Игорь

Владислава Николаева, 2021

Во Вселенной почти три сотни абсолютных бессмертных: светлых и тёмных. Смысл их вечности в миссиях: светлые сеят добро, темные уничтожают зло. Во Вселенной один мир, куда бессмертные приходят, чтобы оставить наследника. Спускаясь в него, бессмертные помнят лишь свое имя, бессмертие, долг миссий и цель – основать род. В мире не бывает больше трёх бессмертных. В конце двадцатого века Игорь в мире один. С семьей ему пока не везет, но он превосходно справляется с миссиями… но потом что-то идет не так. Вселенная держится на Правде и Справедливости. Игорь – механизм и орудие равновесия мироздания – будет искать ответы, пока не найдет.

Расстающийся

Только что за спиной шипел обманутый в ожиданиях океан, а ноги проваливались в сырой песок. Рядом была не растерзанная туша чудовища и не коченеющее тело злодея — трое подростков, славных, действительно славных и неиспорченных. Они смотрели на него с благодарностью, восхищением, теплотой, надеждой, они звали его с собой туда, к простой и честной жизни, не лишённой своих радостей. Там, вверх по осыпающемуся склону за полоской угрюмого нехоженного — и притягательного этим — леса было жильё. Весело потрескивающий в очаге огонь, пряный запах солений, уха с пылу с жару. Там было хорошо. Но Игорь не мог остаться.

Ему нечего делать там, где хорошо. Он не знает, что делать там, где хорошо.

Всё случилось быстро.

Не час, не минута, не доля минуты, не секунда, не доля секунды, не миг. Может быть, лишь доля мига, и Игорь снова стоял в своей чистой пустоватой кухне. На босых подошвах похрустывали песчинки, с просоленной рубашки и брюк сочились ручейки. Одежда была в плохом состоянии, носки сгинули в другом мире.

Игорь не ел в миссиях, сам не отдавал себе отчёта почему. Мог обойтись и обходился. Миссия была вторая с утра, что в итоге удлинило день почти на пять суток. Выходит, не ел, не пил и не спал неделю. Не было времени — работал, немного устал. Тело в норме, утомление скорее моральное.

Мужчина посмотрел с сомнением на булькающую кастрюлю. Простенький овощной суп. Четверо суток и долю мига назад покидал в бульон что оставалось в холодильнике. Суп был неготов, скорее напоминал салат с сырой картошкой и бульоном.

Бессмертный, живущий в человеческом мире и по человеческим правилам, испытывает слабые позывы поесть и поспать, никогда не способные перейти в действительный голод и подлинное утомление. Он мог бы не есть, вообще, и догадываться по ненавязчивому ощущению — ну да, давно не ел. Поесть и поспать обычно не мешало при восстановлении после ранений, но даже и не создав благоприятных условий для выздоровления — бессмертный выздоровеет. Возможно регенерация займёт больше времени, но на её качестве ничто не скажется. Порванное всегда сходится гладко, выбитое заменяется новым, таким же как было, сломанное срастается, вывихнутое встаёт на положенное место. Бессмертный всегда молод и за редким исключением в идеальной форме. Неидеальной его форма может быть лишь в результате ранения, а это временно.

Пахнущий капустой суп кипел на плите. Спать хотелось больше, чем есть. В памяти жил запах жареной на огне рыбы, менее приятный — вяленой, наваристый дымок ухи издалека и по-восточному пряный аромат запасённых по-северному маринадов. Суп не выдерживал критики. Игорь никогда не готовил себе деликатесов, был далёк от чревоугодия, но не до такой степени, чтобы есть сырую картошку в бульоне.

Ладно, не сейчас. Игорь выключил плиту и побрёл в темноте коридора в спальню. Суп бессильно шипел в спину. На полу оставались золотистые невидимые песчинки из другого мира. Игорь не видел их, но слышал характерный слабый звук.

