Неточные совпадения
Я вполне готов
верить, как уверял он меня прошлого года сам, с краской в лице, несмотря на то, что рассказывал про все это с самым непринужденным и «остроумным» видом, что романа никакого не
было вовсе и что все вышло так.
С тех пор мне мерзко вспомнить о наготе;
поверьте,
была красавица.
На свете всегда подлостью оканчивается, и, что хуже всего, он тогда сумел-таки почти доказать мне, что я заслужил неоспоримо, а я имел глупость
поверить, и притом как-то решительно невозможно
было не взять.
— Андрей Петрович!
Веришь ли, он тогда пристал ко всем нам, как лист: что, дескать,
едим, об чем мыслим? — то
есть почти так. Пугал и очищал: «Если ты религиозен, то как же ты не идешь в монахи?» Почти это и требовал. Mais quelle idee! [Но что за мысль! (франц.)] Если и правильно, то не слишком ли строго? Особенно меня любил Страшным судом пугать, меня из всех.
Про Россию я Крафту
поверю и даже скажу, что, пожалуй, и рад; если б эта идея
была всеми усвоена, то развязала бы руки и освободила многих от патриотического предрассудка…
— Но чем, скажите, вывод Крафта мог бы ослабить стремление к общечеловеческому делу? — кричал учитель (он один только кричал, все остальные говорили тихо). — Пусть Россия осуждена на второстепенность; но можно работать и не для одной России. И, кроме того, как же Крафт может
быть патриотом, если он уже перестал в Россию
верить?
— Это — очень гордый человек, как вы сейчас сами сказали, а многие из очень гордых людей любят
верить в Бога, особенно несколько презирающие людей. У многих сильных людей
есть, кажется, натуральная какая-то потребность — найти кого-нибудь или что-нибудь, перед чем преклониться. Сильному человеку иногда очень трудно переносить свою силу.
— Тут причина ясная: они выбирают Бога, чтоб не преклоняться перед людьми, — разумеется, сами не ведая, как это в них делается: преклониться пред Богом не так обидно. Из них выходят чрезвычайно горячо верующие — вернее сказать, горячо желающие
верить; но желания они принимают за самую веру. Из этаких особенно часто бывают под конец разочаровывающиеся. Про господина Версилова я думаю, что в нем
есть и чрезвычайно искренние черты характера. И вообще он меня заинтересовал.
Марья Ивановна, передавая все это мне в Москве,
верила и тому и другому варианту, то
есть всему вместе: она именно утверждала, что все это могло произойти совместно, что это вроде la haine dans l'amour, [Ненависти в любви (франц.).] оскорбленной любовной гордости с обеих сторон и т. д., и т. д., одним словом, что-то вроде какой-то тончайшей романической путаницы, недостойной всякого серьезного и здравомыслящего человека и, вдобавок, с подлостью.
— Если б у меня
был револьвер, я бы прятал его куда-нибудь под замок. Знаете, ей-Богу, соблазнительно! Я, может
быть, и не
верю в эпидемию самоубийств, но если торчит вот это перед глазами — право,
есть минуты, что и соблазнит.
Вообще, все эти мечты о будущем, все эти гадания — все это теперь еще как роман, и я, может
быть, напрасно записываю; пускай бы оставалось под черепом; знаю тоже, что этих строк, может
быть, никто не прочтет; но если б кто и прочел, то
поверил ли бы он, что, может
быть, я бы и не вынес ротшильдских миллионов?
Я
было стал отдавать Николаю Семеновичу, чтоб обеспечить его, мои шестьдесят рублей на руки, но он не взял; впрочем, он знал, что у меня
есть деньги, и
верил мне.
Ну,
поверят ли, что я не то что плакал, а просто выл в этот вечер, чего прежде никогда не позволял себе, и Марья Ивановна принуждена
была утешать меня — и опять-таки совершенно без насмешки ни с ее, ни с его стороны.
Тем и кончилось, что свезли меня в пансион, к Тушару, в вас влюбленного и невинного, Андрей Петрович, и пусть, кажется, глупейший случай, то
есть вся-то встреча наша, а,
верите ли, я ведь к вам потом, через полгода, от Тушара бежать хотел!
Опять-таки заметь, что я совсем не называю ее дурой; напротив, тут своего рода ум, и даже презамечательный ум; впрочем, ты уму-то, может
быть, не
поверишь…
Ну так
поверьте же мне, честью клянусь вам, нет этого документа в руках у него, а может
быть, и совсем ни у кого нет; да и не способен он на такие пронырства, грех вам и подозревать.
