Неточные совпадения
То, что романическая Марья Ивановна, у которой документ находился «
на сохранении», нашла нужным
передать его мне, и никому иному, то были лишь ее взгляд и ее воля, и объяснять это я не обязан; может быть, когда-нибудь к
слову и расскажу; но столь неожиданно вооруженный, я не мог не соблазниться желанием явиться в Петербург.
Теперь мне понятно: он походил тогда
на человека, получившего дорогое, любопытное и долго ожидаемое письмо и которое тот положил
перед собой и нарочно не распечатывает, напротив, долго вертит в руках, осматривает конверт, печать, идет распорядиться в другую комнату, отдаляет, одним
словом, интереснейшую минуту, зная, что она ни за что не уйдет от него, и все это для большей полноты наслаждения.
— Это-то и возродило меня к новой жизни. Я дал себе
слово переделать себя, переломить жизнь, заслужить
перед собой и
перед нею, и — вот у нас чем кончилось! Кончилось тем, что мы с вами ездили здесь
на рулетки, играли в банк; я не выдержал
перед наследством, обрадовался карьере, всем этим людям, рысакам… я мучил Лизу — позор!
Я должен здесь признаться в одной глупости (так как это уже давно прошло), я должен признаться, что я уже давно пред тем хотел жениться — то есть не хотел и этого бы никогда не случилось (да и не случится впредь, даю
слово), но я уже не раз и давно уже
перед тем мечтал о том, как хорошо бы жениться — то есть ужасно много раз, особенно засыпая, каждый раз
на ночь.
Черт меня дернул разгорячиться
перед ним до того, что я, кончая речь и с наслаждением отчеканивая
слова и возвышая все более и более голос, вошел вдруг в такой жар, что всунул эту совсем ненужную подробность о том, то
передам документ через Татьяну Павловну и у нее
на квартире!
Я тогда ничего не понял, но дело состояло в том, что этот образ давно уже завещан был Макаром Ивановичем,
на словах, Андрею Петровичу, и мама готовилась теперь
передать его.
Когда Татьяна Павловна
перед тем вскрикнула: «Оставь образ!» — то выхватила икону из его рук и держала в своей руке Вдруг он, с последним
словом своим, стремительно вскочил, мгновенно выхватил образ из рук Татьяны и, свирепо размахнувшись, из всех сил ударил его об угол изразцовой печки. Образ раскололся ровно
на два куска… Он вдруг обернулся к нам, и его бледное лицо вдруг все покраснело, почти побагровело, и каждая черточка в лице его задрожала и заходила...
И я объяснил, что я
передам документ лишь с тем, что она даст
слово немедленно примириться с Анной Андреевной и даже согласиться
на брак ее…
Я решил, несмотря
на все искушение, что не обнаружу документа, не сделаю его известным уже целому свету (как уже и вертелось в уме моем); я повторял себе, что завтра же положу
перед нею это письмо и, если надо, вместо благодарности вынесу даже насмешливую ее улыбку, но все-таки не скажу ни
слова и уйду от нее навсегда…
Трудно
передать на словах чувство голода. По пути собирали грибы, от которых тошнило. Мои спутники осунулись и ослабели. Первым стал отставать Гусев. Один раз он долго не приходил. Вернувшись, я нашел его лежащим под большим деревом. Он сказал, что решил остаться здесь на волю судьбы. Я уговорил Гусева итти дальше, но километра через полтора он снова отстал. Тогда я решил, чтобы он шел между казаками, которые за ним следили и постоянно подбадривали.
— Нет, нет! Дайте мне поцеловать! — сказала она, хватая его за руку и жадно целуя ее три раза. — Как я рада, святой отец, что наконец вижу вас! Вы, небось, забыли свою княгиню, а я каждую минуту мысленно жила в вашем милом монастыре. Как у вас здесь хорошо! В этой жизни для бога, вдали от суетного мира, есть какая-то особая прелесть, святой отец, которую я чувствую всей душой, но
передать на словах не могу!
Неточные совпадения
В какой-то дикой задумчивости бродил он по улицам, заложив руки за спину и бормоча под нос невнятные
слова.
На пути встречались ему обыватели, одетые в самые разнообразные лохмотья, и кланялись в пояс.
Перед некоторыми он останавливался, вперял непонятливый взор в лохмотья и произносил:
А вор-новотор этим временем дошел до самого князя, снял
перед ним шапочку соболиную и стал ему тайные
слова на ухо говорить. Долго они шептались, а про что — не слыхать. Только и почуяли головотяпы, как вор-новотор говорил: «Драть их, ваша княжеская светлость, завсегда очень свободно».
В речи, сказанной по этому поводу, он довольно подробно развил
перед обывателями вопрос о подспорьях вообще и о горчице, как о подспорье, в особенности; но оттого ли, что в
словах его было более личной веры в правоту защищаемого дела, нежели действительной убедительности, или оттого, что он, по обычаю своему, не говорил, а кричал, — как бы то ни было, результат его убеждений был таков, что глуповцы испугались и опять всем обществом пали
на колени.
— Но человек может чувствовать себя неспособным иногда подняться
на эту высоту, — сказал Степан Аркадьич, чувствуя, что он кривит душою, признавая религиозную высоту, но вместе с тем не решаясь признаться в своем свободомыслии
перед особой, которая одним
словом Поморскому может доставить ему желаемое место.
Весь день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая заняла у нее два часа, Анна провела в сомнениях о том, всё ли кончено или есть надежда примирения и надо ли ей сейчас уехать или еще раз увидать его. Она ждала его целый день и вечером, уходя в свою комнату, приказав
передать ему, что у нее голова болит, загадала себе: «если он придет, несмотря
на слова горничной, то, значит, он еще любит. Если же нет, то, значит, всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»