Неточные совпадения
Не утерпев, я сел записывать эту историю моих
первых шагов
на жизненном поприще, тогда как мог бы обойтись и без того.
Взгляд
на него был одним из тяжелейших моих
первых впечатлений по приезде.
В это девятнадцатое число я должен был тоже получить мое
первое жалованье за
первый месяц моей петербургской службы
на моем «частном» месте.
Об месте этом они меня и не спрашивали, а просто отдали меня
на него, кажется, в самый
первый день, как я приехал.
Мы с нею с
первого слова поссорились, потому что она тотчас же вздумала, как прежде, шесть лет тому, шипеть
на меня; с тех пор продолжали ссориться каждый день; но это не мешало нам иногда разговаривать, и, признаюсь, к концу месяца она мне начала нравиться; я думаю, за независимость характера.
Прибавлю, что это и решило с
первого дня, что я не грубил ему; даже рад был, если приводилось его иногда развеселить или развлечь; не думаю, чтоб признание это могло положить тень
на мое достоинство.
Удивлялся я тоже не раз и его лицу: оно было
на вид чрезвычайно серьезное (и почти красивое), сухое; густые седые вьющиеся волосы, открытые глаза; да и весь он был сухощав, хорошего роста; но лицо его имело какое-то неприятное, почти неприличное свойство вдруг переменяться из необыкновенно серьезного
на слишком уж игривое, так что в
первый раз видевший никак бы не ожидал этого.
Когда он ездил
на конфирмацию, то к нему приехал аббат Риго поздравить с
первым причастием, и оба кинулись в слезах друг другу
на шею, и аббат Риго стал его ужасно прижимать к своей груди, с разными жестами.
О mon cher, этот детский вопрос в наше время просто страшен: покамест эти золотые головки, с кудрями и с невинностью, в
первом детстве, порхают перед тобой и смотрят
на тебя, с их светлым смехом и светлыми глазками, — то точно ангелы Божии или прелестные птички; а потом… а потом случается, что лучше бы они и не вырастали совсем!
— Александра Петровна Синицкая, — ты, кажется, ее должен был здесь встретить недели три тому, — представь, она третьего дня вдруг мне,
на мое веселое замечание, что если я теперь женюсь, то по крайней мере могу быть спокоен, что не будет детей, — вдруг она мне и даже с этакою злостью: «Напротив, у вас-то и будут, у таких-то, как вы, и бывают непременно, с
первого даже года пойдут, увидите».
Для всех это был только маленький, глупенький аукцион, а для меня — то
первое бревно того корабля,
на котором Колумб поехал открывать Америку.
В
первой комнате из прихожей стояла толпа, человек даже до тридцати; из них наполовину торгующихся, а другие, по виду их, были или любопытные, или любители, или подосланные от Лебрехт; были и купцы, и жиды, зарившиеся
на золотые вещи, и несколько человек из одетых «чисто».
Что же касается до мужчин, то все были
на ногах, а сидели только, кроме меня, Крафт и Васин; их указал мне тотчас же Ефим, потому что я и Крафта видел теперь в
первый раз в жизни.
Полтора года назад Версилов, став через старого князя Сокольского другом дома Ахмаковых (все тогда находились за границей, в Эмсе), произвел сильное впечатление, во-первых,
на самого Ахмакова, генерала и еще нестарого человека, но проигравшего все богатое приданое своей жены, Катерины Николаевны, в три года супружества в карты и от невоздержной жизни уже имевшего удар.
Она же, овдовев, осталась, по милости игрока мужа, без всяких средств и
на одного только отца и рассчитывала: она вполне надеялась получить от него новое приданое, столь же богатое, как и
первое!
Это правда, что появление этого человека в жизни моей, то есть
на миг, еще в
первом детстве, было тем фатальным толчком, с которого началось мое сознание. Не встреться он мне тогда — мой ум, мой склад мыслей, моя судьба, наверно, были бы иные, несмотря даже
на предопределенный мне судьбою характер, которого я бы все-таки не избегнул.
Ответ ясный: потому что ни один из них, несмотря
на все их хотенье, все-таки не до такой степени хочет, чтобы, например, если уж никак нельзя иначе нажить, то стать даже и нищим; и не до такой степени упорен, чтобы, даже и став нищим, не растратить
первых же полученных копеек
на лишний кусок себе или своему семейству.