На улице была весна, которую человеку, не произносящему ни слова лжи, не зазорно назвать зимой. Ветер выл по-вьюжному, швыряя в окна снежную крошку, где-то внизу, этаже эдак третьем, ветки деликатно, но настойчиво стучались, просясь в дом, в тепло. К Игорю никто не решался напроситься в гости. Во-первых, он жил на двадцатом этаже, во-вторых, он был тёмный бессмертный. «Тёмный» ни в коем случае не означает «злой». Нет. Если бы слова «тёмный» и «злой» означали одно и то же, люди, склонные к лени, не стали бы напрягаться, чтобы запомнить целых два слова.

Резонный страх темноты заклеймил всю тьму дурной славой зла. Ночью привыкли ожидать нападений, подлых обманов, ударов в спину, хотя и всем известно, что подлинно сильное зло не стесняется показаться среди бела дня.

Пускай страх темноты объяснялся тем, что человеческие глаза почти ни на что негодны ночью, в ночи действительно было чего опасаться: злые сущности, не выносящие свет, или подлинная Тьма, не выносящая несправедливость — смертные должны были сторониться и того, и другого.

Игорь принадлежал подлинной Тьме.

Безвоздушная, холодная, непроницаемая, бесконечная и вечная, первородная Тьма, в которой вращаются обитаемые и необитаемые шары миров, которую не осветить всем солнцам Вселенной, тьма, воплощённая в человеческую форму. Как эта Тьма могла получить человеческое обличье, никто из смертных не знал, а Игорь сам не помнил, как не помнил многих важных вещей.

Среди миллиардов заселённых миров существовал один, где таким, как он, предоставлялся шанс прожить короткую настоящую жизнь. Родиться заново, вырасти, завести семью, вырастить детей, которые присоединятся к наследникам других бессмертных в Совете, имеющем действительную власть над миром. Одно условие — память начинала отсчёт с нуля после рождения.

Игорь помнил, как его доставали из матери. Запах крови и околоплодной жидкости был первым впечатлением о мире. Глаза за толстыми линзами очков в окружении медицинской маски и шапочки, спиртовой одеколон и пот, запах старости и проблем с поджелудочной. Резкий, щекочущий, словно бы объёмный до шероховатости запах разлит по воздуху, потолок немного пах сыростью, недавно белили, не более недели назад, кафель на стенах, специфический горьковатый грубый запах растворителя, но не помнил, что было за минуту до обрушившейся информации, в которой преобладали запахи. Их можно было забыть, но Игорь помнил. А там — отрезало. Лезвие опускается, оно настолько широко, что за ним ничего не видно, за ним тишина, и вот обвал звуков и запахов, звуки и запахи, отовсюду, какой-то писк, какие-то спешные слова, запахи так напирают, что грудь ходит, и тошно… Игорь крикнул.

Так Игорь родился. Игорь вырос. О событиях лет роста он почти не вспоминал, чаще всего прибегал к накопившемуся за них архиву запахов и некоторых звуков. Игорь заработал на безбедную жизнь поколений на пять вперёд. Застопорка произошла на этапе обзаведения семьёй. Тело Игоря было совершенно, как ему и надлежит быть. Проверил, не поленился, в специализированном учреждении, хотя что могло показать обследование кроме всем известного? Все посвящённые знают, бессмертные не имеют дефектов, они просто такие, безупречные. Игорь был бессмертный совершенного здоровья, подруги не беременели не из-за него, детей не было.

Не дойдя до спальни, откуда доносилось размеренное сонное дыхание… чёртово, дурацкое, треклятое тик-так! — по носу изнутри царапнули духи, затмевающие ароматы чистого тёплого спящего тела — вот чего ещё надо?!

Бессмертный завернул в ванную. Мешанина, резкая до одури, ни за что бы не зашёл, если бы не необходимость: шероховатый запах порошка, убийственный стеклоочистителя, сладкая отдушка кокоса, не скрывающая смесь из полимеров, кислая, символизирующая лайм — от неё першило в горле, и ещё много, много всего. Задержал дыхание, крутанул вентиль — вода прибьёт частицы веществ, станет сносно. Надо привести себя в порядок.

Испорченная одежда слезала примерно как шкурка с сушёной воблы, на пол летели чешуя и крупицы соли.

