Неточные совпадения
Не утерпев, я сел записывать эту историю моих первых
шагов на жизненном поприще, тогда как мог бы обойтись и без того.
Я никогда не ходил
на аукционы, я еще не позволял себе этого; и хоть теперешний «
шаг» мой был только примерный, но и к этому
шагу я положил прибегнуть лишь тогда, когда кончу с гимназией, когда порву со всеми, когда забьюсь в скорлупу и стану совершенно свободен.
Так как видеть Крафта в настоящих обстоятельствах для меня было капитально важно, то я и попросил Ефима тотчас же свести меня к нему
на квартиру, которая, оказалось, была в двух
шагах, где-то в переулке. Но Зверев объявил, что час тому уж его встретил и что он прошел к Дергачеву.
Действительно, Крафт мог засидеться у Дергачева, и тогда где же мне его ждать? К Дергачеву я не трусил, но идти не хотел, несмотря
на то что Ефим тащил меня туда уже третий раз. И при этом «трусишь» всегда произносил с прескверной улыбкой
на мой счет. Тут была не трусость, объявляю заранее, а если я боялся, то совсем другого.
На этот раз пойти решился; это тоже было в двух
шагах. Дорогой я спросил Ефима, все ли еще он держит намерение бежать в Америку?
Да и не только читатель, а и сам я, сочинитель, начинаю путаться в трудности объяснять
шаги мои, не объяснив, что вело и наталкивало меня
на них.
Лечь спать я положил было раньше, предвидя завтра большую ходьбу. Кроме найма квартиры и переезда, я принял некоторые решения, которые так или этак положил выполнить. Но вечеру не удалось кончиться без курьезов, и Версилов сумел-таки чрезвычайно удивить меня. В светелку мою он решительно никогда не заходил, и вдруг, я еще часу не был у себя, как услышал его
шаги на лесенке: он звал меня, чтоб я ему посветил. Я вынес свечку и, протянув вниз руку, которую он схватил, помог ему дотащиться наверх.
Но, разглядев две наши отворенные двери, проворно притворила свою, оставив щелку и из нее прислушиваясь
на лестницу до тех пор, пока не замолкли совсем
шаги убежавшей вниз Оли. Я вернулся к моему окну. Все затихло. Случай пустой, а может быть, и смешной, и я перестал об нем думать.
Выйдя
на улицу, я повернул налево и пошел куда попало. В голове у меня ничего не вязалось. Шел я тихо и, кажется, прошел очень много,
шагов пятьсот, как вдруг почувствовал, что меня слегка ударили по плечу. Обернулся и увидел Лизу: она догнала меня и слегка ударила зонтиком. Что-то ужасно веселое, а
на капельку и лукавое, было в ее сияющем взгляде.
Шагов сотню поручик очень горячился, бодрился и храбрился; он уверял, что «так нельзя», что тут «из пятелтышки», и проч., и проч. Но наконец начал что-то шептать городовому. Городовой, человек рассудительный и видимо враг уличных нервностей, кажется, был
на его стороне, но лишь в известном смысле. Он бормотал ему вполголоса
на его вопросы, что «теперь уж нельзя», что «дело вышло» и что «если б, например, вы извинились, а господин согласился принять извинение, то тогда разве…»
И я бросил в него этой пачкой радужных, которую оставил было себе для разживы. Пачка попала ему прямо в жилет и шлепнулась
на пол. Он быстро, огромными тремя
шагами, подступил ко мне в упор.
Прогнать служанку было невозможно, и все время, пока Фекла накладывала дров и раздувала огонь, я все ходил большими
шагами по моей маленькой комнате, не начиная разговора и даже стараясь не глядеть
на Лизу.
Он слегка вскрикнул, скрежетнул зубами и, сильною рукою схватив меня за плечо, злобно оттолкнул, так что я отлетел
шага на три.
Он быстрыми и большими
шагами вышел из комнаты. Версилов не провожал его. Он стоял, глядел
на меня рассеянно и как бы меня не замечая; вдруг он улыбнулся, тряхнул волосами и, взяв шляпу, направился тоже к дверям. Я схватил его за руку.
В переулке этом с обеих сторон, почти
на сотню
шагов, шли высокие каменные стены — заборы задних дворов.
