Неточные совпадения
Как это так
выходит, что у
человека умного высказанное им гораздо глупее того, что в нем остается?
Может, я очень худо сделал, что сел писать: внутри безмерно больше остается, чем то, что
выходит в словах. Ваша мысль, хотя бы и дурная, пока при вас, — всегда глубже, а на словах — смешнее и бесчестнее. Версилов мне сказал, что совсем обратное тому бывает только у скверных
людей. Те только лгут, им легко; а я стараюсь писать всю правду: это ужасно трудно!
— Ошибка! — завопил спорщик, — логический вывод уже сам по себе разлагает предрассудки. Разумное убеждение порождает то же чувство. Мысль
выходит из чувства и в свою очередь, водворяясь в
человеке, формулирует новое!
— Тут причина ясная: они выбирают Бога, чтоб не преклоняться перед
людьми, — разумеется, сами не ведая, как это в них делается: преклониться пред Богом не так обидно. Из них
выходят чрезвычайно горячо верующие — вернее сказать, горячо желающие верить; но желания они принимают за самую веру. Из этаких особенно часто бывают под конец разочаровывающиеся. Про господина Версилова я думаю, что в нем есть и чрезвычайно искренние черты характера. И вообще он меня заинтересовал.
Уж одно слово, что он фатер, — я не об немцах одних говорю, — что у него семейство, он живет как и все, расходы как и у всех, обязанности как и у всех, — тут Ротшильдом не сделаешься, а станешь только умеренным
человеком. Я же слишком ясно понимаю, что, став Ротшильдом или даже только пожелав им стать, но не по-фатерски, а серьезно, — я уже тем самым разом
выхожу из общества.
Да и вообще до сих пор, во всю жизнь, во всех мечтах моих о том, как я буду обращаться с
людьми, — у меня всегда
выходило очень умно; чуть же на деле — всегда очень глупо.
Очень доволен был и еще один молодой парень, ужасно глупый и ужасно много говоривший, одетый по-немецки и от которого весьма скверно пахло, — лакей, как я узнал после; этот с пившим молодым
человеком даже подружился и при каждой остановке поезда поднимал его приглашением: «Теперь пора водку пить» — и оба
выходили обнявшись.
Подошел и я — и не понимаю, почему мне этот молодой
человек тоже как бы понравился; может быть, слишком ярким нарушением общепринятых и оказенившихся приличий, — словом, я не разглядел дурака; однако с ним сошелся тогда же на ты и,
выходя из вагона, узнал от него, что он вечером, часу в девятом, придет на Тверской бульвар.
О, конечно, честный и благородный
человек должен был встать, даже и теперь,
выйти и громко сказать: «Я здесь, подождите!» — и, несмотря на смешное положение свое, пройти мимо; но я не встал и не
вышел; не посмел, подлейшим образом струсил.
— Позвольте. Была во Франции революция, и всех казнили. Пришел Наполеон и все взял. Революция — это первый
человек, а Наполеон — второй
человек. А
вышло, что Наполеон стал первый
человек, а революция стала второй
человек. Так или не так?
Шагов сотню поручик очень горячился, бодрился и храбрился; он уверял, что «так нельзя», что тут «из пятелтышки», и проч., и проч. Но наконец начал что-то шептать городовому. Городовой,
человек рассудительный и видимо враг уличных нервностей, кажется, был на его стороне, но лишь в известном смысле. Он бормотал ему вполголоса на его вопросы, что «теперь уж нельзя», что «дело
вышло» и что «если б, например, вы извинились, а господин согласился принять извинение, то тогда разве…»
— Этого я уж не знаю… что, собственно, тут ему не понравится; но поверь, что Анна Андреевна и в этом смысле — в высшей степени порядочный
человек. А какова, однако, Анна-то Андреевна! Как раз справилась перед тем у меня вчера утром: «Люблю ли я или нет госпожу вдову Ахмакову?» Помнишь, я тебе с удивлением вчера передавал: нельзя же бы ей
выйти за отца, если б я женился на дочери? Понимаешь теперь?
И поцеловала меня, то есть я позволил себя поцеловать. Ей видимо хотелось бы еще и еще поцеловать меня, обнять, прижать, но совестно ли стало ей самой при
людях, али от чего-то другого горько, али уж догадалась она, что я ее устыдился, но только она поспешно, поклонившись еще раз Тушарам, направилась
выходить. Я стоял.
И особенно рекомендую ее тем девушкам-невестам, которые уж и готовы
выйти за избранного
человека, но все еще приглядываются к нему с раздумьем и недоверчивостью и не решаются окончательно.
Кончилась обедня,
вышел Максим Иванович, и все деточки, все-то рядком стали перед ним на коленки — научила она их перед тем, и ручки перед собой ладошками как один сложили, а сама за ними, с пятым ребенком на руках, земно при всех
людях ему поклонилась: «Батюшка, Максим Иванович, помилуй сирот, не отымай последнего куска, не выгоняй из родного гнезда!» И все, кто тут ни был, все прослезились — так уж хорошо она их научила.
Думала: «При людях-то возгордится и простит, отдаст дом сиротам», только не так оно
вышло.
Чего как волчонок молчит?“ И хоть давно уж все перестали удивляться на Максима Ивановича, но тут опять задивились: из себя
вышел человек; к этакому малому ребенку пристал, отступиться не может.
Это было как раз в тот день; Лиза в негодовании встала с места, чтоб уйти, но что же сделал и чем кончил этот разумный
человек? — с самым благородным видом, и даже с чувством, предложил ей свою руку. Лиза тут же назвала его прямо в глаза дураком и
вышла.
— Оставим, — сказал Версилов, странно посмотрев на меня (именно так, как смотрят на
человека непонимающего и неугадывающего), — кто знает, что у них там есть, и кто может знать, что с ними будет? Я не про то: я слышал, ты завтра хотел бы
выйти. Не зайдешь ли к князю Сергею Петровичу?
Я попросил его оставить меня одного, отговорившись головною болью. Он мигом удовлетворил меня, даже не докончив фразы, и не только без малейшей обидчивости, но почти с удовольствием, таинственно помахав рукой и как бы выговаривая: «Понимаю-с, понимаю-с», и хоть не проговорил этого, но зато из комнаты
вышел на цыпочках, доставил себе это удовольствие. Есть очень досадные
люди на свете.
Видишь: она может за меня
выйти из благодарности, потому что я ее избавлю тогда от ненависти одного
человека.
Мы
вышли из лавки, и Ламберт меня поддерживал, слегка обнявши рукой. Вдруг я посмотрел на него и увидел почти то же самое выражение его пристального, разглядывающего, страшно внимательного и в высшей степени трезвого взгляда, как и тогда, в то утро, когда я замерзал и когда он вел меня, точно так же обняв рукой, к извозчику и вслушивался, и ушами и глазами, в мой бессвязный лепет. У пьянеющих
людей, но еще не опьяневших совсем, бывают вдруг мгновения самого полного отрезвления.
Фотография же застает
человека как есть, и весьма возможно, что Наполеон, в иную минуту,
вышел бы глупым, а Бисмарк — нежным.
А, однако же, что мне до того
человека, за которого вы
выходите?
— Но она за него не
выйдет, потому что Бьоринг — гвардеец, а Версилов — всего только великодушный
человек и друг человечества, по-ихнему, лицо комическое и ничего больше!
Я
вышел молча, и во взглядах их с удовольствием прочел даже некоторое удивление к
человеку, умевшему даже в таком положении не потерять своего достоинства.