Неточные совпадения
Но вместо приобретения выдержки я и теперь предпочитаю закупориться еще больше в угол, хотя бы в самом мизантропическом виде: «Пусть я неловок, но —
прощайте!» Я это говорю серьезно и навсегда.
— Коли слушали, так, конечно, знаете, потому что вы — вы! Как вы о нем думаете?
Простите за скорый вопрос, но мне нужно. Именно как вы бы думали, собственно ваше мнение необходимо.
Мне, конечно, показалось, что это насмешка; но, взглянув пристально, я увидал в лице его такое странное и даже удивительное простодушие, что мне даже самому удивительно стало, как это он так серьезно попросил меня их «
простить». Он поставил стул и сел подле меня.
— Пусть я буду виноват перед собой… Я люблю быть виновным перед собой… Крафт,
простите, что я у вас вру. Скажите, неужели вы тоже в этом кружке? Я вот об чем хотел спросить.
—
Прощайте, Крафт! Зачем лезть к людям, которые вас не хотят? Не лучше ли все порвать, — а?
— Аркаша, голубчик,
прости, ради Бога, не могла я никак, чтобы не сказать…
Вы удивительно успели постареть и подурнеть в эти девять лет, уж
простите эту откровенность; впрочем, вам и тогда было уже лет тридцать семь, но я на вас даже загляделся: какие у вас были удивительные волосы, почти совсем черные, с глянцевитым блеском, без малейшей сединки; усы и бакены ювелирской отделки — иначе не умею выразиться; лицо матово-бледное, не такое болезненно бледное, как теперь, а вот как теперь у дочери вашей, Анны Андреевны, которую я имел честь давеча видеть; горящие и темные глаза и сверкающие зубы, особенно когда вы смеялись.
Мне казалось, что я что-то сшалил, но когда я исправлюсь, то меня
простят и мы опять станем вдруг все веселы, пойдем играть на дворе и заживем как нельзя лучше.
— Друг мой, если б я только знал… — протянул Версилов с небрежной улыбкой несколько утомленного человека, — каков, однако, негодяй этот Тушар! Впрочем, я все еще не теряю надежды, что ты как-нибудь соберешься с силами и все это нам наконец
простишь, и мы опять заживем как нельзя лучше.
Я чувствовал, что мне здесь никогда не
простят, — о, я уже начинал помаленьку понимать, что именно не
простят и чем именно я провинился!
И неужели он не ломался, а и в самом деле не в состоянии был догадаться, что мне не дворянство версиловское нужно было, что не рождения моего я не могу ему
простить, а что мне самого Версилова всю жизнь надо было, всего человека, отца, и что эта мысль вошла уже в кровь мою?
— Ну и спасибо, если только она говорит правду.
Прощай, сестра, еду!
«Уроки я вам, говорит, найду непременно, потому что я со многими здесь знаком и многих влиятельных даже лиц просить могу, так что если даже пожелаете постоянного места, то и то можно иметь в виду… а покамест
простите, говорит, меня за один прямой к вам вопрос: не могу ли я сейчас быть вам чем полезным?
Ну,
прощайте,
прощайте, постараюсь как можно дольше не приходить и знаю, что вам это будет чрезвычайно приятно, что вижу даже по вашим глазам, а обоим нам даже будет выгодно…
— Ах, милый мой, — вдруг поднялся он с места, — да ты, кажется, собираешься со двора, а я тебе помешал…
Прости, пожалуйста.
—
Прощай, некогда, — оборвала Лиза, и в мимолетном взгляде ее я увидал вдруг столько ненависти, что тут же вскрикнул в испуге...
— Ужасно, Лиза, ужасно! Боже мой, да уж три часа, больше!..
Прощай, Лизок. Лизочка, милая, скажи: разве можно заставлять женщину ждать себя? Позволительно это?
Но все-таки надо, чтобы вы теперь мне что-нибудь сказали… признались (
простите это слово).
Это чувство тоже входило, но я, наверно, и тут перед ним виновата: он так добр и великодушен, что, конечно, бы меня
простил.
— Мне… вас…
простить! Послушайте, Катерина Николаевна, и не рассердитесь! правда, что вы выходите замуж?
О,
простите: я вижу мучительное выражение на вашем лице;
простите исступленному подростку его неуклюжие слова!
— Крафт мне рассказал его содержание и даже показал мне его…
Прощайте! Когда я бывал у вас в кабинете, то робел при вас, а когда вы уходили, я готов был броситься и целовать то место на полу, где стояла ваша нога… — проговорил я вдруг безотчетно, сам не зная как и для чего, и, не взглянув на нее, быстро вышел.
— Христос, Аркаша, все
простит: и хулу твою
простит, и хуже твоего
простит. Христос — отец, Христос не нуждается и сиять будет даже в самой глубокой тьме…
— Но возможность, главное — возможность только предположить вашу любовь к Катерине Николаевне!
Простите, я все еще не выхожу из остолбенения. Я никогда, никогда не дозволял себе говорить с вами на эту или на подобную тему…
Если это — шутка с ее стороны, то я
прощаю.
