Неточные совпадения
Обо
всем этом
после или не стоит.
Он как-то вдруг оборвал, раскис и задумался.
После потрясений (а потрясения с ним могли случаться поминутно, Бог знает с чего) он обыкновенно на некоторое время как бы терял здравость рассудка и переставал управлять собой; впрочем, скоро и поправлялся, так что
все это было не вредно. Мы просидели с минуту. Нижняя губа его, очень полная, совсем отвисла…
Всего более удивило меня, что он вдруг упомянул про свою дочь, да еще с такою откровенностью. Конечно, я приписал расстройству.
Это
все после трех лет его за границей с ним произошло.
Все это я уже
после сообразил и — не ошибся.
Я уже знал ее лицо по удивительному портрету, висевшему в кабинете князя; я изучал этот портрет
весь этот месяц. При ней же я провел в кабинете минуты три и ни на одну секунду не отрывал глаз от ее лица. Но если б я не знал портрета и
после этих трех минут спросили меня: «Какая она?» — я бы ничего не ответил, потому что
все у меня заволоклось.
Что ж, он вдруг так был убит, что
все грустил, так грустил, что ходит и на него глядеть нельзя, — и кончил тем, что умер, почти
после полгода.
В чем тут состояла
вся эта игра, я и от Крафта не мог добиться, но о взаимной ненависти, возникшей между обоими
после их дружбы,
все подтверждали.
Но Крафт имел все-таки уверенность, что компрометирующий документ будто бы попался в руки Версилова через близость того со вдовой и с дочерьми Андроникова; уже известно было, что они тотчас же и обязательно предоставили Версилову
все бумаги, оставшиеся
после покойного.
Разумеется, тотчас
после «Горе от ума» Татьяна Павловна увезла меня домой: «Не танцевать же тебе оставаться, через тебя только я сама не остаюсь», — шипели вы мне, Татьяна Павловна,
всю дорогу в карете.
Оказывается, что
все, что говорили вчера у Дергачева о нем, справедливо:
после него осталась вот этакая тетрадь ученых выводов о том, что русские — порода людей второстепенная, на основании френологии, краниологии и даже математики, и что, стало быть, в качестве русского совсем не стоит жить.
— Про это я ничего не знаю, — заключил Васин. — Лидия Ахмакова умерла недели две спустя
после своего разрешения; что тут случилось — не знаю. Князь, только лишь возвратясь из Парижа, узнал, что был ребенок, и, кажется, сначала не поверил, что от него… Вообще, эту историю со
всех сторон держат в секрете даже до сих пор.
Самовар очень пригодился, и вообще самовар есть самая необходимая русская вещь, именно во
всех катастрофах и несчастиях, особенно ужасных, внезапных и эксцентрических; даже мать выкушала две чашечки, конечно
после чрезвычайных просьб и почти насилия.
— Тут вышло недоразумение, и недоразумение слишком ясное, — благоразумно заметил Васин. — Мать ее говорит, что
после жестокого оскорбления в публичном доме она как бы потеряла рассудок. Прибавьте обстановку, первоначальное оскорбление от купца…
все это могло случиться точно так же и в прежнее время, и нисколько, по-моему, не характеризует особенно собственно теперешнюю молодежь.
— Ну, а вам надо сейчас же и размазать. Вы знаете, что она во вражде с Версиловым… ну и там
все это, ну вот и я взволновался: эх, оставим,
после!
— Mon ami, как я рад, как я рад… Мы обо
всем этом
после. Кстати, вот тут в портфеле у меня два письма: одно нужно завезти и объясниться лично, другое в банк — и там тоже…
Я промолчал; ну что тут можно было извлечь? И однако же,
после каждого из подобных разговоров я еще более волновался, чем прежде. Кроме того, я видел ясно, что в нем всегда как бы оставалась какая-то тайна; это-то и привлекало меня к нему
все больше и больше.
Я отлично знал, что Лиза у Столбеевой бывала и изредка посещала потом бедную Дарью Онисимовну, которую
все у нас очень полюбили; но тогда, вдруг,
после этого, впрочем, чрезвычайно дельного заявления князя и особенно
после глупой выходки Стебелькова, а может быть и потому, что меня сейчас назвали князем, я вдруг от
всего этого
весь покраснел.
Да и сказано было так мельком, небрежно, спокойно и
после весьма скучного сеанса, потому что во
все время, как я у ней был вчера, я почему-то был как сбитый с толку: сидел, мямлил и не знал, что сказать, злился и робел ужасно, а она куда-то собиралась, как вышло
после, и видимо была рада, когда я стал уходить.
Уверяю вас, что мне очень скучно бывает иногда в людях; особенно стало это
после заграницы и
всех этих наших семейных несчастий…
Два месяца назад,
после отдачи наследства, я было забежал к ней поболтать о поступке Версилова, но не встретил ни малейшего сочувствия; напротив, она была страшно обозлена: ей очень не понравилось, что отдано
все, а не половина; мне же она резко тогда заметила...
Я до сих пор не понимаю, что у него тогда была за мысль, но очевидно, он в ту минуту был в какой-то чрезвычайной тревоге (вследствие одного известия, как сообразил я
после). Но это слово «он тебе
все лжет» было так неожиданно и так серьезно сказано и с таким странным, вовсе не шутливым выражением, что я
весь как-то нервно вздрогнул, почти испугался и дико поглядел на него; но Версилов поспешил рассмеяться.
