Неточные совпадения
Она не то что управляла, но
по соседству надзирала над имением Версилова (в пятьсот
душ), и этот надзор, как
я слышал, стоил надзора какого-нибудь управляющего из ученых.
Потом помолчала, вижу, так она глубоко дышит: «Знаете, — говорит вдруг
мне, — маменька, кабы мы были грубые, то мы бы от него, может,
по гордости нашей, и не приняли, а что мы теперь приняли, то тем самым только деликатность нашу доказали ему, что во всем ему доверяем, как почтенному седому человеку, не правда ли?»
Я сначала не так поняла да говорю: «Почему, Оля, от благородного и богатого человека благодеяния не принять, коли он сверх того доброй
души человек?» Нахмурилась она на
меня: «Нет, говорит, маменька, это не то, не благодеяние нужно, а „гуманность“ его, говорит, дорога.
По-настоящему,
я совершенно был убежден, что Версилов истребит письмо, мало того, хоть
я говорил Крафту про то, что это было бы неблагородно, и хоть и сам повторял это про себя в трактире, и что «
я приехал к чистому человеку, а не к этому», — но еще более про себя, то есть в самом нутре
души,
я считал, что иначе и поступить нельзя, как похерив документ совершенно.
— Даже если тут и «пьедестал», то и тогда лучше, — продолжал
я, — пьедестал хоть и пьедестал, но сам
по себе он очень ценная вещь. Этот «пьедестал» ведь все тот же «идеал», и вряд ли лучше, что в иной теперешней
душе его нет; хоть с маленьким даже уродством, да пусть он есть! И наверно, вы сами думаете так, Васин, голубчик мой Васин, милый мой Васин! Одним словом,
я, конечно, зарапортовался, но вы ведь
меня понимаете же. На то вы Васин; и, во всяком случае,
я обнимаю вас и целую, Васин!
И вот, помню,
мне вдруг это все надоело, и
я вдруг догадался, что
я вовсе не
по доброте
души ухаживал за больной, а так,
по чему-то,
по чему-то совсем другому.
Да и всегда было тайною, и
я тысячу раз дивился на эту способность человека (и, кажется, русского человека
по преимуществу) лелеять в
душе своей высочайший идеал рядом с величайшею подлостью, и все совершенно искренно.
Двойник,
по крайней мере
по одной медицинской книге одного эксперта, которую
я потом нарочно прочел, двойник — это есть не что иное, как первая ступень некоторого серьезного уже расстройства
души, которое может повести к довольно худому концу.
— То есть как тебе сказать?…
Я по душе ничего не желаю, кроме того, чтобы вот ты не споткнулась. Ах, да ведь нельзя же так прыгать! — прервал он свой разговор упреком за то, что она сделала слишком быстрое движение, переступая через лежавший на тропинке сук. — Но когда я рассуждаю о себе и сравниваю себя с другими, особенно с братом, я чувствую, что я плох.
— Спасибо, Глеб Савиныч, на добром слове твоем, — ласково возразил дедушка Кондратий. — Говоришь ты со
мною по душе: точно, в речах твоих нет помышления, окромя мне добра желаешь; потому и я должон по душе говорить: худ буду я человек, коли тебя послушаю; право так: неправильно поступлю, согрешу против совести!..
Неточные совпадения
— Вам, старички-братики, и книги в руки! — либерально прибавил он, — какое количество
по душе назначите,
я наперед согласен! Потому теперь у нас время такое: всякому свое, лишь бы поронцы были!
— Смотрел
я однажды у пруда на лягушек, — говорил он, — и был смущен диаволом. И начал себя бездельным обычаем спрашивать, точно ли один человек обладает
душою, и нет ли таковой у гадов земных! И, взяв лягушку, исследовал. И
по исследовании нашел: точно;
душа есть и у лягушки, токмо малая видом и не бессмертная.
— Не могу сказать, чтоб
я был вполне доволен им, — поднимая брови и открывая глаза, сказал Алексей Александрович. — И Ситников не доволен им. (Ситников был педагог, которому было поручено светское воспитание Сережи.) Как
я говорил вам, есть в нем какая-то холодность к тем самым главным вопросам, которые должны трогать
душу всякого человека и всякого ребенка, — начал излагать свои мысли Алексей Александрович,
по единственному, кроме службы, интересовавшему его вопросу — воспитанию сына.
А смысл моих побуждений во
мне так ясен, что
я постоянно живу
по нем, и
я удивился и обрадовался, когда мужик
мне высказал его: жить для Бога, для
души».
— Как
я рада, что вы приехали, — сказала Бетси. —
Я устала и только что хотела выпить чашку чаю, пока они приедут. А вы бы пошли, — обратилась она к Тушкевичу, — с Машей попробовали бы крокет-гроунд там, где подстригли. Мы с вами успеем
по душе поговорить за чаем, we’ll have а cosy chat, [приятно поболтаем,] не правда ли? — обратилась она к Анне с улыбкой, пожимая ее руку, державшую зонтик.