Неточные совпадения
Версилов еще недавно имел огромное влияние на дела
этого старика и был его другом, странным другом, потому что
этот бедный князь, как я заметил, ужасно боялся его, не только
в то
время, как я поступил, но, кажется, и всегда во всю дружбу.
Эта Татьяна Павловна играла странную роль
в то
время, как я застал ее
в Петербурге.
Появившись, она проводила со мною весь тот день, ревизовала мое белье, платье, разъезжала со мной на Кузнецкий и
в город, покупала мне необходимые вещи, устроивала, одним словом, все мое приданое до последнего сундучка и перочинного ножика; при
этом все
время шипела на меня, бранила меня, корила меня, экзаменовала меня, представляла мне
в пример других фантастических каких-то мальчиков, ее знакомых и родственников, которые будто бы все были лучше меня, и, право, даже щипала меня, а толкала положительно, даже несколько раз, и больно.
Я говорил об
этом Версилову, который с любопытством меня выслушал; кажется, он не ожидал, что я
в состоянии делать такие замечания, но заметил вскользь, что
это явилось у князя уже после болезни и разве
в самое только последнее
время.
О mon cher,
этот детский вопрос
в наше
время просто страшен: покамест
эти золотые головки, с кудрями и с невинностью,
в первом детстве, порхают перед тобой и смотрят на тебя, с их светлым смехом и светлыми глазками, — то точно ангелы Божии или прелестные птички; а потом… а потом случается, что лучше бы они и не вырастали совсем!
— Совершенно верно, великолепно! — вскричал я
в восхищении.
В другое
время мы бы тотчас же пустились
в философские размышления на
эту тему, на целый час, но вдруг меня как будто что-то укусило, и я весь покраснел. Мне представилось, что я, похвалами его бонмо, подлещаюсь к нему перед деньгами и что он непременно
это подумает, когда я начну просить. Я нарочно упоминаю теперь об
этом.
Вошли две дамы, обе девицы, одна — падчерица одного двоюродного брата покойной жены князя, или что-то
в этом роде, воспитанница его, которой он уже выделил приданое и которая (замечу для будущего) и сама была с деньгами; вторая — Анна Андреевна Версилова, дочь Версилова, старше меня тремя годами, жившая с своим братом у Фанариотовой и которую я видел до
этого времени всего только раз
в моей жизни, мельком на улице, хотя с братом ее, тоже мельком, уже имел
в Москве стычку (очень может быть, и упомяну об
этой стычке впоследствии, если место будет, потому что
в сущности не стоит).
Скажите, что я отвечу
этому чистокровному подлецу на вопрос: «Почему он непременно должен быть благородным?» И особенно теперь,
в наше
время, которое вы так переделали.
— Нынешнее
время, — начал он сам, помолчав минуты две и все смотря куда-то
в воздух, — нынешнее
время —
это время золотой средины и бесчувствия, страсти к невежеству, лени, неспособности к делу и потребности всего готового. Никто не задумывается; редко кто выжил бы себе идею.
Затем произошло одно странное обстоятельство: болезненная падчерица Катерины Николавны, по-видимому, влюбилась
в Версилова, или чем-то
в нем поразилась, или воспламенилась его речью, или уж я
этого ничего не знаю; но известно, что Версилов одно
время все почти дни проводил около
этой девушки.
И вот, ввиду всего
этого, Катерина Николавна, не отходившая от отца во
время его болезни, и послала Андроникову, как юристу и «старому другу», запрос: «Возможно ли будет, по законам, объявить князя
в опеке или вроде неправоспособного; а если так, то как удобнее
это сделать без скандала, чтоб никто не мог обвинить и чтобы пощадить при
этом чувства отца и т. д., и т. д.».
Во все
это время денежные средства его изменялись раза два-три радикально: то совсем впадал
в нищету, то опять вдруг богател и подымался.
Этим способом сапоги носятся,
в среднем выводе, на треть
времени дольше.
Но, взамен того, мне известно как пять моих пальцев, что все
эти биржи и банкирства я узнаю и изучу
в свое
время, как никто другой, и что наука
эта явится совершенно просто, потому только, что до
этого дойдет дело.
Деньги, конечно, есть деспотическое могущество, но
в то же
время и высочайшее равенство, и
в этом вся главная их сила.
— Мама, а не помните ли вы, как вы были
в деревне, где я рос, кажется, до шести — или семилетнего моего возраста, и, главное, были ли вы
в этой деревне
в самом деле когда-нибудь, или мне только как во сне мерещится, что я вас
в первый раз там увидел? Я вас давно уже хотел об
этом спросить, да откладывал; теперь
время пришло.
