Неточные совпадения
Тем только себя извиняю, что не
для того
пишу,
для чего все
пишут, то есть не
для похвал
читателя.
Повторю, очень трудно
писать по-русски: я вот исписал целых три страницы о том, как я злился всю жизнь за фамилию, а между тем
читатель наверно уж вывел, что злюсь-то я именно за то, что я не князь, а просто Долгорукий. Объясняться еще раз и оправдываться было бы
для меня унизительно.
Сделаю предисловие:
читатель, может быть, ужаснется откровенности моей исповеди и простодушно спросит себя: как это не краснел сочинитель? Отвечу, я
пишу не
для издания;
читателя же, вероятно, буду иметь разве через десять лет, когда все уже до такой степени обозначится, пройдет и докажется, что краснеть уж нечего будет. А потому, если я иногда обращаюсь в записках к
читателю, то это только прием. Мой
читатель — лицо фантастическое.
Если б у меня был
читатель и прочел все то, что я уже
написал о моих приключениях, то, нет сомнения, ему нечего было бы объяснять, что я решительно не создан
для какого бы то ни было общества.
Чтобы передать хотя сотую долю того, что проделывали с этим добрейшим человеком поселившиеся у него лже-социалисты, надо писать томы, а не один очерк, и притом надо быть уверенным, что
пишешь для читателя, который хотя сколько-нибудь знаком с нравами подобных деятелей, свирепствовавших в Петербурге в эпоху комического времени на Руси.
Неточные совпадения
Этот литератор неприятно раздражал Самгина назойливой однотонностью языка, откровенным намерением гипнотизировать
читателя одноцветными словами; казалось, что его рассказы написаны слишком густочерными чернилами и таким крупным почерком, как будто он
писал для людей ослабленного зрения.
Несмотря на те слова и выражения, которые я нарочно отметил курсивом, и на весь тон письма, по которым высокомерный
читатель верно составил себе истинное и невыгодное понятие, в отношении порядочности, о самом штабс-капитане Михайлове, на стоптанных сапогах, о товарище его, который
пишет рисурс и имеет такие странные понятия о географии, о бледном друге на эсе (может быть, даже и не без основания вообразив себе эту Наташу с грязными ногтями), и вообще о всем этом праздном грязненьком провинциальном презренном
для него круге, штабс-капитан Михайлов с невыразимо грустным наслаждением вспомнил о своем губернском бледном друге и как он сиживал, бывало, с ним по вечерам в беседке и говорил о чувстве, вспомнил о добром товарище-улане, как он сердился и ремизился, когда они, бывало, в кабинете составляли пульку по копейке, как жена смеялась над ним, — вспомнил о дружбе к себе этих людей (может быть, ему казалось, что было что-то больше со стороны бледного друга): все эти лица с своей обстановкой мелькнули в его воображении в удивительно-сладком, отрадно-розовом цвете, и он, улыбаясь своим воспоминаниям, дотронулся рукою до кармана, в котором лежало это милое
для него письмо.
И если бы все вы,
читатели, стали вдруг настолько добры, что, стоя на коленях, начали упрашивать со слезами: „“
Пиши, о,
пиши для нас, Кармазинов, —
для отечества,
для потомства,
для лавровых венков”, то и тогда бы я вам ответил, разумеется поблагодарив со всею учтивостью: „“Нет уж, довольно мы повозились друг с другом, милые соотечественники, merci!
— Ну, скажите ради здравого смысла:
для чего мне,
читателю, знать, что у него есть поместья? Есть — так поздравляю вас с этим! Но как мило, как это шутливо описано! Он блещет остроумием, он брызжет остроумием, он кипит! Это какой-то Нарзан остроумия! Да, вот как надо
писать! Мне кажется, я бы именно так
писал, если б согласился
писать в журналах…
«Как мы везли Ямуцки прынц Иззедин-Музафер-Мирза в Рассею».
Писал с натуры прынцов воспитатель Хабибулла Науматуллович, бывший служитель в атель Бельвю (в С.-Питембурхи, на Невским, против киятра. С двух до семи часов обеды по 1 и по 2 р. и по карте. Ужины. Завтраки). [Какой странный воспитатель
для молодого иомудского принца! — может заметить
читатель. Совершенно согласен с справедливостью этого замечания, но изменить ничего не могу. — Примеч. авт.] Издание Общества покровительства животным.