Бесспорно, я ехал в Петербург с затаенным гневом: только что я сдал гимназию и стал в
первый раз свободным, я вдруг увидел, что дела Версилова вновь отвлекут меня от начала дела
на неизвестный срок!
Без ста рублей начинать невозможно, так как
на слишком уже долгий срок отдалился бы даже самый
первый период успеха.
Мало того, еще в Москве, может быть с самого
первого дня «идеи», порешил, что ни закладчиком, ни процентщиком тоже не буду:
на это есть жиды да те из русских, у кого ни ума, ни характера.
О, пусть, пусть эта страшная красавица (именно страшная, есть такие!) — эта дочь этой пышной и знатной аристократки, случайно встретясь со мной
на пароходе или где-нибудь, косится и, вздернув нос, с презрением удивляется, как смел попасть в
первое место, с нею рядом, этот скромный и плюгавый человечек с книжкой или с газетой в руках?
— Кушать давно готово, — прибавила она, почти сконфузившись, — суп только бы не простыл, а котлетки я сейчас велю… — Она было стала поспешно вставать, чтоб идти
на кухню, и в
первый раз, может быть, в целый месяц мне вдруг стало стыдно, что она слишком уж проворно вскакивает для моих услуг, тогда как до сих пор сам же я того требовал.
Щеки ее были очень худы, даже ввалились, а
на лбу сильно начинали скопляться морщинки, но около глаз их еще не было, и глаза, довольно большие и открытые, сияли всегда тихим и спокойным светом, который меня привлек к ней с самого
первого дня.
Вероятно, все это потому, что я все-таки порвал цепь и в
первый раз чувствовал себя
на свободе.
Версилов, в
первую минуту, бессознательно держал себя сгорбившись, боясь задеть головой о потолок, однако не задел и кончил тем, что довольно спокойно уселся
на моем диване,
на котором была уже постлана моя постель.
Главное, провозглашая о своей незаконнорожденности, что само собою уже клевета, ты тем самым разоблачал тайну твоей матери и, из какой-то ложной гордости, тащил свою мать
на суд перед
первою встречною грязью.
У Васина,
на Фонтанке у Семеновского моста, очутился я почти ровно в двенадцать часов, но его не застал дома. Занятия свои он имел
на Васильевском, домой же являлся в строго определенные часы, между прочим почти всегда в двенадцатом. Так как, кроме того, был какой-то праздник, то я и предполагал, что застану его наверно; не застав, расположился ждать, несмотря
на то что являлся к нему в
первый раз.
В отчаянии я опустился
на кровать; мне ясно представилось, что, стало быть, я теперь буду подслушивать, а уже по
первым фразам, по
первым звукам разговора я догадался, что разговор их секретный и щекотливый.
— Документ есть, а он способен
на все. И что ж, вхожу вчера, и
первая встреча — ce petit espion, [Этот маленький шпион (франц.).] которого он князю навязал.
Наконец я задремал и совсем заснул. Помню лишь сквозь сон, как Васин, кончив занятие, аккуратно убрался и, пристально посмотрев
на мой диван, разделся и потушил свечу. Был
первый час пополуночи.
Деньги шестьдесят рублей
на столе лежат: «Уберите, говорит, маменька: место получим,
первым долгом как можно скорей отдадим, докажем, что мы честные, а что мы деликатные, то он уже видел это».
— Да еще же бы нет! — вскричал наконец Васин (он все продолжал улыбаться, нисколько не удивляясь
на меня), — да это так ведь и бывает всегда, почти со всеми, и
первым даже делом; только в этом никто не признается, да и не надо совсем признаваться, потому что, во всяком случае, это пройдет и из этого ничего не будет.
Я именно замечаю это, как впечатление самого
первого мгновения,
первого на него моего взгляда, оставшееся во мне
на все время.
Князь Сережа (то есть князь Сергей Петрович, так и буду его называть) привез меня в щегольской пролетке
на свою квартиру, и
первым делом я удивился великолепию его квартиры.
— Возьми, Лиза. Как хорошо
на тебя смотреть сегодня. Да знаешь ли, что ты прехорошенькая? Никогда еще я не видал твоих глаз… Только теперь в
первый раз увидел… Где ты их взяла сегодня, Лиза? Где купила? Что заплатила? Лиза, у меня не было друга, да и смотрю я
на эту идею как
на вздор; но с тобой не вздор… Хочешь, станем друзьями? Ты понимаешь, что я хочу сказать?..