«Взлезть
на забор очень можно», — рассуждал я; как раз тут в двух
шагах очутились в стене ворота, должно быть наглухо запертые по целым месяцам.
Слышу, деточки, голоса ваши веселые, слышу
шаги ваши
на родных отчих могилках в родительский день; живите пока
на солнышке, радуйтесь, а я за вас Бога помолю, в сонном видении к вам сойду… все равно и по смерти любовь!..
Но увы! с первых
шагов на практике, и почти еще до
шагов, я догадался, до какой степени трудно и невозможно удерживать себя в подобных предрешениях:
на другой же день после первого знакомства моего с Макаром Ивановичем я был страшно взволнован одним неожиданным обстоятельством.
Во всяком случае, ждал меня с судорожным нетерпением: все от меня зависело, все
шаги и
на что решиться.
«А опачкаюсь я или не опачкаюсь сегодня?» — молодцевато подумал я про себя, хотя слишком знал, что раз сделанный сегодняшний
шаг будет уже решительным и непоправимым
на всю жизнь. Но нечего говорить загадками.
— Андрей Петрович, — прервала она с горькой усмешкой, — Андрей Петрович
на мой прямой вопрос ответил мне тогда честным словом, что никогда не имел ни малейших намерений
на Катерину Николаевну, чему я вполне и поверила, делая
шаг мой; а между тем оказалось, что он спокоен лишь до первого известия о каком-нибудь господине Бьоринге.
Почти тотчас же я заслышал
шаги, важные, неспешные, мягкие, и высокая фигура красивого и надменного молодого человека (тогда он мне показался еще бледнее и худощавее, чем в сегодняшнюю встречу) показалась
на пороге в переднюю — даже
на аршин не доходя до порога.
Я, как зверь, шагнул к нему один
шаг и стал с вызовом, смотря
на него в упор.
Состояла же эта петля в том, что Анна Андреевна рискнула наконец
на самый дерзкий
шаг, который только можно было представить в ее положении.
Но зачем же, спросят, ко мне
на квартиру? Зачем перевозить князя в жалкие наши каморки и, может быть, испугать его нашею жалкою обстановкой? Если уж нельзя было в его дом (так как там разом могли всему помешать), то почему не
на особую «богатую» квартиру, как предлагал Ламберт? Но тут-то и заключался весь риск чрезвычайного
шага Анны Андреевны.
Пусть это первый мой
шаг вступления
на поприще, но зато он хорошо кончился, благородно кончился!
Вы дали себе, так сказать, сознательный отчет о первых, бурных и рискованных,
шагах ваших
на жизненном поприще.
Неточные совпадения
Что
шаг, то натыкалися // Крестьяне
на диковину: // Особая и странная // Работа всюду шла. // Один дворовый мучился // У двери: ручки медные // Отвинчивал; другой // Нес изразцы какие-то. // «Наковырял, Егорушка?» — // Окликнули с пруда. // В саду ребята яблоню // Качали. — Мало, дяденька! // Теперь они осталися // Уж только наверху, // А было их до пропасти!
Угрюм-Бурчеев мерным
шагом ходил среди всеобщего опустошения, и
на губах его играла та же самая улыбка, которая озарила лицо его в ту минуту, когда он, в порыве начальстволюбия, отрубил себе указательный палец правой руки.
Между тем глуповцы мало-помалу начинали приходить в себя, и охранительные силы, скрывавшиеся дотоле
на задних дворах, робко, но твердым
шагом выступали вперед.
Только тогда Бородавкин спохватился и понял, что шел слишком быстрыми
шагами и совсем не туда, куда идти следует. Начав собирать дани, он с удивлением и негодованием увидел, что дворы пусты и что если встречались кой-где куры, то и те были тощие от бескормицы. Но, по обыкновению, он обсудил этот факт не прямо, а с своей собственной оригинальной точки зрения, то есть увидел в нем бунт, произведенный
на сей раз уже не невежеством, а излишеством просвещения.
Он решился. Река не захотела уйти от него — он уйдет от нее. Место,
на котором стоял старый Глупов, опостылело ему. Там не повинуются стихии, там овраги и буераки
на каждом
шагу преграждают стремительный бег; там воочию совершаются волшебства, о которых не говорится ни в регламентах, ни в сепаратных предписаниях начальства. Надо бежать!