Неточные совпадения
Я уже знал ее лицо по удивительному портрету, висевшему в кабинете
князя; я изучал этот портрет весь этот месяц. При ней же я провел в кабинете минуты три и ни на одну секунду не отрывал глаз от ее лица. Но если б я не знал портрета и после этих трех минут
спросили меня: «Какая она?» — я бы ничего не ответил, потому что все у меня заволоклось.
— Стало быть, уж никакой надежды
князьям? —
спросила Татьяна Павловна.
— Да уж по тому одному не пойду, что согласись я теперь, что тогда пойду, так ты весь этот срок апелляции таскаться начнешь ко мне каждый день. А главное, все это вздор, вот и все. И стану я из-за тебя мою карьеру ломать? И вдруг
князь меня
спросит: «Вас кто прислал?» — «Долгорукий». — «А какое дело Долгорукому до Версилова?» Так я должен ему твою родословную объяснять, что ли? Да ведь он расхохочется!
— Я с вас, кажется, не
спрашиваю, — вдруг оскалился
князь.
— Вам, кажется, очень знакома была за границей Катерина Николаевна Ахмакова? —
спросил гость
князя.
— Вы… наверно это знаете? —
спросил князь Нащокина, с видимым волнением и с особенным ударением выговаривая свой вопрос.
— Ах да! какую это хорошенькую я сейчас встретил у вас на лестнице, востренькая и светленькая? —
спросил он вдруг
князя.
— Об этой идее я, конечно, слышал, и знаю все; но я никогда не говорил с
князем об этой идее. Я знаю только, что эта идея родилась в уме старого
князя Сокольского, который и теперь болен; но я никогда ничего не говорил и в том не участвовал. Объявляя вам об этом единственно для объяснения, позволю вас
спросить, во-первых: для чего вы-то со мной об этом заговорили? А во-вторых, неужели
князь с вами о таких вещах говорит?
— Да, была, — как-то коротко ответила она, не подымая головы. — Да ведь ты, кажется, каждый день ходишь к больному
князю? —
спросила она как-то вдруг, чтобы что-нибудь сказать, может быть.
— А подлость? А низость поступка? —
спросил вдруг
князь.
— Вам теперь на квартире, после
князя, одной-то скучно? —
спросил я вдруг, потеряв терпение.
— Что
князь Николай Иванович? —
спросил я вдруг, как бы потеряв рассудок. Дело в том, что я
спросил решительно, чтобы перебить тему, и вновь, нечаянно, сделал самый капитальный вопрос, сам как сумасшедший возвращаясь опять в тот мир, из которого с такою судорогой только что решился бежать.
— Ах, вот еще кто был, вас
спрашивал — эта мамзель, француженка, мамзель Альфонсина де Вердень. Ах как поет хорошо и декламирует тоже прекрасно в стихах! Потихоньку к
князю Николаю Ивановичу тогда проезжала, в Царское, собачку, говорит, ему продать редкую, черненькую, вся в кулачок…
Но зачем же,
спросят, ко мне на квартиру? Зачем перевозить
князя в жалкие наши каморки и, может быть, испугать его нашею жалкою обстановкой? Если уж нельзя было в его дом (так как там разом могли всему помешать), то почему не на особую «богатую» квартиру, как предлагал Ламберт? Но тут-то и заключался весь риск чрезвычайного шага Анны Андреевны.
— Разве что не так? — пробормотал он. — Я вот ждал вас
спросить, — прибавил он, видя, что я не отвечаю, — не прикажете ли растворить вот эту самую дверь, для прямого сообщения с княжескими покоями… чем через коридор? — Он указывал боковую, всегда запертую дверь, сообщавшуюся с его хозяйскими комнатами, а теперь, стало быть, с помещением
князя.
Разговоры становились громче, хохот раздавался чаще, головы кружились. Серебряный, всматриваясь в лица опричников, увидел за отдаленным столом молодого человека, который несколько часов перед тем спас его от медведя.
Князь спросил об нем у соседей, но никто из земских не знал его. Молодой опричник, облокотясь на стол и опустив голову на руки, сидел в задумчивости и не участвовал в общем веселье. Князь хотел было обратиться с вопросом к проходившему слуге, но вдруг услышал за собой:
Неточные совпадения
Влас наземь опускается. // «Что так?» —
спросили странники. // — Да отдохну пока! // Теперь не скоро князюшка // Сойдет с коня любимого! // С тех пор, как слух прошел, // Что воля нам готовится, // У
князя речь одна: // Что мужику у барина // До светопреставления // Зажату быть в горсти!..
— А у кого,
спрошу вас, вы допрежь сего из
князей братьев моих с поклоном были?
― Ну, как же! Ну,
князь Чеченский, известный. Ну, всё равно. Вот он всегда на бильярде играет. Он еще года три тому назад не был в шлюпиках и храбрился. И сам других шлюпиками называл. Только приезжает он раз, а швейцар наш… ты знаешь, Василий? Ну, этот толстый. Он бонмотист большой. Вот и
спрашивает князь Чеченский у него: «ну что, Василий, кто да кто приехал? А шлюпики есть?» А он ему говорит: «вы третий». Да, брат, так-то!
— Ну, про это единомыслие еще другое можно сказать, — сказал
князь. — Вот у меня зятек, Степан Аркадьич, вы его знаете. Он теперь получает место члена от комитета комиссии и еще что-то, я не помню. Только делать там нечего — что ж, Долли, это не секрет! — а 8000 жалованья. Попробуйте,
спросите у него, полезна ли его служба, — он вам докажет, что самая нужная. И он правдивый человек, но нельзя же не верить в пользу восьми тысяч.
Посланный вернулся с ответом, что у него гость, но что он сейчас придет, и приказал
спросить ее, может ли она принять его с приехавшим в Петербург
князем Яшвиным.