бросается с своими кулачонками на Миколку.
В этот миг отец, уже долго гонявшийся за ним, схватывает его, наконец, и
выносит из толпы.
— Да что же это я! — продолжал он, восклоняясь опять и как бы
в глубоком изумлении, — ведь я знал же, что я этого не
вынесу, так чего ж я до сих пор себя мучил? Ведь еще вчера, вчера, когда я пошел делать эту… пробу, ведь я вчера же понял совершенно, что не вытерплю… Чего ж я теперь-то? Чего ж я еще до сих пор сомневался? Ведь вчера же, сходя с лестницы, я сам сказал, что это подло, гадко, низко, низко… ведь меня от одной мысли наяву стошнило и
в ужас бросило…
Это ночное мытье производилось самою Катериной Ивановной, собственноручно, по крайней мере два раза
в неделю, а иногда и чаще, ибо дошли до того, что переменного белья уже совсем почти не было, и было у каждого члена семейства по одному только экземпляру, а Катерина Ивановна не могла
выносить нечистоты и лучше соглашалась мучить себя по ночам и не по силам, когда все спят, чтоб успеть к утру просушить мокрое белье на протянутой веревке и подать чистое, чем видеть грязь
в доме.
«Боже, что с ним!» Обе плакали, обе
вынесли крестную муку
в эти полтора часа ожидания.
— Нет, не видал, да и квартиры такой, отпертой, что-то не заметил… а вот
в четвертом этаже (он уже вполне овладел ловушкой и торжествовал) — так помню, что чиновник один переезжал из квартиры… напротив Алены Ивановны… помню… это я ясно помню… солдаты диван какой-то
выносили и меня к стене прижали… а красильщиков — нет, не помню, чтобы красильщики были… да и квартиры отпертой нигде, кажется, не было.
В передней было очень темно и пусто, ни души, как будто все
вынесли; тихонько, на цыпочках прошел он
в гостиную: вся комната была ярко облита лунным светом; все тут по-прежнему: стулья, зеркало, желтый диван и картинки
в рамках.
— И зачем, зачем я ей сказал, зачем я ей открыл! —
в отчаянии воскликнул он через минуту, с бесконечным мучением смотря на нее, — вот ты ждешь от меня объяснений, Соня, сидишь и ждешь, я это вижу; а что я скажу тебе? Ничего ведь ты не поймешь
в этом, а только исстрадаешься вся… из-за меня! Ну вот, ты плачешь и опять меня обнимаешь, — ну за что ты меня обнимаешь? За то, что я сам не
вынес и на другого пришел свалить: «страдай и ты, мне легче будет!» И можешь ты любить такого подлеца?
(Раскольникову несколько раз
в эти дни мелькалась и вспоминалась клочками вся эта сцена с Порфирием;
в целом он бы не мог
вынести воспоминания.)
Мало было ему, что муку
вынес, когда за дверью сидел, а
в дверь ломились и колокольчик звонил, — нет, он потом уж на пустую квартиру,
в полубреде, припомнить этот колокольчик идет, холоду спинного опять испытать потребовалось….
Дуня из этого свидания по крайней мере
вынесла одно утешение, что брат будет не один: к ней, Соне, к первой пришел он со своею исповедью;
в ней искал он человека, когда ему понадобился человек; она же и пойдет за ним, куда пошлет судьба.
Вот
в чем одном признавал он свое преступление: только
в том, что не
вынес его и сделал явку с повинною.
Неточные совпадения
Городничий. Нет, нет; позвольте уж мне самому. Бывали трудные случаи
в жизни, сходили, еще даже и спасибо получал. Авось бог
вынесет и теперь. (Обращаясь к Бобчинскому.)Вы говорите, он молодой человек?
Городничий. Две недели! (
В сторону.)Батюшки, сватушки!
Выносите, святые угодники!
В эти две недели высечена унтер-офицерская жена! Арестантам не выдавали провизии!. На улицах кабак, нечистота! Позор! поношенье! (Хватается за голову.)
«Пей, вахлачки, погуливай!» // Не
в меру было весело: // У каждого
в груди // Играло чувство новое, // Как будто
выносила их // Могучая волна // Со дна бездонной пропасти // На свет, где нескончаемый // Им уготован пир!
Однако Клима Лавина // Крестьяне полупьяные // Уважили: «Качать его!» // И ну качать… «Ура!» // Потом вдову Терентьевну // С Гаврилкой, малолеточком, // Клим посадил рядком // И жениха с невестою // Поздравил! Подурачились // Досыта мужики. // Приели все, все припили, // Что господа оставили, // И только поздним вечером //
В деревню прибрели. // Домашние их встретили // Известьем неожиданным: // Скончался старый князь! // «Как так?» — Из лодки
вынесли // Его уж бездыханного — // Хватил второй удар! —
Съестного сколько
вынесет // Утроба — то и спрашивай, // А водки можно требовать //
В день ровно по ведру.