Неточные совпадения
—
Знаете что, — сказал я, —
вы говорите, что пришли, главное, с тем, чтобы мать подумала, что мы помирились. Времени прошло довольно,
чтоб ей подумать; не угодно ли
вам оставить меня одного?
Когда я выговорил про даму, что «она была прекрасна собою, как
вы», то я тут схитрил: я сделал вид, что у меня вырвалось нечаянно, так что как будто я и не заметил; я очень
знал, что такая «вырвавшаяся» похвала оценится выше женщиной, чем какой угодно вылощенный комплимент. И как ни покраснела Анна Андреевна, а я
знал, что ей это приятно. Да и даму эту я выдумал: никакой я не
знал в Москве; я только
чтоб похвалить Анну Андреевну и сделать ей удовольствие.
— Лиза, я сам
знаю, но… Я
знаю, что это — жалкое малодушие, но… это — только пустяки и больше ничего! Видишь, я задолжал, как дурак, и хочу выиграть, только
чтоб отдать. Выиграть можно, потому что я играл без расчета, на ура, как дурак, а теперь за каждый рубль дрожать буду… Не я буду, если не выиграю! Я не пристрастился; это не главное, это только мимолетное, уверяю тебя! Я слишком силен,
чтоб не прекратить, когда хочу. Отдам деньги, и тогда ваш нераздельно, и маме скажи, что не выйду от
вас…
Вы мучаетесь документом,
вы подозреваете, что такой-то все
знает; что ж,
вы очень могли желать,
чтоб такой-то высказался…
— Не хвалите меня, я этого не люблю. Не оставляйте в моем сердце тяжелого подозрения, что
вы хвалите из иезуитства, во вред истине,
чтоб не переставать нравиться. А в последнее время… видите ли… я к женщинам ездил. Я очень хорошо принят, например, у Анны Андреевны,
вы знаете?
—
Вы думаете? — остановился он передо мной, — нет,
вы еще не
знаете моей природы! Или… или я тут, сам не
знаю чего-нибудь: потому что тут, должно быть, не одна природа. Я
вас искренно люблю, Аркадий Макарович, и, кроме того, я глубоко виноват перед
вами за все эти два месяца, а потому я хочу, чтобы
вы, как брат Лизы, все это
узнали: я ездил к Анне Андреевне с тем,
чтоб сделать ей предложение, а не отказываться.
Я очень ждал
вас весь день, Аркадий Макарович,
чтоб открыть
вам, как брату Лизы, то, чего она еще не
знает.
— Андрей Петрович, — схватил я его за руку, не подумав и почти в вдохновении, как часто со мною случается (дело было почти в темноте), — Андрей Петрович, я молчал, — ведь
вы видели это, — я все молчал до сих пор,
знаете для чего? Для того,
чтоб избегнуть ваших тайн. Я прямо положил их не
знать никогда. Я — трус, я боюсь, что ваши тайны вырвут
вас из моего сердца уже совсем, а я не хочу этого. А коли так, то зачем бы и
вам знать мои секреты? Пусть бы и
вам все равно, куда бы я ни пошел! Не так ли?
— Нет, позвольте, это потом. Я, главное, просил
вас к себе,
чтоб разъяснить
вам насчет венчания. Венчание,
вы знаете, произойдет здесь же в церкви, я уже говорил. На все это дано согласие, и они даже поощряют… Что же до Лизы, то…
— Я
знаю, что
вы можете мне сделать множество неприятностей, — проговорила она, как бы отмахиваясь от его слов, — но я пришла не столько затем, чтобы уговорить
вас меня не преследовать, сколько,
чтоб вас самого видеть. Я даже очень желала
вас встретить уже давно, сама… Но я встретила
вас такого же, как и прежде, — вдруг прибавила она, как бы увлеченная особенною и решительною мыслью и даже каким-то странным и внезапным чувством.
— Ни за что-с, это повторяю
вам; я положу его перед нею при
вас и уйду, не дождавшись единого слова; но надобно,
чтоб она
знала и видела своими глазами, что это я, я сам, передаю ей, добровольно, без принуждения и без награды.
Неточные совпадения
Марья Антоновна.
Вы всё эдакое говорите… Я бы
вас попросила,
чтоб вы мне написали лучше на память какие-нибудь стишки в альбом.
Вы, верно, их
знаете много.
Почтмейстер.
Знаю,
знаю… Этому не учите, это я делаю не то
чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю
узнать, что есть нового на свете. Я
вам скажу, что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая… лучше, чем в «Московских ведомостях»!
Стародум. Ему многие смеются. Я это
знаю. Быть так. Отец мой воспитал меня по-тогдашнему, а я не нашел и нужды себя перевоспитывать. Служил он Петру Великому. Тогда один человек назывался ты, а не
вы. Тогда не
знали еще заражать людей столько,
чтоб всякий считал себя за многих. Зато нонче многие не стоят одного. Отец мой у двора Петра Великого…
— A propos de Варенька, [Кстати о Вареньке,] — сказала Кити по-французски, как они и всё время говорили,
чтоб Агафья Михайловна не понимала их. —
Вы знаете, maman, что я нынче почему-то жду решения.
Вы понимаете какое. Как бы хорошо было!
— Так как все пальцы вышли, он их все разогнул и продолжал: — Это взгляд теоретический, но я полагаю, что
вы сделали мне честь обратиться ко мне для того,
чтоб узнать практическое приложение.