— Андрей Петрович, — схватил я его за руку, не подумав и почти в вдохновении, как часто со мною случается (дело было почти в темноте), — Андрей Петрович, я молчал, — ведь вы видели это, — я все молчал до сих пор, знаете для чего? Для того, чтоб избегнуть ваших тайн. Я прямо положил их не знать никогда. Я — трус, я боюсь, что ваши тайны вырвут вас из моего сердца уже совсем, а я не хочу этого. А коли так, то зачем бы и вам знать мои секреты?
Пусть бы и вам все равно, куда бы я ни пошел! Не так ли?
Неточные совпадения
Но вместо приобретения выдержки я и теперь предпочитаю закупориться еще больше в угол, хотя
бы в самом мизантропическом виде: «
Пусть я неловок, но — прощайте!» Я это говорю серьезно и навсегда.
— Но чем, скажите, вывод Крафта мог
бы ослабить стремление к общечеловеческому делу? — кричал учитель (он один только кричал, все остальные говорили тихо). —
Пусть Россия осуждена на второстепенность; но можно работать и не для одной России. И, кроме того, как же Крафт может быть патриотом, если он уже перестал в Россию верить?
Мне грустно, что разочарую читателя сразу, грустно, да и весело.
Пусть знают, что ровно никакого-таки чувства «мести» нет в целях моей «идеи», ничего байроновского — ни проклятия, ни жалоб сиротства, ни слез незаконнорожденности, ничего, ничего. Одним словом, романтическая дама, если
бы ей попались мои записки, тотчас повесила
бы нос. Вся цель моей «идеи» — уединение.
«О,
пусть обижает меня этот нахал генерал, на станции, где мы оба ждем лошадей: если б знал он, кто я, он побежал
бы сам их запрягать и выскочил
бы сажать меня в скромный мой тарантас!
— Что вы? — так и остановился я на месте, — а откуда ж она узнать могла? А впрочем, что ж я? разумеется, она могла узнать раньше моего, но ведь представьте себе: она выслушала от меня как совершенную новость! Впрочем… впрочем, что ж я? да здравствует широкость! Надо широко допускать характеры, так ли? Я
бы, например, тотчас все разболтал, а она запрет в табакерку… И
пусть, и
пусть, тем не менее она — прелестнейшее существо и превосходнейший характер!
Я никого не люблю, да это и лучше; но я желаю всем счастья, всем, и ему первому, и
пусть он узнает про это… даже сейчас же, мне было
бы очень приятно…
«
Пусть завтра последний день мой, — думал
бы каждый, смотря на заходящее солнце, — но все равно, я умру, но останутся все они, а после них дети их» — и эта мысль, что они останутся, все так же любя и трепеща друг за друга, заменила
бы мысль о загробной встрече.
Правда, мама все равно не дала
бы ему спокойствия, но это даже тем
бы и лучше: таких людей надо судить иначе, и
пусть такова и будет их жизнь всегда; и это — вовсе не безобразие; напротив, безобразием было
бы то, если б они успокоились или вообще стали
бы похожими на всех средних людей.
— Кабы умер — так и слава
бы Богу! — бросила она мне с лестницы и ушла. Это она сказала так про князя Сергея Петровича, а тот в то время лежал в горячке и беспамятстве. «Вечная история! Какая вечная история?» — с вызовом подумал я, и вот мне вдруг захотелось непременно рассказать им хоть часть вчерашних моих впечатлений от его ночной исповеди, да и самую исповедь. «Они что-то о нем теперь думают дурное — так
пусть же узнают все!» — пролетело в моей голове.
Пусть угрозы — потом, а теперь
бы другое…
— И на что бы трогать?
Пусть бы, собака, бранился! То уже такой народ, что не может не браниться! Ох, вей мир, какое счастие посылает бог людям! Сто червонцев за то только, что прогнал нас! А наш брат: ему и пейсики оборвут, и из морды сделают такое, что и глядеть не можно, а никто не даст ста червонных. О, Боже мой! Боже милосердый!
— Ну,
пусть бы я остался: что из этого? — продолжал он. — Вы, конечно, предложите мне дружбу; но ведь она и без того моя. Я уеду, и через год, через два она все будет моя. Дружба — вещь хорошая, Ольга Сергевна, когда она — любовь между молодыми мужчиной и женщиной или воспоминание о любви между стариками. Но Боже сохрани, если она с одной стороны дружба, с другой — любовь. Я знаю, что вам со мной не скучно, но мне-то с вами каково?
Неточные совпадения
Пусть каждый возьмет в руки по улице… черт возьми, по улице — по метле! и вымели
бы всю улицу, что идет к трактиру, и вымели
бы чисто…
Пусть машет, а ты все
бы таки его расспросила.
Все мы имеем маленькую слабость немножко пощадить себя, а постараемся лучше приискать какого-нибудь ближнего, на ком
бы выместить свою досаду, например, на слуге, на чиновнике, нам подведомственном, который в пору подвернулся, на жене или, наконец, на стуле, который швырнется черт знает куда, к самым дверям, так что отлетит от него ручка и спинка:
пусть, мол, его знает, что такое гнев.
«А мне
пусть их все передерутся, — думал Хлобуев, выходя. — Афанасий Васильевич не глуп. Он дал мне это порученье, верно, обдумавши. Исполнить его — вот и все». Он стал думать о дороге, в то время, когда Муразов все еще повторял в себе: «Презагадочный для меня человек Павел Иванович Чичиков! Ведь если
бы с этакой волей и настойчивостью да на доброе дело!»
— Спутать, спутать, — и ничего больше, — отвечал философ, — ввести в это дело посторонние, другие обстоятельства, которые запутали <
бы> сюда и других, сделать сложным — и ничего больше. И там
пусть приезжий петербургский чиновник разбирает.
Пусть разбирает,
пусть его разбирает! — повторил он, смотря с необыкновенным удовольствием в глаза Чичикову, как смотрит учитель ученику, когда объясняет ему заманчивое место из русской грамматики.