Рыбный запах один из наиболее неприятных для человеческого обоняния, но он естественный. Люди не понимают ценности естественности, их нос не разбирает ничего толкового, им всё сладко-свеже-терпко-вонь, будто ничего больше нет, потому парфюм у них самый примитивный, сшибающий с ног, такой, что их приближение можно разобрать за квартал, и то что интенсивность запаха превращает его в вонь их уже не трогает…

Оставшись голым, Игорь на коленях вытер пол неприлично дорогой рубашкой благородной итальянской марки и отправил её вместе со всем остальным в мусорную корзину. Она стояла рядом с бельевой, обе смердели свежеоформленной пластмассой. После покупки пытался проветрить у открытого окна, но корзины тут же понадобились, перенёс в ванну, рассчитывая потом довести дело до конца, но пока ничего из этого не вышло. Несколько раз оставлял проветриваться, уже надоело выгуливать их по квартире к окошку, дух пластмассы никуда не делся.

Теперь нужно было смыть запах другого мира. Предпочитающий холодный душ мужчина врубил кипяток. Въедливый рыбный дух не отступал. Игорь драл кожу докрасна жёсткой щёткой, вторая половина, видимо, пользовалась ей как пемзой.

Кстати о второй половине. Бессмертный чувствовал её дыхание. Результаты анализа на совместимость появились вечером, пришли с курьером из клиники. Несовместимы. Не сошлись половинки.

Вернувшись в первом часу, решил поесть, прежде чем говорить. Прежде чем начнётся битьё посуды.

Она уже спала. В легкомысленной прозрачной… собственно Игорь не знал, как это называется, трудно было поверить, что это одежда, в сущности, она была голая и сжималась в клубок от холода. До результатов анализа он бы лёг рядом и согрел бы её своим теплом, теперь не было смысла. Он и не любил её. Она была красавица, она была ласкова, но Игорь бы предпочёл неласковую и даже некрасивую, но способную подарить ему наследника. Женщины его интересовали в смысле воспроизводства, можно было бы без них обойтись — не стал бы связываться.

Наследник — всё, о чём он был способен мечтать. Когда встречал новую женщину, когда засыпал и просыпался, когда ехал на работу и когда возвращался, когда сидел на заседании Совета, в каждой миссии в другие миры, каждый день все двадцать три часа из суток, которые хранила его память. Поэтому стоя абсолютно голый и разгорячённый после душа, он равнодушно и отстранённо смотрел на чертовски соблазнительную женщину, которая только того и ждала, что он ляжет с ней и сделает всё, что пожелает. Игорь накрыл её одеялом и ушёл на диван.

Сны возможно самое страшное из того, что может произойти в жизни человека. Они сулят покой и отдых, им даже ненужно завлекать в свои сети, в них идут добровольно и с радостью. Только дети, более чувствительные к таким вещам, чем взрослые, часто не хотят идти спать. В неге и расслабленности сна человек так беззащитен, он всецело отдаёт себя в руки потока фантазий, иллюзий реальностей возможных и невероятных. Они сделают с ним, что только захотят — развлекут, порадуют, заставят поверить в происходящее, расскажут о будущем или прошлом, подскажут разгадку мучащей проблемы, напугают. Если не вспомнить, что увиденное или видимое — сон, эмоции будут сильны и подлинны, будь то радость или леденящий страх, если вспомнить, что это сон — не испытать волнения и не увидеть, к чему приведёт фантазия.

Игорь не искал новых впечатлений, ему хватало миссий, и из-за миссий ему важно было знать, сон он видит или явь. Это было нетрудно. Вот только был один сон…

Примерно через час после того, как Игорь, не озаботившись тем, чтобы накрыться, устроился на диване, он с резким выдохом вскинулся.

Время близилось к трём. За окнами ничуть не посветлело. Ранний подъём даже для трудоголиков. Игорь больше не мог спать. Во всём огромном доме от первого до двадцатого этажа ни звука, кроме дыхания.

Изгоняя из головы мысли, отжался до тысячи. Надоело, но мысли никуда не делись. Запасным вариантом были гантели. Они остались наверху, рядом с ней. Туда бессмертный не пошёл, предпочёл доварить суп.