А назавтра поутру, еще с восьми часов, вы изволили отправиться
в Серпухов: вы тогда только что продали ваше тульское имение, для расплаты с кредиторами, но все-таки у вас оставался
в руках аппетитный куш, вот почему вы и
в Москву тогда пожаловали,
в которую не могли до того
времени заглянуть, боясь кредиторов; и вот один только
этот серпуховский грубиян, один из всех кредиторов, не соглашался взять половину долга вместо всего.
Это был очень маленький и очень плотненький французик, лет сорока пяти и действительно парижского происхождения, разумеется из сапожников, но уже с незапамятных
времен служивший
в Москве на штатном месте, преподавателем французского языка, имевший даже чины, которыми чрезвычайно гордился, — человек глубоко необразованный.
— Друг мой, я с тобой согласен во всем вперед; кстати, ты о плече слышал от меня же, а стало быть,
в сию минуту употребляешь во зло мое же простодушие и мою же доверчивость; но согласись, что
это плечо, право, было не так дурно, как оно кажется с первого взгляда, особенно для того
времени; мы ведь только тогда начинали. Я, конечно, ломался, но я ведь тогда еще не знал, что ломаюсь. Разве ты, например, никогда не ломаешься
в практических случаях?
(Сделаю здесь необходимое нотабене: если бы случилось, что мать пережила господина Версилова, то осталась бы буквально без гроша на старости лет, когда б не
эти три тысячи Макара Ивановича, давно уже удвоенные процентами и которые он оставил ей все целиком, до последнего рубля,
в прошлом году, по духовному завещанию. Он предугадал Версилова даже
в то еще
время.)
— Да, слушайте, хотите, я вам скажу
в точности, для чего вы теперь ко мне приходили? Я все
это время сидел и спрашивал себя:
в чем тайна
этого визита, и наконец, кажется, теперь догадался.
Замечу при
этом, что Ефим даже очень подробно знал все мои семейные обстоятельства, отношения мои к Версилову и почти все, что я сам знал из истории Версилова; я же ему
в разное
время и сообщил, кроме, разумеется, некоторых секретов.
Я ей болтал
в этом роде все
время, пока мы взбирались к нам.
Пусть
это будет, говорит, за вами долг, и как только получите место, то
в самое короткое
время можете со мной поквитаться.
— Тут вышло недоразумение, и недоразумение слишком ясное, — благоразумно заметил Васин. — Мать ее говорит, что после жестокого оскорбления
в публичном доме она как бы потеряла рассудок. Прибавьте обстановку, первоначальное оскорбление от купца… все
это могло случиться точно так же и
в прежнее
время, и нисколько, по-моему, не характеризует особенно собственно теперешнюю молодежь.
И вот я должен сообщить вам — я именно и к князю приехал, чтоб ему сообщить об одном чрезвычайном обстоятельстве: три часа назад, то есть
это ровно
в то
время, когда они составляли с адвокатом
этот акт, явился ко мне уполномоченный Андрея Петровича и передал мне от него вызов… формальный вызов из-за истории
в Эмсе…
Но тогда,
в то утро, я хоть и начинал уже мучиться, но мне все-таки казалось, что
это вздор: «Э, тут и без меня „нагорело и накипело“, — повторял я по
временам, — э, ничего, пройдет!
А
это он действительно смешал: я слышал какой-то
в этом роде рассказ о камне еще во
времена моего детства, только, разумеется, не так и не про
этот камень.
— Я не знаю,
в каком смысле вы сказали про масонство, — ответил он, — впрочем, если даже русский князь отрекается от такой идеи, то, разумеется, еще не наступило ей
время. Идея чести и просвещения, как завет всякого, кто хочет присоединиться к сословию, незамкнутому и обновляемому беспрерывно, — конечно утопия, но почему же невозможная? Если живет
эта мысль хотя лишь
в немногих головах, то она еще не погибла, а светит, как огненная точка
в глубокой тьме.
Лиза как-то говорила мне раз, мельком, вспоминая уже долго спустя, что я произнес тогда
эту фразу ужасно странно, серьезно и как бы вдруг задумавшись; но
в то же
время «так смешно, что не было возможности выдержать»; действительно, Анна Андреевна опять рассмеялась.
Теперь должно все решиться, все объясниться, такое
время пришло; но постойте еще немного, не говорите, узнайте, как я смотрю сам на все
это, именно сейчас,
в теперешнюю минуту; прямо говорю: если
это и так было, то я не рассержусь… то есть я хотел сказать — не обижусь, потому что
это так естественно, я ведь понимаю.