Он пришел ко мне в
первый раз
на третий день после нашего тогдашнего разрыва.
Я знал, серьезно знал, все эти три дня, что Версилов придет сам,
первый, — точь-в-точь как я хотел того, потому что ни за что
на свете не пошел бы к нему
первый, и не по строптивости, а именно по любви к нему, по какой-то ревности любви, — не умею я этого выразить.
Все потеряли голову; тут Дума, а главное, тут, не помню уж кто именно, но один из самых
первых тогдашних вельмож,
на которого было возложено.
Я хотел было что-то ответить, но не смог и побежал наверх. Он же все ждал
на месте, и только лишь когда я добежал до квартиры, я услышал, как отворилась и с шумом захлопнулась наружная дверь внизу. Мимо хозяина, который опять зачем-то подвернулся, я проскользнул в мою комнату, задвинулся
на защелку и, не зажигая свечки, бросился
на мою кровать, лицом в подушку, и — плакал, плакал. В
первый раз заплакал с самого Тушара! Рыданья рвались из меня с такою силою, и я был так счастлив… но что описывать!
— Нет-с, позвольте.
На свете везде второй человек. Я — второй человек. Есть
первый человек, и есть второй человек.
Первый человек сделает, а второй человек возьмет. Значит, второй человек выходит
первый человек, а
первый человек — второй человек. Так или не так?
— О, я не вам! — быстро ответил я, но уж Стебельков непозволительно рассмеялся, и именно, как объяснилось после, тому, что Дарзан назвал меня князем. Адская моя фамилия и тут подгадила. Даже и теперь краснею от мысли, что я, от стыда конечно, не посмел в ту минуту поднять эту глупость и не заявил вслух, что я — просто Долгорукий. Это случилось еще в
первый раз в моей жизни. Дарзан в недоумении глядел
на меня и
на смеющегося Стебелькова.
— Слушайте, вы… негодный вы человек! — сказал я решительно. — Если я здесь сижу и слушаю и допускаю говорить о таких лицах… и даже сам отвечаю, то вовсе не потому, что допускаю вам это право. Я просто вижу какую-то подлость… И, во-первых, какие надежды может иметь князь
на Катерину Николаевну?
Но я не слушал, я ставил зря и уже не
на zero. Я поставил целую пачку радужных
на восемнадцать
первых.
— Знает, да не хочет знать, это — так, это
на него похоже! Ну, пусть ты осмеиваешь роль брата, глупого брата, когда он говорит о пистолетах, но мать, мать? Неужели ты не подумала, Лиза, что это — маме укор? Я всю ночь об этом промучился;
первая мысль мамы теперь: «Это — потому, что я тоже была виновата, а какова мать — такова и дочь!»
— Во-первых, узнайте факт: год с лишком назад, вот в то самое лето Эмса, Лидии и Катерины Николавны, и потом Парижа, именно в то время, когда я отправился
на два месяца в Париж, в Париже мне недостало, разумеется, денег.
— Успокойтесь же, — встал я, захватывая шляпу, — лягте спать, это —
первое. А князь Николай Иванович ни за что не откажет, особенно теперь
на радостях. Вы знаете тамошнюю-то историю? Неужто нет? Я слышал дикую вещь, что он женится; это — секрет, но не от вас, разумеется.
Я думаю, был
первый час в начале, когда я очутился
на улице.
«Чем доказать, что я — не вор? Разве это теперь возможно? Уехать в Америку? Ну что ж этим докажешь? Версилов
первый поверит, что я украл! „Идея“? Какая „идея“? Что теперь „идея“? Через пятьдесят лет, через сто лет я буду идти, и всегда найдется человек, который скажет, указывая
на меня: „Вот это — вор“. Он начал с того „свою идею“, что украл деньги с рулетки…»
Я не помню даже времени в целой жизни моей, когда бы я был полон более надменных ощущений, как в те
первые дни моего выздоровления, то есть когда валялась соломинка
на постели.
Характер ее был похож
на мой, то есть самовластный и гордый, и я всегда думал, и тогда и теперь, что она полюбила князя из самовластия, именно за то, что в нем не было характера и что он вполне, с
первого слова и часа, подчинился ей.