Когда он уже собрался её будить, она спустилась. Её единственный шанс застать его с утра — встать рано. Зачем-то ей хотелось застать его до работы. Шаги мягко застучали по ступеням. Босая. Игриво обняла со спины, прижимаясь грудью, поцеловала в шею. Вопросительно подняла брови, заглянув в неподвижное холодное лицо.

— Мы должны расстаться, — Игорь старался говорить с максимумом такта, но женщины в таких делах категорически отказывались вести себя конструктивно.

На минуту искажённая улыбка застыла на её лице, новость застигла её врасплох, но Игорь не мог больше ждать. Это было бы нечестно по отношению к ним обоим. Бессмертные избегают нечестности.

Она молчала, но бессмертный не заблуждался на этот счёт — она не отступит мирно, банальная мысль уже воткнула в её сдобренный кокосом и лаймом мозг отравленные клыки…

— У тебя другая? — вроде бы будничным тоном поинтересовалась она.

— Нет, — твёрдо и спокойно ответил Игорь.

— В чём же дело?! — без перехода закричала она.

— Анализы, — лаконично сказал мужчина.

— Пусть проверят ещё раз!

— Всегда проверяют повторно.

— Повторно, ха! — недоверчиво фыркнула женщина.

Она прошлась по кухне взад и вперёд, уперев одну руку в поясницу, а другую запустив в длинные волосы.

— Что с того? — вдруг выдала она.

Игорь непонимающе посмотрел ей в глаза.

— Нам ведь хорошо вместе… так какая разница?

— Я говорил…

— Да ты просто ищешь предлог, чтобы расстаться!!! — её голос снова сорвался на высокий крик. — Где эти анализы?!! Где?!!

Результаты анализов лежали в пустой комнате кабинета, в ящике стола с пачкой других результатов анализов, но их не надо было нести. Ничего не надо было доказывать, надо было терпеть. Это у людей такая игра — требовать доказательств. Когда они хотят верить, они почти не вспоминают о доказательствах, а когда верить не хотят — то и никаких доказательств не хотят. Как бы то ни было, единственная сторона, нуждавшаяся в результатах анализов — Игорь — результаты видела. Решение принято. Нужно стерпеть, пока она спустит пар. Пусть считает как угодно. Игорь готов был из вежливости стерпеть скандал, хотя можно было просто выставить её за дверь, не прибегая к насилию.

— Где они?! Что молчишь?! Сочинил сказочку! Смотрите, я так люблю детей!.. я мечтаю о ребёночке!.. — она завизжала противным голосом, якобы изображая Игоря, — а сам просто банально тащишь девок в койку! А когда напользуешься — прости, дорогая, мы несовместимы! Забирай своё барахло и канай отсюда!!! Да ты… ты… просто отвратителен! Все мужики уроды, но другие хотя бы не сочиняют убогих баек, чтобы затащить в постель!

Холёное лицо покрылось неровными красными пятнами.

Игорь молчал. Не стал напоминать, как она радостно полезла в койку, ещё не зная о его желании иметь детей, не стал говорить, что никогда не нуждался в подложных предлогах, чтобы найти расположение. Игорь молчал, полагая, что если её не перебивать, она быстрее успокоится, но последнее замечание проигнорировать не смог, потому что никому, даже непосвящённой смертной, нельзя говорить, что бессмертный лжёт:

— Я никогда не лгу.

Её это, конечно, не убедило. Она снова фыркнула на выдохе:

— Пошшёл ты!

И исчезла за дверью, громко топая и опрокидывая всё, что попадалось на пути. К счастью, Игорь не держал много вещей. Через пятнадцать минут она шумно спустилась.

— Ты забыла часы наверху, — не оборачиваясь, напомнил Игорь.

Она посмотрела дикими глазами в его затылок, порылась в сумочке и пакете с вещами, гневно бросила их на пол прихожей и, топая уже в сапогах, вернулась наверх.

Игорь слышал, как за грохотом шагов перемещается тиканье. Она всё время снимала часы в спальне, на тумбочке, на уровне головы. По ночам их монотонное тик-так взрывалось в его ушах, как тротиловые шашки.