«Только что выиграю и тотчас на
все плюну!» — каждый раз говорил я себе, засыпая на рассвете у себя на квартире
после ночной игры.
— Извольте принять! — крикнул он,
весь багровый от гнева, — я не обязан стоять над вами; а то
после скажете, что не получили. Сосчитайте.
— Вы меня измучили оба трескучими вашими фразами и
все фразами, фразами, фразами! Об чести, например! Тьфу! Я давно хотел порвать… Я рад, рад, что пришла минута. Я считал себя связанным и краснел, что принужден принимать вас… обоих! А теперь не считаю себя связанным ничем, ничем, знайте это! Ваш Версилов подбивал меня напасть на Ахмакову и осрамить ее… Не смейте же
после того говорить у меня о чести. Потому что вы — люди бесчестные… оба, оба; а вы разве не стыдились у меня брать мои деньги?
Милый Аркадий, он очень зовет тебя, и не обижайся
после вчерашнего: он сегодня не так здоров и
весь день дома.
Я присел к столику и рассказал ему сначала
все фактами о князе и о Лизе и о вчерашней сцене моей у князя
после рулетки; не забыл и о выигрыше на рулетке. Он выслушал очень внимательно и переспросил о решении князя жениться на Лизе.
— Должно быть, она давно эту идею питала и, уж конечно, художественно обработала ее со
всех сторон, — лениво и раздельно продолжал он. — Я полагаю, это произошло ровно час спустя
после посещения «князя Сережи». (Вот ведь некстати-то расскакался!) Она просто пришла к князю Николаю Ивановичу и сделала ему предложение.
— И неужели же вы могли подумать, — гордо и заносчиво вскинул он вдруг на меня глаза, — что я, я способен ехать теперь,
после такого сообщения, к князю Николаю Ивановичу и у него просить денег! У него, жениха той невесты, которая мне только что отказала, — какое нищенство, какое лакейство! Нет, теперь
все погибло, и если помощь этого старика была моей последней надеждой, то пусть гибнет и эта надежда!
Дело в том, что, как только обнаружилось
все о князе, тотчас
после его ареста, то Лиза, первым делом, поспешила стать в такое положение относительно нас и
всех, кого угодно, что как будто и мысли не хотела допустить, что ее можно сожалеть или в чем-нибудь утешать, а князя оправдывать.
Итак, что до чувств и отношений моих к Лизе, то
все, что было наружу, была лишь напускная, ревнивая ложь с обеих сторон, но никогда мы оба не любили друг друга сильнее, как в это время. Прибавлю еще, что к Макару Ивановичу, с самого появления его у нас, Лиза,
после первого удивления и любопытства, стала почему-то относиться почти пренебрежительно, даже высокомерно. Она как бы нарочно не обращала на него ни малейшего внимания.
— Потому что грех сей, самоубивство, есть самый великий из
всех грехов. То как же ангели его будут стречать
после такого греха?
Мне дали тесную комнатку, и так как я
всю ночь был в дороге, то и заснул
после обеда, в четыре часа пополудни.
«Пусть завтра последний день мой, — думал бы каждый, смотря на заходящее солнце, — но
все равно, я умру, но останутся
все они, а
после них дети их» — и эта мысль, что они останутся,
все так же любя и трепеща друг за друга, заменила бы мысль о загробной встрече.
Затем… затем я, конечно, не мог, при маме, коснуться до главного пункта, то есть до встречи с нею и
всего прочего, а главное, до ее вчерашнего письма к нему, и о нравственном «воскресении» его
после письма; а это-то и было главным, так что
все его вчерашние чувства, которыми я думал так обрадовать маму, естественно, остались непонятными, хотя, конечно, не по моей вине, потому что я
все, что можно было рассказать, рассказал прекрасно.
Но если
все это — так, то, значит, с ним опять случился за ночь переворот, опять кризис, и это —
после вчерашнего-то восторга, умиления, пафоса!
Значит,
все это «воскресение» лопнуло, как надутый пузырь, и он, может быть, теперь опять толчется где-нибудь в том же бешенстве, как тогда
после известия о Бьоринге!
Проснулся я наутро поздно, а спал необыкновенно крепко и без снов, о чем припоминаю с удивлением, так что, проснувшись, почувствовал себя опять необыкновенно бодрым нравственно, точно и не было
всего вчерашнего дня. К маме я положил не заезжать, а прямо отправиться в кладбищенскую церковь, с тем чтобы потом,
после церемонии, возвратясь в мамину квартиру, не отходить уже от нее во
весь день. Я твердо был уверен, что во всяком случае встречу его сегодня у мамы, рано ли, поздно ли — но непременно.
После погребения
все воротились и сели за стол, и опять-таки по виду их я заключил, что и к столу его, вероятно, не ждали.
Главное, он не успел еще вникнуть: известили его обо
всем анонимно, как оказалось
после (и об чем я упомяну потом), и он налетел еще в том состоянии взбесившегося господина, в котором даже и остроумнейшие люди этой национальности готовы иногда драться, как сапожники.
А именно: минут пять спустя
после того как Версилов упал на ковер окровавленный, приподнялся и встал Ламберт, которого мы
все считали убитым.