— Про это я ничего не знаю, — заключил Васин. — Лидия Ахмакова умерла недели две спустя после своего разрешения; что тут случилось — не знаю. Князь, только лишь возвратясь из Парижа, узнал, что
был ребенок, и, кажется, сначала не
поверил, что от него… Вообще, эту историю со всех сторон держат в секрете даже до сих пор.
Я же,
верьте чести моей, если б сам когда потом впал в такую же нужду, а вы, напротив,
были бы всем обеспечены, — то прямо бы к вам пришел за малою помощью, жену бы и дочь мою прислал»…
Я
было стала ей говорить, всплакнула даже тут же на постели, — отвернулась она к стене: «Молчите, говорит, дайте мне спать!» Наутро смотрю на нее, ходит, на себя непохожа; и вот,
верьте не
верьте мне, перед судом Божиим скажу: не в своем уме она тогда
была!
— Бонмо великолепное, и, знаешь, оно имеет глубочайший смысл… Совершенно верная идея! То
есть,
веришь ли… Одним словом, я тебе сообщу один крошечный секрет. Заметил ты тогда эту Олимпиаду?
Веришь ли, что у ней болит немножко по Андрею Петровичу сердце, и до того, что она даже, кажется, что-то питает…
И
поверьте, я сам выстрадал от упреков моей совести гораздо больше, чем, может
быть, кто-нибудь…
Это видимое прямодушие его и готовность ко всему хорошему я, правда, еще не знал, как принять окончательно, но начинал уже поддаваться, потому, в сущности, почему же мне
было не
верить?
Никак не запомню, по какому поводу
был у нас этот памятный для меня разговор; но он даже раздражился, чего с ним почти никогда не случалось. Говорил страстно и без насмешки, как бы и не мне говорил. Но я опять-таки не
поверил ему: не мог же он с таким, как я, говорить о таких вещах серьезно?
— Тоже не знаю, князь; знаю только, что это должно
быть нечто ужасно простое, самое обыденное и в глаза бросающееся, ежедневное и ежеминутное, и до того простое, что мы никак не можем
поверить, чтоб оно
было так просто, и, естественно, проходим мимо вот уже многие тысячи лет, не замечая и не узнавая.
— Ах,
поверьте, князь, — открыто и добродушно обратился ко мне Дарзан, — я не от себя говорю; если
были толки, то не я их распустил.
Кто не
поверит, тому я отвечу, что в ту минуту по крайней мере, когда я брал у него эти деньги, я
был твердо уверен, что если захочу, то слишком могу достать и из другого источника.
— Вы сказали сейчас, что я добрый; вы не
поверите, как я весь изменяюсь у вас к лучшему и как мне приятно
быть у вас, Анна Андреевна, — сказал я с чувством.
— Давеча у него Нащокин говорил, что будто бы Катерина Николавна замуж выходит за барона Бьоринга:
поверьте, что он перенес это известие как нельзя лучше,
будьте уверены.
Теперь я боюсь и рассказывать. Все это
было давно; но все это и теперь для меня как мираж. Как могла бы такая женщина назначить свидание такому гнусному тогдашнему мальчишке, каким
был я? — вот что
было с первого взгляда! Когда я, оставив Лизу, помчался и у меня застучало сердце, я прямо подумал, что я сошел с ума: идея о назначенном свидании показалась мне вдруг такою яркою нелепостью, что не
было возможности
верить. И что же, я совсем не сомневался; даже так: чем ярче казалась нелепость, тем пуще я
верил.
Я сел как убитый. Так вот что оказывалось! И, главное, все
было так ясно, как дважды два, а я — я все еще упорно
верил.
— Да; я очень любила его слушать, я стала с ним под конец вполне… слишком, может
быть, откровенною, но тогда-то он мне и не
поверил!
— Милый, добрый Аркадий Макарович,
поверьте, что я об вас… Про вас отец мой говорит всегда: «милый, добрый мальчик!»
Поверьте, я
буду помнить всегда ваши рассказы о бедном мальчике, оставленном в чужих людях, и об уединенных его мечтах… Я слишком понимаю, как сложилась душа ваша… Но теперь хоть мы и студенты, — прибавила она с просящей и стыдливой улыбкой, пожимая руку мою, — но нам нельзя уже более видеться как прежде и, и… верно, вы это понимаете?