Прости, Лиза, я, впрочем, — дурак: говоря это, я тебя обижаю и знаю это; я это понимаю…
— Видно, что так, мой друг, а впрочем… а впрочем, тебе, кажется, пора туда, куда ты идешь. У меня, видишь ли, все голова болит. Прикажу «Лючию». Я люблю торжественность скуки, а впрочем, я уже говорил тебе это… Повторяюсь непростительно… Впрочем, может быть, и уйду отсюда. Я люблю тебя, мой милый, но
прощай; когда у меня голова болит или зубы, я всегда жажду уединения.
— Я бы всех
простил, друг мой, — лепетал он далее.
— Мне хочется всех
простить, и я давно уже ни на кого не сержусь.
— Ничего ему не будет, мама, никогда ему ничего не бывает, никогда ничего с ним не случится и не может случиться. Это такой человек! Вот Татьяна Павловна, ее спросите, коли не верите, вот она. (Татьяна Павловна вдруг вошла в комнату.)
Прощайте, мама. Я к вам сейчас, и когда приду, опять спрошу то же самое…
Мама только кланялась, но, впрочем, конфузилась, наконец обернулась ко мне и со слезами, блеснувшими на глазах, проговорила: «
Прощай, голубчик!»
— Ну, все равно, возьми и с платочком, чистенький, пригодится, может, четыре двугривенных тут, может, понадобятся,
прости, голубчик, больше-то как раз сама не имею…
прости, голубчик.
Ну а если от веселия духовного жизнь возлюбил, то, полагаю, и Бог
простит, хоша бы и старцу.
— Анна Андреевна особенно приказали узнать про ваше здоровье, — проговорила она совсем шепотом, — и очень приказали просить побывать к ней, только что вы выходить начнете. Прощайте-с. Выздоравливайте-с, а я так и скажу…
О, они мне все
простили, то есть ту выходку, и это — те самые люди, которых я в глаза обозвал безобразными!
Думала: «При людях-то возгордится и
простит, отдаст дом сиротам», только не так оно вышло.
Когда же приспело время ее, внял наконец Господь их молитвам и послал им сына, и стал Максим Иванович, еще в первый раз с тех пор, светел; много милостыни роздал, много долгов
простил, на крестины созвал весь город.
Видит супруга, что с ним нечто сталось, и поднесла к нему новорожденного: «
Простил, говорит, нас отрок, внял слезам и молитвам за него нашим».
—
Простите, детки, отхожу. Ныне урок житию моему приспел. В старости обрел утешение от всех скорбей; спасибо вам, милые.
—
Простите, князь, я нечаянно. О князь, в последнее время я узнал одного старика, моего названого отца… О, если б вы его видели, вы бы спокойнее… Лиза тоже так ценит его.
— Ах да, Лиза… ах да, это — ваш отец? Или… pardon, mon cher, [
Простите, мой дорогой (франц.).] что-то такое… Я помню… она передавала… старичок… Я уверен, я уверен. Я тоже знал одного старичка… Mais passons, [Но оставим это (франц.)] главное, чтоб уяснить всю суть момента, надо…
— А так, что я уйду от вас всех, и — баста! — вдруг воскликнул я почти в ярости, — а документ — разорву.
Прощайте!
— Ламберт, я вас прогоняю, и я вас в бараний рог! — крикнул Андреев. — Adieu, mon prince, [
Прощайте, князь (франц.).] не пейте больше вина! Петя, марш! Ohe, Lambert! Où est Lambert? As-tu vu Lambert? — рявкнул он в последний раз, удаляясь огромными шагами.
— Ну вот еще! Но довольно, довольно! я вам
прощаю, только перестаньте об этом, — махнула она опять рукой, уже с видимым нетерпением. — Я — сама мечтательница, и если б вы знали, к каким средствам в мечтах прибегаю в минуты, когда во мне удержу нет! Довольно, вы меня все сбиваете. Я очень рада, что Татьяна Павловна ушла; мне очень хотелось вас видеть, а при ней нельзя было бы так, как теперь, говорить. Мне кажется, я перед вами виновата в том, что тогда случилось. Да? Ведь да?
— Как он узнал? О, он знает, — продолжала она отвечать мне, но с таким видом, как будто и забыв про меня и точно говоря с собою. — Он теперь очнулся. Да и как ему не знать, что я его
простила, коли он знает наизусть мою душу? Ведь знает же он, что я сама немножко в его роде.
— Нет, говорите, — вскричал я, — я вижу на вашем лице опять искренность… Что же, Европа воскресила ли вас тогда? Да и что такое ваша «дворянская тоска»?
Простите, голубчик, я еще не понимаю.
— Нет еще, нет, и это все равно. Приходи завтра, приходи раньше… Да вот что еще: брось Ламберта совсем, а «документ» разорви, и скорей.
Прощай!
— Вздор, ничего не будет, не приду! — вскричал я упрямо и с злорадством, — теперь — все по-новому! да и можете ли вы это понять?
Прощайте, Настасья Егоровна, нарочно не пойду, нарочно не буду вас расспрашивать. Вы меня только сбиваете с толку. Не хочу я проникать в ваши загадки.
—
Прощай, брат, — вдруг отрезала Лиза, быстро выходя из комнаты. Я, разумеется, догнал ее, но она остановилась у самой выходной двери.