— Cher enfant, я всегда предчувствовал, что мы, так или иначе, а с тобой сойдемся:
эта краска
в твоем лице пришла же теперь к тебе сама собой и без моих указаний, а
это, клянусь, для тебя же лучше… Ты, мой милый, я замечаю,
в последнее
время много приобрел… неужто
в обществе
этого князька?
— Не хвалите меня, я
этого не люблю. Не оставляйте
в моем сердце тяжелого подозрения, что вы хвалите из иезуитства, во вред истине, чтоб не переставать нравиться. А
в последнее
время… видите ли… я к женщинам ездил. Я очень хорошо принят, например, у Анны Андреевны, вы знаете?
— Ваши бывшие интриги и ваши сношения — уж конечно,
эта тема между нами неприлична, и даже было бы глупо с моей стороны; но я, именно за последнее
время, за последние дни, несколько раз восклицал про себя: что, если б вы любили хоть когда-нибудь
эту женщину, хоть минутку? — о, никогда бы вы не сделали такой страшной ошибки на ее счет
в вашем мнении о ней, как та, которая потом вышла!
До того же
времени ездил дома
в три, все с князем, который «вводил» меня
в эти места.
Но об
этом история еще впереди;
в этот же вечер случилась лишь прелюдия: я сидел все
эти два часа на углу стола, а подле меня, слева, помещался все
время один гниленький франтик, я думаю, из жидков; он, впрочем, где-то участвует, что-то даже пишет и печатает.
— Друг мой, что я тут мог? Все
это — дело чувства и чужой совести, хотя бы и со стороны
этой бедненькой девочки. Повторю тебе: я достаточно
в оно
время вскакивал
в совесть других — самый неудобный маневр!
В несчастье помочь не откажусь, насколько сил хватит и если сам разберу. А ты, мой милый, ты таки все
время ничего и не подозревал?
— Нет,
это совсем еще не гласно, до некоторого
времени… я там не знаю, вообще я
в стороне совершенно. Но все
это верно.
Лиза, дети, работа, о, как мы мечтали обо всем
этом с нею, здесь мечтали, вот тут,
в этих комнатах, и что же? я
в то же
время думал об Ахмаковой, не любя
этой особы вовсе, и о возможности светского, богатого брака!
Может быть, ему слишком уж ярко, при болезненном настроении его, представилась
в эту минуту вчерашняя смешная и унизительная роль его перед
этой девицей,
в согласии которой, как оказывалось теперь, он был все
время так спокойно уверен.
Я тотчас узнал
эту гостью, как только она вошла:
это была мама, хотя с того
времени, как она меня причащала
в деревенском храме и голубок пролетел через купол, я не видал уж ее ни разу.
Было
время послеобеденное, и Тушары всегда
в этот час пили у себя
в своей гостиной кофей.
Мне
это нравилось и
в то же
время огорчало меня; не буду объяснять
это противоречие.
Тогда я обрадовался и страх мой прошел, но я ошибался, как и узнал потом, к моему удивлению: он во
время моей болезни уже заходил, но Версилов умолчал мне об
этом, и я заключил, что для Ламберта я уже канул
в вечность.
Другой, ясной половиной своего рассудка она непременно должна была прозревать всю ничтожность своего «героя»; ибо кто ж не согласится теперь, что
этот несчастный и даже великодушный человек
в своем роде был
в то же
время в высшей степени ничтожным человеком?
Макар Иванович по поводу
этого дня почему-то вдруг ударился
в воспоминания и припомнил детство мамы и то
время, когда она еще «на ножках не стояла».
И надо так сказать, что именно к
этому времени сгустились все недоумения мои о нем; никогда еще не представлялся он мне столь таинственным и неразгаданным, как
в то именно
время; но об этом-то и вся история, которую пишу; все
в свое
время.
Это было совершенно неопределенно и
в то же
время плотоядно.
В этом ресторане,
в Морской, я и прежде бывал, во
время моего гнусненького падения и разврата, а потому впечатление от
этих комнат, от
этих лакеев, приглядывавшихся ко мне и узнававших во мне знакомого посетителя, наконец, впечатление от
этой загадочной компании друзей Ламберта,
в которой я так вдруг очутился и как будто уже принадлежа к ней нераздельно, а главное — темное предчувствие, что я добровольно иду на какие-то гадости и несомненно кончу дурным делом, — все
это как бы вдруг пронзило меня.
Разумеется, я видел тоже, что он ловит меня, как мальчишку (наверное — видел тогда же); но мысль о браке с нею до того пронзила меня всего, что я хоть и удивлялся на Ламберта, как
это он может верить
в такую фантазию, но
в то же
время сам стремительно
в нее уверовал, ни на миг не утрачивая, однако, сознания, что
это, конечно, ни за что не может осуществиться.