Шаги пробухали к нему со спины. Игорь повёл ухом, но не обернулся. По его мнению, при скандале следовало делать меньше резких движений…

По спине царапнуло острым. Напоследок она изо всех сил провела по его голой спине ногтями, оставляя длинные красные полосы, не пожалела маникюр. Игорь был скорее удивлён, чем зол. Он полуобернулся — она мстительно улыбалась, и эта улыбка её не красила.

— Даже жаль, что не услышу, какую историю ты сочинишь, чтобы объяснить это новой дурочке!

С этими словами она хлопнула дверью и побежала вниз по лестнице, как будто боялась, что он погонится следом.

Игорь остался на месте. Спину пощипывало. Бессмертное тело сращивало царапины.

Запахи удалялись. На смену обонянию пришёл слух.

Спустившись на два пролёта и немного поутихнув, женщина тыкнула кнопку, с досадой выдохнула воздух через зубы — специфический глухой свист, выражение досады и злости — ни с чем не перепутать, очевидно, обнаружила нанесённый ногтям вред.

Респектабельный лифт мягко и быстро прибыл по сигналу. Вломилась, прежде чем двери втянулись в пазы, ударила по кнопке острым от худобы кулачком, всхлипнула. Двери сомкнулись. Между седьмым и шестым с подбородка сорвалась первая слеза. Капля падала маленькой пулей, от столкновения с чистым кафелем превратилась в маленький кружок, такая крошечная, что высохла за два десятка секунд. Двери двинулись в стороны. Не дождалась, зашагала, задев плечом, «ууф» — перекосилась от боли и прибавила шаг.

Хлопнула входная дверь. Каблуки застучали по тротуару, смешиваясь с шуршанием дворничьих метёлок. Наконец он пропал. Кончено.

Игорь поднялся.

Чулан находился рядом с выходом, как раз напротив кухни. Удобно для запасливых хозяек, можно устроить шкаф и хранить заготовки, нескоропортящиеся продукты или домашнюю утварь. За дверью чулана в квартире Игоря, в стерильном белом помещении метр на метр, одиноко ютились ведро, совок и веник.

Мужчина тщательно подмёл на кухне, собирая красные кусочки ногтей, на лестнице, где осталась грязь с сапог, наверху, в спальне. Открыл окна, выгоняя не свои запахи на улицу, безжалостно предавая их сырым весенним ветрам. Собрал пару забытых розовых носков, резинку для волос, пакетик из ювелирного бутика, мусор, оставленный между тумбочкой и изголовьем кровати, сгрёб вонючие тюбики с полки в ванной и сразу вынес в мусоропровод.

Набрал воды в ведро, вымыл полы. Разогнувшись с тряпкой в руках в спальне, которую вытер дважды, в аппендиксе со шкафом глянул в ростовое зеркало — на спине не осталось полос.

Выкинул тряпку в мусоропровод. Пошёл в душ. Не жалея, выдраил себя жёсткой щёткой. Постоял, подставив лицо под струи. Вытерся насухо.

Была весна. Солнце всходило раньше, несмотря на всё тот же постылый невзрачный снег и стылые лица смертных, которых, к слову, на улице было по пальцам пересчитать, зрела весна. Немноголюдность объяснялась просто. Во-первых, рано, во-вторых, сторона, к которой обращались окна спальни, была прогулочной, на ней не парковались. Игорь хотел снизить уровень шума в доме, а так как строил он его сам, устроить пешеходную сторону было нетрудно.

Игорь одевался у распахнутого окна. Пожилая дама в клетчатом пончо поверх добротного бежевого пальто сыпала пшено на дорожку между липами затянутой в кокетливую бордовую кожаную перчатку горстью. Ворковали голуби. Доходил лёгкий душок слежавшихся перьев и птичьего помёта.

Вытянув длинный язык галстука, Игорь закрыл все окна. Ключи от машины и портмоне с карточками и документами удачно остались на полочке в прихожей, не утонули в печально известном океане. Неудобно иметь вещи, которые нельзя терять. Мужчина не глядя сгрёб портмоне ладонью и закрыл входную дверь пустой квартиры на оба замка.