«Вы боитесь „пылкости“ моих чувств, вы не
верите мне?» — хотел
было я вскричать; но она вдруг так предо мной застыдилась, что слова мои сами не выговорились.
Ну
поверят ли, что низкие слова эти
были сказаны тогда без всякой цели, то
есть без малейшего намека на что-нибудь.
Вы говорили, что эта «живая жизнь»
есть нечто до того прямое и простое, до того прямо на вас смотрящее, что именно из-за этой-то прямоты и ясности и невозможно
поверить, чтоб это
было именно то самое, чего мы всю жизнь с таким трудом ищем…
Пусть, пусть она не знает, что я заслуживаю, что я не соблазняюсь „искушениями“, что я не
верю злым на нее наветам: зато я сам это знаю и
буду себя уважать за это.
Я этому не
верю; несчастна, может,
буду, а любить он не перестанет.
«То, что она не дворянка,
поверьте, не смущало меня ни минуты, — сказал он мне, — мой дед женат
был на дворовой девушке, певице на собственном крепостном театре одного соседа-помещика.
— Здравствуй, мой милый. Барон, это вот и
есть тот самый очень молодой человек, об котором упомянуто
было в записке, и
поверьте, он не помешает, а даже может понадобиться. (Барон презрительно оглядел меня.) — Милый мой, — прибавил мне Версилов, — я даже рад, что ты пришел, а потому посиди в углу, прошу тебя, пока мы кончим с бароном. Не беспокойтесь, барон, он только посидит в углу.
— Ничего ему не
будет, мама, никогда ему ничего не бывает, никогда ничего с ним не случится и не может случиться. Это такой человек! Вот Татьяна Павловна, ее спросите, коли не
верите, вот она. (Татьяна Павловна вдруг вошла в комнату.) Прощайте, мама. Я к вам сейчас, и когда приду, опять спрошу то же самое…
«Чем доказать, что я — не вор? Разве это теперь возможно? Уехать в Америку? Ну что ж этим докажешь? Версилов первый
поверит, что я украл! „Идея“? Какая „идея“? Что теперь „идея“? Через пятьдесят лет, через сто лет я
буду идти, и всегда найдется человек, который скажет, указывая на меня: „Вот это — вор“. Он начал с того „свою идею“, что украл деньги с рулетки…»
Я, конечно, не для того, чтоб вас дразнить, и,
поверьте, что в Бога верую; но все эти тайны давно открыты умом, а что еще не открыто, то
будет открыто все, совершенно наверно и, может
быть, в самый короткий срок.
Я тогда выздоравливал, а стало
быть, такие порывы могли
быть неминуемым следствием состояния моих нервов; но в ту самую светлую надежду я
верю и теперь — вот что я хотел теперь записать и припомнить.
Душевного состояния моего не
буду пока формулировать; если б читатель узнал, в чем оно состояло, то конечно бы не
поверил.
Не умею я это выразить; впоследствии разъясню яснее фактами, но, по-моему, он
был довольно грубо развит, а в иные добрые, благородные чувства не то что не
верил, но даже, может
быть, не имел о них и понятия.
Веришь, он
был юнкер в полку и выгнан, и, можешь представить, он образованный; он получил воспитание в хорошем доме, можешь представить!
— За что же? Ну, спасибо. Послушайте, выпьемте еще бокал. Впрочем, что ж я? вы лучше не
пейте. Это он вам правду сказал, что вам нельзя больше
пить, — мигнул он мне вдруг значительно, — а я все-таки
выпью. Мне уж теперь ничего, а я,
верите ли, ни в чем себя удержать не могу. Вот скажите мне, что мне уж больше не обедать по ресторанам, и я на все готов, чтобы только обедать. О, мы искренно хотим
быть честными, уверяю вас, но только мы все откладываем.
Он
был серьезен, то
есть не то что серьезен, но в возможность женить меня, я видел ясно, он и сам совсем
верил и даже принимал идею с восторгом.
— Да, видел; и
поверьте, все это
было в высшей степени искренно и великодушно! — поспешил я подтвердить, видя ее радость.
Отмечаю эту вторую мелькнувшую тогда мысль буквально, для памяти: она — важная. Этот вечер
был роковой. И вот, пожалуй, поневоле
поверишь предопределению: не прошел я и ста шагов по направлению к маминой квартире, как вдруг столкнулся с тем, кого искал. Он схватил меня за плечо и остановил.